Понравилось...
А потом вдруг все неожиданно кончилось.
В спальню влетел Вадик с перекошенным от ужаса лицом и неестественно лиловыми ушами, будто его поймал сторож на бахче и неделю держал подвешенным за мочки.
Николай ещё ничего не понял, кроме того, что случилось непоправимое несчастье. Так оно и было. Хозяин дачи, который существовал в природе, но здесь, сейчас, сегодня никак не мог нарисоваться, нарисовался. Об этом сообщил обескровленным, белыми губами Вадим. Но Иванов уже сам слышал хруст подмерзшего за вечер снега, и хруст неумолимо приближался к порогу.
Никогда Иванов не проявлял столько звериной изворотливости, гибкости и молниеносной быстроты, как в эти мгновения.
- Одежду бросишь в окно... - и он уже спрыгивал из кухни в серый осевший весенний сугроб, чудом уцелевший с северной стороны дачи.
Да. Славный поселок.
Если сюда он крался словно тать в ночи, то дорогу до станции одолел в один притоп. По продрогшему перрону гулял влажный ночной воздух весны. Пахло надвигающимся летом, и за лесом истерично взвизгнула электричка.
В тамбуре подобрал приличный окурок, брезговать не приходилось, а в кармане ватных штанов обнаружились замусоленные спички. Весь сегодняшний день пронесся в его мозгу и вылетел дымом первой затяжки. Это был сказочный сон и ничем, кроме растаявшего дыма, окончиться не мог. Так ему и надо.
Николай вышел на своей станции в трех остановках от Москвы и огляделся. Кругом было по-весеннему голо и безрадостно. Белел его дом-корабль. Напротив за зеленым забором мертвым светом горели окна четырех операционных ветеранского госпиталя. И все ничего. Он пошел бы домой. В тепло воняющего подъезда. В запутанность пододеяльника и привычное спросонья ворчание Виолетты. Пошел бы. Но его внимание привлек шум за забором госпиталя. Тут же зияла дыра, и Николай не удержался, заглянул. На грязном снегу огромной бесформенной грудой лежал пес. Чуть в сторонке полукругом сидели на своих хвостах полдюжины разномастных шавок. Сидели и ждали. Перед псом валялась огромная коровья костяра. Гиганта не хватало на то, чтобы разгрызть, но вполне, чтобы защитить добытое. Так они и сидели. Одни дожидались, когда гигант уступит, гигант - что им надоест ожидание. Пусть бой. Последний и решительный. Но кость он не отдаст.
Иванова словно током прошибло. Экая жизненная несправедливость.
- Отдай ты этим гнидам, отдай, - попросил он гиганта, - не связывайся. Это блохастое большинство всегда будет право. Ничего ты им не докажешь. Сгинешь геройской смертью, и все. И никакого толку.
Гигант посмотрел на Николая грустными глазами, и тому показалось, что пес все понял. Больше того, пес был согласен, но ничего не мог поделать с собственной гордостью. Или голодом.
- Ладно, - решил вдруг Иванов, - ты этих сволочей не подпускай, я сейчас.
Откуда взялись решимость и силы? Потом Иванов попытается все себе объяснить. Но не сейчас. Сейчас он почти бегом понесся к подъезду, взбежал на седьмой этаж и решительно утопил кнопку звонка. Дверь открыла заспанная Виолетка. Он решительно отодвинул жену в сторону и прогрохотал ботами на кухню. В холодильнике лежал пергамент с распластанным по нему килограммом творога. Иванов с хрустом подогнул края бумаги и прогрохотал обратно к лифту.
Виолетта окончательно проснулась и ничего не понимала.
- Посадил вишни? - спросила она.
- В саду у дяди Вани...
Иванов уже был в пути. Одна мысль: только бы пес продержался - буравила воображение и придавала всем его движениям нервную незавершенность. Например, не закрыл дверь подъезда. Домовые общественники всегда пеняли на этот факт входящим и выходящим не взирая на лица.
Пес лежал перед костью в той же позе. Они все сохранили паритет.
- Ну что, гады, обулись? - со злорадством обратился он к своре. - Никогда вам в люди не выбиться. Ни один Дарвин не поможет.
Он не думал, что гигант может укусить. Даже мысли такой не мелькнуло. Все шло как-то само собой. Иванов решительно подобрал мосел и, широко, по-олимпийски, размахнувшись, забросил его за забор. Свора молча пронаблюдала за действиями человека, но не шелохнулась. Николай развернул пергамент и положил перед гигантом:
- Кушай.
Гигант по-человечески вздохнул и по-человечески зачавкал. Свора наблюдала с невозмутимостью американских присяжных. Иванов заметил темные пятна на снегу у ног собаки, наклонился и рассмотрел внимательнее. Это была кровь. Собачья. Потому что лапы у гиганта кровоточили. Дождавшись, когда тот, доев, принялся за пергамент, Иванов решительно пресек само действие:
- Так... Подъем. Пошли со мной. Ну, вставай. Нечего тебе с этими ублюдками вожжаться. Дома будет ор, но ты не обращай внимания.
