но теперь вижу вас равнодушной и как будто подавленной. Мне кажется, между вашей дочерью и вами выросло какое-то не имеющее ко мне отношения препятствие. Я перестал понимать вас, сударыня, однако я должен понимать вас.
– Это именно вы, вы сами омрачили мою радость, – ответила Лили. – В первую минуту я целиком отдалась счастью, величайшему счастью, единственному счастью, какое могу еще испытать на этом свете. Но пока вы говорили, я поняла, что между мной и моей дочерью осталась последняя преграда, и я отыскиваю в себе самой средства уничтожить ее. Возможно, я с этим справлюсь; я даже уверена, что справлюсь. Ради нее – или ради себя самого, сударь, вы требуете гарантий. Продолжайте ваш допрос, прошу вас; когда вы будете знать все, абсолютно все, я раскрою перед вами душу, и вы будете судить сами.
Саладен не был восторженным человеком, тем не менее он был слегка растроган – столько глубокой любви скрывалось под видимой холодностью этих слов.
Эта застывшая женщина, сидевшая против него, отдала бы – он это чувствовал – всю свою кровь за единственный поцелуй дочери.
– Мы превосходно понимаем друг друга, – продолжал он, – и главная трудность заключается в господине герцоге де Шав. Если вы считаете нужным сообщить мне о нем что-то новое, я готов выслушать вас.
– Господин де Шав, – медленно и спокойно заговорила герцогиня, – лучший и самый жестокий человек, какого я встречала. Он пылко обожает, он оскорбляет бешено и свирепо; щедрость его беспредельна, но он бывает алчным, словно дикий южноамериканский разбойник. Это дворянин, более того – это знатный вельможа, но, прислушавшись к советам дурной страсти, он становится лакеем. Не знаю, впрочем, что могла бы сделать с господином де Шав большая взаимная любовь.
– А его никогда не любили? – прошептал Саладен.
– Его всегда ненавидели, – жестко ответила герцогиня.
Саладен думал, что она продолжит, но она надолго замолчала.
Невозможно было без восторга смотреть на ее бледное, трагически прекрасное лицо.
– Я многим ему обязана, – с мучительным усилием вновь заговорила она, – но мне внушают страх его обагренные кровью руки. Его пороки отталкивают меня, его приступы ярости меня пугают, и я никогда не могла увидеть в нем…
Она снова, на этот раз внезапно, умолкла.
У Саладена заблестели глаза.
Он выждал немного. Убедившись, что герцогиня не собирается продолжать, он решился и без сожаления деловым тоном спросил:
– Позвольте узнать размер его состояния?
– Он все еще очень богат, – ответила герцогиня. – Из шести платежей, установленных после продажи его поместий в провинции Пара, он получил всего две суммы.
– И каковы же эти суммы?
– Триста тысяч пиастров, или полтора миллиона франков.
– Черт! – воскликнул Саладен. – Это немало, и, должно быть, его владения – лакомый кусочек земли. Должен ли я считать, что он уже промотал полученные деньги?
– Почти все, – ответила госпожа де Шав. – Жизнь господина де Шав – сплошной вихрь. Отголоски его безумных выходок иногда долетают ко мне в мое уединение, но до сих пор я мало придавала этому значения. Он бешено играет и проигрывает; за улыбку женщины он готов швырять кучи золота; вдобавок существует его большое эмигрантское дело: бразильская Компания.
– Ага! – перебил Саладен. – Это та история, в которой замешан бесценный Аннибал Джоджа?
Герцогиня утвердительно кивнула.
– Мы говорили, что дойдем до этого, – продолжал Саладен, – но прежде чем затронуть эту тему, я хотел бы знать числа, на которые приходятся выплаты трехсот тысяч пиастров.
– Они мне известны, потому что я со страхом их ожидаю, – сказала герцогиня, – в это время он кутит вдвое против обычного. Третья выплата должна произойти на днях, срок подошел.
Саладен не стал ничего записывать, но если бы кто-нибудь наблюдал за его лицом, он мог бы поклясться, что в этом не было никакой нужды.
Дело снова приняло другой оборот.
– Перейдем, прошу вас, – начал Саладен, – к виконту Аннибалу и бразильской Компании; меня это интересует, хотя мне кажется вполне вероятным, что великолепный неаполитанец исполняет и другие поручения его светлости.
– Дело переселения, – ответила госпожа де Шав, – ничем не отличается от прочих, какие мы видим сегодня вокруг нас. Оно связано с нашими бразильскими владениями – конечно, не с теми, что в провинции Пара – те уже проданы, – но с другими, расположенными дальше на юго-запад. Это акционерное общество, создание которого дорого обошлось господину герцогу; оно гарантирует годные для обработки земли европейцам, которые согласятся обосноваться в Бразилии.
