— Куда ты так торопишься? — спросил Турнемин, ставя негритянку на босые ножки, выглядывавшие из-под желтой хлопковой рубахи, надетой поверх вышитой юбки.
Девочка подняла к нему круглое, как черная луна, личико с широкой белозубой улыбкой.
— Твоя покупать красивая веси, гаспдин?
Твоя богатая? Седрая?
— Ты слишком любопытна. Какое тебе дело?
— Моя — нет, но там красивая дама твоя видеть…
Она указала на стоящий в тени гигантского дерева большой паланкин с тщательно задернутыми, украшенными золотыми блестками желтыми занавесками.
— Меня хочет видеть дама? Зачем? Она не может меня знать.
— Видеть твоя, замесять!
Жиль все же колебался, недоверчиво поглядывая на паланкин, возле которого стояло четверо чернокожих с внушительными бицепсами. Девочка, видя его нерешительность, подмигнула и пояснила с заговорщицким видом:
— Если гаспдин любить ее любовь, дама довольна…
Турнемина развеселило ее заявление, и он провел рукой по курчавой головенке. Если здесь все дамы полусвета поступают так, то они, по Крайней мере, оригинальны, да и потом, не ты к ним ездишь, а они сами являются куда надо. Любовь в такую жару, должно быть, очень освежает и бодрит.
И, бросив негритянке монетку — девчонка с обезьяньей ловкостью поймала ее на лету, — Жиль решительно направился к паланкину. Едва он наклонился, намереваясь отодвинуть занавеску, как из-за нее, словно змея, вынырнула рука цвета светлой бронзы с массивными перстнями, схватила его за кисть и с удивительной для женщины силой потянула внутрь. Занавеска тотчас же закрылась за спиной Жиля, и оказалось, что он стоит на коленях посреди пространства, выложенного целой коллекцией желтых атласных подушек, на которых лежала женщина.
В полумраке завешенного со всех сторон паланкина Турнетин обнаружил, что на женщине нет ничего, кроме массивного золотого ошейника рабыни, на котором, словно капля крови, дрожал рубин. Видимо, она успела сбросить черное шелковое платье, валявшееся в углу среди золотых подушек, и теперь наблюдала за гостем своими кошачьими янтарными глазами из-под опущенных не правдоподобно длинных ресниц. Треугольная форма лица с тонкими чертами усиливала еще больше сходство с кошкой. И лишь большие пухлые губы и огромный шар черных кудрей выдавали негритянскую кровь — женщина напоминала дикой красотой пантеру…
Не говоря ни слова, даже не улыбнувшись, продолжая сверлить Жиля настойчивым взглядом, она притянула его к себе. Ее острые, твердые, будто теплый мрамор, груди даже не изменили формы, когда он придавил их своей тяжестью. Незнакомый аромат, горький и сладкий одновременно, ударил в нос шевалье, и он почувствовал на своем теле длинные пальцы незнакомки. Однако возбуждать Жиля необходимости не было. От мулатки исходила такая мощная волна чувственности, что достаточно было взгляда — и желание охватило бы любого.
Они все так же молча занялись любовью, потом молча расстались. Женщина взяла у Турнемина золотой, который он ей протянул, и легонько выпихнула наружу. Лишь в этот момент она улыбнулась улыбкой загадочной, значения которой Жиль не понял.
Едва он снова ступил на землю, как носильщики подняли паланкин и вскоре свернули на одну из улиц, ведущих к порту. Жиль издали следил за ними, впрочем, без всякого желания узнать, куда они направляются. Просто ему тоже надо было в ту сторону, к паруснику, а чувствовал он себя замечательно — в теле легкость, в мыслях ясность, к тому же его страшно забавляла мысль, что в этом удивительном краю можно заниматься любовью прямо на улице, причем никто вокруг ничего не заметит. Впрочем, как ни странно, народу на улицах, когда он выбрался из паланкина незнакомки, было совсем мало.
Объяснение этому он нашел очень скоро, едва подошел или, по крайней мере, попытался подойти к порту и добраться до пристани, у которой ждала его шлюпка «Кречета». Весь или почти весь город толпился у пристани, как утром. На этот раз провожали судно королевского флота.
Отплывала «Диадема», и блестящая группка провожающих ее официально махала с мола шарфами и платками вслед шлюпам, доставлявшим на борт командующего и его штаб. Все окна, выходившие на море, были распахнуты, из каждого глядела женщина в светлом платье, многие из них плакали, а полковой оркестр, выстроенный на набережной Людовика Святого перед магазинами, звенел флейтами и гремел барабанами. Решительно, город с сожалением расставался с отплывающими.
Не без труда Турнемину удалось вклиниться в плотную толпу женщин, мужчин, детей, среди которых шныряли собаки, громоздились на повозках овцы и даже свиньи, бок о бок с бочками, в которых отправляли в метрополию патоку и сахарный сироп — наступил сезон сбора сахарного тростника. И над всем этим витал далеко не райский аромат, тем более что погода портилась, атмосфера давила все сильнее, набегали тучи, предвещая обычный для этого времени шторм.
Так что Жиль вздохнул с большим облегчением, когда наконец запрыгнул в шлюпку и она поплыла к кораблю.
А там его ждала семейная сцена.
Жюдит уже стояла у трапа, надув губы, с потемневшим взглядом.
— Могу я узнать, сколько еще вы намерены держать нас на корабле? Мы что, подвергнуты карантину, как какой-нибудь сомнительный груз?
Почему нам нельзя наконец сойти на берег?
— Я и не собираюсь противиться вашему желанию побывать на берегу, коли оно у вас есть. Только не одной, разумеется. В таком городе, как Кап-Франсе, порядочные дамы не прогуливаются в одиночестве. Фаншон не стоит брать — в порту толпа, со сломанной рукой ей там не место, однако вы вполне можете взять с собой госпожу Готье с дочерью, они наверняка тоже соскучились по земле. А лейтенант Менар будет вас охранять…
— Нет, вы ответьте прямо. Почему я не могу сойти на берег вместе с вами? Почему вы меня не пригласили, а улизнули потихоньку с корабля?..
Жиль, пребывавший в благодушном настроении после приключения с незнакомкой — он даже забыл про неудачу у нотариуса, — от души рассмеялся.
— Я же предупредил вас за обедом, что хочу повидать нотариуса. К чему было брать вас с собой, чтобы изображать чету лавочников?
— Вы хотите сказать, что пробыли столько времени у нотариуса? — Голос Жюдит зазвучал язвительно. — Трудно поверить, поскольку здесь только что был посланец с приглашением от госпожи Моблан — она хочет, чтобы мы поселились на время у нее.
Хорошее настроение Жиля мгновенно испарилось. Ему совсем не нравились неделикатность и настойчивость этой дамы. Какая же хорошая жена станет приглашать в дом гостей, когда хозяин болен?
— Это просто смешно! Госпожа Моблан, видно, сошла с ума. У нотариуса ангина. Неужели вам тоже не терпится заболеть и проваляться неделю в чужом доме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113