Иванов пролез в пролом, ничуть не сомневаясь, что гигант все понял и следует за ним. Точно. Так оно и было.
Виолетта просто задохнулась при виде огромного пса со слезящимися грустными глазами и грязной шерстью.
- Что это ты придумал?
- А ничего. Привыкли, понимаешь, «В мире животных» смотреть и за африканских жирафов переживать. А ты за нашенского пса попереживай. Все. Я хочу спать. Пошли на кухню.
Он с невозмутимостью римского полководца, только что выигравшего битву, препроводил собаку на кухню, бросил в угол кусок мешковины, которую ещё вчера предполагал употребить на починку дивана, и, коротко приказав «лежать», пошел спать. О жене старался не думать.
Глава 5
Где-то далеко то ли во сне, то ли наяву слышался заливистый лай.
Будильник не проработал и пяти секунд, как огромная ладонь хозяина прекратила эти пиликанья, и Валерий открыл глаза. С потолка на него, вытаращив три зеркальных глаза, смотрел финский светильник. Вот так уже больше года каждое утро и почти каждый вечер они смотрели друг на друга, а «почти» потому, что бывали и такие вечера, когда Валерию было не до этого. Плоский, внешне напоминающий не то краба, не то паука, застывшего на потолке, светильник являл собой образец очень мудрого решения освещения комнаты с высотой потолков два с половиной метра. Раньше здесь висела отечественная люстра, три рожка которой постоянно вступали в единоборство с головой хозяина, но если шишки и синяки на голове проходили быстро, то стеклянные колпаки не восстанавливали свой первозданный вид.
Может, зарядочку сделать, промелькнула шальная мысль, но он тотчас отогнал её.
И все же встал, потянулся, пару раз присел и подошел, натягивая на себя футболку, к окну. Перед ним раскинулась панорама пробуждающейся от зимнего сна природы, озаренная светом утреннего солнца, с многочисленными вкрапинами деяний рук человеческих, как законченных, так и не законченных, с одинаковой печатью бесхозяйственности и разгильдяйства. С высоты восьмого этажа плюс своего почти двухметрового роста Валерий взглянул вниз и замер - они сегодня вышли раньше обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
А потом вдруг все неожиданно кончилось.
В спальню влетел Вадик с перекошенным от ужаса лицом и неестественно лиловыми ушами, будто его поймал сторож на бахче и неделю держал подвешенным за мочки.
Николай ещё ничего не понял, кроме того, что случилось непоправимое несчастье. Так оно и было. Хозяин дачи, который существовал в природе, но здесь, сейчас, сегодня никак не мог нарисоваться, нарисовался. Об этом сообщил обескровленным, белыми губами Вадим. Но Иванов уже сам слышал хруст подмерзшего за вечер снега, и хруст неумолимо приближался к порогу.
Никогда Иванов не проявлял столько звериной изворотливости, гибкости и молниеносной быстроты, как в эти мгновения.
- Одежду бросишь в окно... - и он уже спрыгивал из кухни в серый осевший весенний сугроб, чудом уцелевший с северной стороны дачи.
Да. Славный поселок.
Если сюда он крался словно тать в ночи, то дорогу до станции одолел в один притоп. По продрогшему перрону гулял влажный ночной воздух весны. Пахло надвигающимся летом, и за лесом истерично взвизгнула электричка.
В тамбуре подобрал приличный окурок, брезговать не приходилось, а в кармане ватных штанов обнаружились замусоленные спички. Весь сегодняшний день пронесся в его мозгу и вылетел дымом первой затяжки. Это был сказочный сон и ничем, кроме растаявшего дыма, окончиться не мог. Так ему и надо.
Николай вышел на своей станции в трех остановках от Москвы и огляделся. Кругом было по-весеннему голо и безрадостно. Белел его дом-корабль. Напротив за зеленым забором мертвым светом горели окна четырех операционных ветеранского госпиталя. И все ничего. Он пошел бы домой. В тепло воняющего подъезда. В запутанность пододеяльника и привычное спросонья ворчание Виолетты. Пошел бы. Но его внимание привлек шум за забором госпиталя. Тут же зияла дыра, и Николай не удержался, заглянул. На грязном снегу огромной бесформенной грудой лежал пес. Чуть в сторонке полукругом сидели на своих хвостах полдюжины разномастных шавок. Сидели и ждали. Перед псом валялась огромная коровья костяра. Гиганта не хватало на то, чтобы разгрызть, но вполне, чтобы защитить добытое. Так они и сидели. Одни дожидались, когда гигант уступит, гигант - что им надоест ожидание. Пусть бой. Последний и решительный. Но кость он не отдаст.