– А были ли уже выплаты по акциям? – поинтересовался Саладен.
– Не знаю, – ответила госпожа де Шав.
Саладен собрал свои бумажки и аккуратно убрал их в блокнот.
– Я рассчитывал на большее, – сказал Саладен, явно собираясь распрощаться. – В такой ситуации, какую вы мне обрисовали, я не вижу достаточных гарантий для госпожи маркизы де Розенталь.
– И вот, не получив… или не найдя гарантии достаточными, – без всякой горечи в голосе перебила его госпожа де Шав, – вы разлучаете мать с дочерью…
– В интересах дочери, – договорил Саладен.
– В интересах дочери, – повторила герцогиня, – разумеется, я так и поняла, иначе это было бы низостью.
Саладен поклонился. Он знал, что не уйдет без последнего слова герцогини. Она снова заговорила:
– Вы предостерегли меня против чрезмерной пылкости первого порыва, против мечты, которая могла бы побудить мать обратиться за помощью к правосудию, чтобы выступить против незаконного, по сути, брака, поскольку он был заключен без согласия родителей с несовершеннолетней, которой только что исполнилось пятнадцать,
Саладен улыбнулся.
– Все эти вопросы мне знакомы, – сказал он, – я много над ними размышлял и хотя мог бы в судебном порядке ответить на них, предпочел поместить «госпожу Рено», – последние слова он произнес с особым ударением, – в надежное место. Не исключено, кстати, что у нее есть и другое имя, как и у меня, потому что мы здесь не в исповедальне, сударыня. Я вам говорю совершенно искренне: я хозяин положения – в полном смысле этого слова. Если за дверью вашего дома меня встретят жандармы, если они схватят меня, я и окруженный ими обернусь, чтобы снова повторить вам: я хозяин положения! И единственное, чем я недоволен, так это тем, что сложившееся положение – не из лучших.
– Позволите ли вы мне увидеть мою дочь? – внезапно спросила госпожа де Шав.
Поистине странно, что Саладена застал врасплох этот совершенно естественный вопрос. Он был в таком явном смятении, что госпожа де Шав усомнилась, не привиделась ли ей вся эта длинная сцена.
– Я не прошу вас отдать ее мне, – настойчиво продолжала она, несмотря на свои сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Это именно вы, вы сами омрачили мою радость, – ответила Лили. – В первую минуту я целиком отдалась счастью, величайшему счастью, единственному счастью, какое могу еще испытать на этом свете. Но пока вы говорили, я поняла, что между мной и моей дочерью осталась последняя преграда, и я отыскиваю в себе самой средства уничтожить ее. Возможно, я с этим справлюсь; я даже уверена, что справлюсь. Ради нее – или ради себя самого, сударь, вы требуете гарантий. Продолжайте ваш допрос, прошу вас; когда вы будете знать все, абсолютно все, я раскрою перед вами душу, и вы будете судить сами.
Саладен не был восторженным человеком, тем не менее он был слегка растроган – столько глубокой любви скрывалось под видимой холодностью этих слов.
Эта застывшая женщина, сидевшая против него, отдала бы – он это чувствовал – всю свою кровь за единственный поцелуй дочери.
– Мы превосходно понимаем друг друга, – продолжал он, – и главная трудность заключается в господине герцоге де Шав. Если вы считаете нужным сообщить мне о нем что-то новое, я готов выслушать вас.
– Господин де Шав, – медленно и спокойно заговорила герцогиня, – лучший и самый жестокий человек, какого я встречала. Он пылко обожает, он оскорбляет бешено и свирепо; щедрость его беспредельна, но он бывает алчным, словно дикий южноамериканский разбойник. Это дворянин, более того – это знатный вельможа, но, прислушавшись к советам дурной страсти, он становится лакеем. Не знаю, впрочем, что могла бы сделать с господином де Шав большая взаимная любовь.
– А его никогда не любили? – прошептал Саладен.
– Его всегда ненавидели, – жестко ответила герцогиня.
Саладен думал, что она продолжит, но она надолго замолчала.
Невозможно было без восторга смотреть на ее бледное, трагически прекрасное лицо.
– Я многим ему обязана, – с мучительным усилием вновь заговорила она, – но мне внушают страх его обагренные кровью руки. Его пороки отталкивают меня, его приступы ярости меня пугают, и я никогда не могла увидеть в нем…
Она снова, на этот раз внезапно, умолкла.
У Саладена заблестели глаза.
