Налили по последней.
- Ты все равно на собрание приходи, - убежденно сказал Бубнов, - надо.
- Раз надо, приду. А сейчас пойду деньги раздавать.
- Не спеши. На собрании решим. Раз уж все сдали, пусть фонд будет. На ветеринара, к примеру, если у кого стеснение в средствах.
На том и порешили.
Впереди ещё был долговязый день, и подполковника клонило в сон.
Глава 27
Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» - единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю - или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.
- Зараза, - пробормотала она и накрылась подушкой.
Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности... Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.
Именно поэтому и накрылась. А прежде снилось... Луг в цветах. Цветы венком у неё на голове. Море цветов. И парашютики одуванчиков застревают в ресницах. Она в ситцевом синеньком платье с открытыми красивыми руками, не такими, как сейчас, подбрасывает пук васильков в воздух, и они, не долетев до солнца, возвращаются, осыпая её всю фиолетовыми искрами, но Ванечка, курсант Ванечка, сын соседей по даче, уже подает новый букет, и тот тоже летит к солнцу и тоже падает, повторяя фиолетовый дождь. А потом Ванечка, поборов условности и собственную, угловатость, неловко обнимает её. Оленька отворачивается, а он ищет своими губами её губы. Становится трудно дышать (проклятая подушка). Грудь её не очень больно, а даже приятно упирается в его значки, густо, как у нынешних металлистов, покрывающие гимнастерку. Оленька видит по Ванечкиным глазам, что тот безумно счастлив, как только может быть счастлив двадцатилетний курсант, вчера из казармы, а теперь на лугу, обнимающий и целующий Оленьку... Но тут и он и она вздрагивают. И это не труба, зовущая на ратные подвиги. Это нечто совсем, совсем Другое. Обидное. Занудное (сигнализация во дворе). Но сон продолжается, и теперь это не легкий и воздушный мираж, благоухающий свежескошенной травой, а реальный, с ощущением бессильной ватности (ноги запутались в простынях и затекли) и даже кошачьей вони.
Она чуть не заплакала. Ах, как жаль, что все так быстро проходит, и надо бы проснуться, потому что ничего хорошего первая же картина лестницы не сулила. Почему она не поехала на лифте? Ах, да... Лифт, как всегда, не работал. Но вот и голоса, пока ещё не различимые, но до омерзения (у неё никогда не было ни малейшего позыва к обзаведению детьми) узнаваемые. Это они, они.
Ольга Максимовна сделала отчаянную попытку проснуться, но Морфей цепко держал свою добычу. Боже, неужели все снова? Ведь это уже было! И Ольга Максимовна, подобно какому-нибудь вьетнамскому ветерану или нашему афганцу, стала переживать постстрессовый синдром...
Опять сидят, услышала она над собой голоса, не январь, могли бы и на улице расположиться, вторично подумала спящая.
Сидели трое и ещё один стоял напротив. Спорили... Мнения разошлись в оценке одной из сторон окружающего мира. У каждого из присутствующих была на этот счет своя точка зрения, и он считал своим долгом её высказать. Настоящий базар. Курили и говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Перед началом дискуссии собравшиеся изрядно «разогрелись». Чувствовалось и по тону, и по выражениям, и по степени агрессивности изложения своего взгляда на проблему.
- Молодые люди, разрешите пройти, - попросила Ольга Максимовна и тут же поймала себя: что же я, дура, делаю. Впрочем, сон.
Ответом было полное безразличие к её просьбе со стороны спорящих.
Уйди или протиснись, запаниковала во сне Ольга Максимовна, но тем не менее повторила просьбу.
- Подождать, что ли, минуту не можешь, - рявкнули на нее.
При звуках её голоса сейчас, как и тогда, он вторично просыпал табачно-конопляную смесь.
- Хорек, может, встанешь, пропустишь её, ведь не отвяжется, - предложил стоящий у стены.
- А почему я, пусть Хмырь пропустит. Он больше места занимает.
- Ну а почему я, он с краю сидит, да и помоложе. Лолк, может, ты пропустишь?
Она знала все реплики наизусть. Они ещё тогда, несколько дней назад, навечно впечатались в память. Вот сейчас эта полумальчик, полу девица начнет кокетничать. Умела бы... Надежда Дурова.
Ольге Максимовне даже захотелось отозвать её в сторону и дать пару дельных советов - типа девочки так себя не ведут, но с обреченностью кролика слушала.