Иванова словно током прошибло. Экая жизненная несправедливость.
- Отдай ты этим гнидам, отдай, - попросил он гиганта, - не связывайся. Это блохастое большинство всегда будет право. Ничего ты им не докажешь. Сгинешь геройской смертью, и все. И никакого толку.
Гигант посмотрел на Николая грустными глазами, и тому показалось, что пес все понял. Больше того, пес был согласен, но ничего не мог поделать с собственной гордостью. Или голодом.
- Ладно, - решил вдруг Иванов, - ты этих сволочей не подпускай, я сейчас.
Откуда взялись решимость и силы? Потом Иванов попытается все себе объяснить. Но не сейчас. Сейчас он почти бегом понесся к подъезду, взбежал на седьмой этаж и решительно утопил кнопку звонка. Дверь открыла заспанная Виолетка. Он решительно отодвинул жену в сторону и прогрохотал ботами на кухню. В холодильнике лежал пергамент с распластанным по нему килограммом творога. Иванов с хрустом подогнул края бумаги и прогрохотал обратно к лифту.
Виолетта окончательно проснулась и ничего не понимала.
- Посадил вишни? - спросила она.
- В саду у дяди Вани...
Иванов уже был в пути. Одна мысль: только бы пес продержался - буравила воображение и придавала всем его движениям нервную незавершенность. Например, не закрыл дверь подъезда. Домовые общественники всегда пеняли на этот факт входящим и выходящим не взирая на лица.
Пес лежал перед костью в той же позе. Они все сохранили паритет.
- Ну что, гады, обулись? - со злорадством обратился он к своре. - Никогда вам в люди не выбиться. Ни один Дарвин не поможет.
Он не думал, что гигант может укусить. Даже мысли такой не мелькнуло. Все шло как-то само собой. Иванов решительно подобрал мосел и, широко, по-олимпийски, размахнувшись, забросил его за забор. Свора молча пронаблюдала за действиями человека, но не шелохнулась. Николай развернул пергамент и положил перед гигантом:
- Кушай.
Гигант по-человечески вздохнул и по-человечески зачавкал. Свора наблюдала с невозмутимостью американских присяжных. Иванов заметил темные пятна на снегу у ног собаки, наклонился и рассмотрел внимательнее. Это была кровь. Собачья. Потому что лапы у гиганта кровоточили. Дождавшись, когда тот, доев, принялся за пергамент, Иванов решительно пресек само действие:
- Так... Подъем. Пошли со мной. Ну, вставай. Нечего тебе с этими ублюдками вожжаться. Дома будет ор, но ты не обращай внимания.
Иванов пролез в пролом, ничуть не сомневаясь, что гигант все понял и следует за ним. Точно. Так оно и было.
Виолетта просто задохнулась при виде огромного пса со слезящимися грустными глазами и грязной шерстью.
- Что это ты придумал?
- А ничего. Привыкли, понимаешь, «В мире животных» смотреть и за африканских жирафов переживать. А ты за нашенского пса попереживай. Все. Я хочу спать. Пошли на кухню.
Он с невозмутимостью римского полководца, только что выигравшего битву, препроводил собаку на кухню, бросил в угол кусок мешковины, которую ещё вчера предполагал употребить на починку дивана, и, коротко приказав «лежать», пошел спать. О жене старался не думать.
Глава 5
Где-то далеко то ли во сне, то ли наяву слышался заливистый лай.
Будильник не проработал и пяти секунд, как огромная ладонь хозяина прекратила эти пиликанья, и Валерий открыл глаза. С потолка на него, вытаращив три зеркальных глаза, смотрел финский светильник. Вот так уже больше года каждое утро и почти каждый вечер они смотрели друг на друга, а «почти» потому, что бывали и такие вечера, когда Валерию было не до этого. Плоский, внешне напоминающий не то краба, не то паука, застывшего на потолке, светильник являл собой образец очень мудрого решения освещения комнаты с высотой потолков два с половиной метра. Раньше здесь висела отечественная люстра, три рожка которой постоянно вступали в единоборство с головой хозяина, но если шишки и синяки на голове проходили быстро, то стеклянные колпаки не восстанавливали свой первозданный вид.
Может, зарядочку сделать, промелькнула шальная мысль, но он тотчас отогнал её.
И все же встал, потянулся, пару раз присел и подошел, натягивая на себя футболку, к окну. Перед ним раскинулась панорама пробуждающейся от зимнего сна природы, озаренная светом утреннего солнца, с многочисленными вкрапинами деяний рук человеческих, как законченных, так и не законченных, с одинаковой печатью бесхозяйственности и разгильдяйства. С высоты восьмого этажа плюс своего почти двухметрового роста Валерий взглянул вниз и замер - они сегодня вышли раньше обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77