Он выждал немного. Убедившись, что герцогиня не собирается продолжать, он решился и без сожаления деловым тоном спросил:
– Позвольте узнать размер его состояния?
– Он все еще очень богат, – ответила герцогиня. – Из шести платежей, установленных после продажи его поместий в провинции Пара, он получил всего две суммы.
– И каковы же эти суммы?
– Триста тысяч пиастров, или полтора миллиона франков.
– Черт! – воскликнул Саладен. – Это немало, и, должно быть, его владения – лакомый кусочек земли. Должен ли я считать, что он уже промотал полученные деньги?
– Почти все, – ответила госпожа де Шав. – Жизнь господина де Шав – сплошной вихрь. Отголоски его безумных выходок иногда долетают ко мне в мое уединение, но до сих пор я мало придавала этому значения. Он бешено играет и проигрывает; за улыбку женщины он готов швырять кучи золота; вдобавок существует его большое эмигрантское дело: бразильская Компания.
– Ага! – перебил Саладен. – Это та история, в которой замешан бесценный Аннибал Джоджа?
Герцогиня утвердительно кивнула.
– Мы говорили, что дойдем до этого, – продолжал Саладен, – но прежде чем затронуть эту тему, я хотел бы знать числа, на которые приходятся выплаты трехсот тысяч пиастров.
– Они мне известны, потому что я со страхом их ожидаю, – сказала герцогиня, – в это время он кутит вдвое против обычного. Третья выплата должна произойти на днях, срок подошел.
Саладен не стал ничего записывать, но если бы кто-нибудь наблюдал за его лицом, он мог бы поклясться, что в этом не было никакой нужды.
Дело снова приняло другой оборот.
– Перейдем, прошу вас, – начал Саладен, – к виконту Аннибалу и бразильской Компании; меня это интересует, хотя мне кажется вполне вероятным, что великолепный неаполитанец исполняет и другие поручения его светлости.
– Дело переселения, – ответила госпожа де Шав, – ничем не отличается от прочих, какие мы видим сегодня вокруг нас. Оно связано с нашими бразильскими владениями – конечно, не с теми, что в провинции Пара – те уже проданы, – но с другими, расположенными дальше на юго-запад. Это акционерное общество, создание которого дорого обошлось господину герцогу; оно гарантирует годные для обработки земли европейцам, которые согласятся обосноваться в Бразилии.
– А были ли уже выплаты по акциям? – поинтересовался Саладен.
– Не знаю, – ответила госпожа де Шав.
Саладен собрал свои бумажки и аккуратно убрал их в блокнот.
– Я рассчитывал на большее, – сказал Саладен, явно собираясь распрощаться. – В такой ситуации, какую вы мне обрисовали, я не вижу достаточных гарантий для госпожи маркизы де Розенталь.
– И вот, не получив… или не найдя гарантии достаточными, – без всякой горечи в голосе перебила его госпожа де Шав, – вы разлучаете мать с дочерью…
– В интересах дочери, – договорил Саладен.
– В интересах дочери, – повторила герцогиня, – разумеется, я так и поняла, иначе это было бы низостью.
Саладен поклонился. Он знал, что не уйдет без последнего слова герцогини. Она снова заговорила:
– Вы предостерегли меня против чрезмерной пылкости первого порыва, против мечты, которая могла бы побудить мать обратиться за помощью к правосудию, чтобы выступить против незаконного, по сути, брака, поскольку он был заключен без согласия родителей с несовершеннолетней, которой только что исполнилось пятнадцать,
Саладен улыбнулся.
– Все эти вопросы мне знакомы, – сказал он, – я много над ними размышлял и хотя мог бы в судебном порядке ответить на них, предпочел поместить «госпожу Рено», – последние слова он произнес с особым ударением, – в надежное место. Не исключено, кстати, что у нее есть и другое имя, как и у меня, потому что мы здесь не в исповедальне, сударыня. Я вам говорю совершенно искренне: я хозяин положения – в полном смысле этого слова. Если за дверью вашего дома меня встретят жандармы, если они схватят меня, я и окруженный ими обернусь, чтобы снова повторить вам: я хозяин положения! И единственное, чем я недоволен, так это тем, что сложившееся положение – не из лучших.
– Позволите ли вы мне увидеть мою дочь? – внезапно спросила госпожа де Шав.
Поистине странно, что Саладена застал врасплох этот совершенно естественный вопрос. Он был в таком явном смятении, что госпожа де Шав усомнилась, не привиделась ли ей вся эта длинная сцена.
– Я не прошу вас отдать ее мне, – настойчиво продолжала она, несмотря на свои сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126