- Хорек, не хами, я же тоже женщина, - ответила сидящая посередине.
Надо что-то предпринять. Сменить тон.
- И долго я буду ждать? - с ужасом услышала она свои слова.
Точь-в-точь как тогда.
- Шлепала бы на лифт. Нечего молодежь травмировать.
- Ты думаешь, что говоришь? - искренне возмутилась спящая. - Ты с кем разговариваешь?
- А откуда я знаю, с кем разговариваю. Скажите, как вас зовут, тогда узнаю. Народ, кто такая? - спросил Долговязый, указывая пальцем.
- Ты что, Долговязый, ослеп, что ли? Перед тобой девушка пенсионного возраста, - ответил за сидящих Хорек, - которую нет уже желающих трахать.
- Подонки, - только и смогла выговорить Ольга Максимовна.
Хорек встал и обошел женщину, как бы внимательно разглядывая.
- Ну, что я говорил. Факт налицо, не трахают. Хмырь, ты у нас человек солидный, может, впендюришь этой мымре? Тебе же нравятся девушки постарше, а она за это кефирчиком угостит, - предложил он, заглядывая в сумку. - Ты же любишь?
- За кефирчик, пожалуй, можно, только сзади, чтобы её крашеную рожу не видеть, - поднялся Хмырь, начиная расстегивать ширинку.
- Хмырь, резинку надень, а то ребеночка, чего доброго, сделаешь, - посоветовала Лолита, распечатывая пачку презервативов.
- Не, с резинкой трахаться, что розу в противогазе нюхать, - со знанием дела возразил Хмырь. - Да такие уже не могут рожать.
- А я бы надел. Эти вот, молодящиеся, СПИД среди нас и распространяют, - предостерег Хмырь, одновременно перегораживая проход.
- Вот и надевай, когда твоя очередь её трахать подойдет, а я так... Ну-ка, поворотись, бабуля, к оконцу передком, а к добру молодцу задком, - как мог грозно, повелел Хмырь.
- Прошу, барин, - сказал в полупоклоне Долговязый и задрал сзади плащ вместе с юбкой.
- Да вы что, с ума посходили?! - закричала она, все ещё не веря в происходящее, и стремительно бросилась вверх по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
- Ты все равно на собрание приходи, - убежденно сказал Бубнов, - надо.
- Раз надо, приду. А сейчас пойду деньги раздавать.
- Не спеши. На собрании решим. Раз уж все сдали, пусть фонд будет. На ветеринара, к примеру, если у кого стеснение в средствах.
На том и порешили.
Впереди ещё был долговязый день, и подполковника клонило в сон.
Глава 27
Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» - единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю - или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.
- Зараза, - пробормотала она и накрылась подушкой.
Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности... Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.
Именно поэтому и накрылась. А прежде снилось... Луг в цветах. Цветы венком у неё на голове. Море цветов. И парашютики одуванчиков застревают в ресницах. Она в ситцевом синеньком платье с открытыми красивыми руками, не такими, как сейчас, подбрасывает пук васильков в воздух, и они, не долетев до солнца, возвращаются, осыпая её всю фиолетовыми искрами, но Ванечка, курсант Ванечка, сын соседей по даче, уже подает новый букет, и тот тоже летит к солнцу и тоже падает, повторяя фиолетовый дождь. А потом Ванечка, поборов условности и собственную, угловатость, неловко обнимает её. Оленька отворачивается, а он ищет своими губами её губы. Становится трудно дышать (проклятая подушка). Грудь её не очень больно, а даже приятно упирается в его значки, густо, как у нынешних металлистов, покрывающие гимнастерку. Оленька видит по Ванечкиным глазам, что тот безумно счастлив, как только может быть счастлив двадцатилетний курсант, вчера из казармы, а теперь на лугу, обнимающий и целующий Оленьку... Но тут и он и она вздрагивают. И это не труба, зовущая на ратные подвиги. Это нечто совсем, совсем Другое. Обидное. Занудное (сигнализация во дворе). Но сон продолжается, и теперь это не легкий и воздушный мираж, благоухающий свежескошенной травой, а реальный, с ощущением бессильной ватности (ноги запутались в простынях и затекли) и даже кошачьей вони.
Она чуть не заплакала. Ах, как жаль, что все так быстро проходит, и надо бы проснуться, потому что ничего хорошего первая же картина лестницы не сулила. Почему она не поехала на лифте? Ах, да... Лифт, как всегда, не работал. Но вот и голоса, пока ещё не различимые, но до омерзения (у неё никогда не было ни малейшего позыва к обзаведению детьми) узнаваемые. Это они, они.
Ольга Максимовна сделала отчаянную попытку проснуться, но Морфей цепко держал свою добычу. Боже, неужели все снова? Ведь это уже было! И Ольга Максимовна, подобно какому-нибудь вьетнамскому ветерану или нашему афганцу, стала переживать постстрессовый синдром...
Опять сидят, услышала она над собой голоса, не январь, могли бы и на улице расположиться, вторично подумала спящая.
Сидели трое и ещё один стоял напротив. Спорили... Мнения разошлись в оценке одной из сторон окружающего мира. У каждого из присутствующих была на этот счет своя точка зрения, и он считал своим долгом её высказать. Настоящий базар. Курили и говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Перед началом дискуссии собравшиеся изрядно «разогрелись». Чувствовалось и по тону, и по выражениям, и по степени агрессивности изложения своего взгляда на проблему.
- Молодые люди, разрешите пройти, - попросила Ольга Максимовна и тут же поймала себя: что же я, дура, делаю. Впрочем, сон.
Ответом было полное безразличие к её просьбе со стороны спорящих.
Уйди или протиснись, запаниковала во сне Ольга Максимовна, но тем не менее повторила просьбу.
- Подождать, что ли, минуту не можешь, - рявкнули на нее.
При звуках её голоса сейчас, как и тогда, он вторично просыпал табачно-конопляную смесь.
- Хорек, может, встанешь, пропустишь её, ведь не отвяжется, - предложил стоящий у стены.
- А почему я, пусть Хмырь пропустит. Он больше места занимает.
- Ну а почему я, он с краю сидит, да и помоложе. Лолк, может, ты пропустишь?
Она знала все реплики наизусть. Они ещё тогда, несколько дней назад, навечно впечатались в память. Вот сейчас эта полумальчик, полу девица начнет кокетничать. Умела бы... Надежда Дурова.
Ольге Максимовне даже захотелось отозвать её в сторону и дать пару дельных советов - типа девочки так себя не ведут, но с обреченностью кролика слушала.
- Хорек, не хами, я же тоже женщина, - ответила сидящая посередине.
Надо что-то предпринять. Сменить тон.
- И долго я буду ждать? - с ужасом услышала она свои слова.
Точь-в-точь как тогда.
- Шлепала бы на лифт. Нечего молодежь травмировать.
- Ты думаешь, что говоришь? - искренне возмутилась спящая. - Ты с кем разговариваешь?
- А откуда я знаю, с кем разговариваю. Скажите, как вас зовут, тогда узнаю. Народ, кто такая? - спросил Долговязый, указывая пальцем.
- Ты что, Долговязый, ослеп, что ли? Перед тобой девушка пенсионного возраста, - ответил за сидящих Хорек, - которую нет уже желающих трахать.
- Подонки, - только и смогла выговорить Ольга Максимовна.
Хорек встал и обошел женщину, как бы внимательно разглядывая.
- Ну, что я говорил. Факт налицо, не трахают. Хмырь, ты у нас человек солидный, может, впендюришь этой мымре? Тебе же нравятся девушки постарше, а она за это кефирчиком угостит, - предложил он, заглядывая в сумку. - Ты же любишь?
- За кефирчик, пожалуй, можно, только сзади, чтобы её крашеную рожу не видеть, - поднялся Хмырь, начиная расстегивать ширинку.
- Хмырь, резинку надень, а то ребеночка, чего доброго, сделаешь, - посоветовала Лолита, распечатывая пачку презервативов.
- Не, с резинкой трахаться, что розу в противогазе нюхать, - со знанием дела возразил Хмырь. - Да такие уже не могут рожать.
- А я бы надел. Эти вот, молодящиеся, СПИД среди нас и распространяют, - предостерег Хмырь, одновременно перегораживая проход.
- Вот и надевай, когда твоя очередь её трахать подойдет, а я так... Ну-ка, поворотись, бабуля, к оконцу передком, а к добру молодцу задком, - как мог грозно, повелел Хмырь.
- Прошу, барин, - сказал в полупоклоне Долговязый и задрал сзади плащ вместе с юбкой.
- Да вы что, с ума посходили?! - закричала она, все ещё не веря в происходящее, и стремительно бросилась вверх по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77