Альфонсо не сомневался, что Лукреция в самом непривлекательном виде представила его своему отцу, и был уверен, что оба пламенно желают освободиться от дерзкого обличителя их преступлений. Если бы Альфонсо открыл им свое настоящее звание, это могло бы только ухудшить его положение. Взвесив все это, он беспрекословно последовал за Бурхардом. Они прошли целый ряд роскошно убранных комнат, на которые Альфонсо даже не взглянул. Остановившись у одних из дверей, церемониймейстер приподнял красную бархатную портьеру, и оба очутились в большой комнате, служившей столовой.
По-видимому, приход церемониймейстера с рыцарем не был замечен присутствовавшими в комнате. Взоры папы Александра были устремлены на лицо дочери, сидевшей у его ног и напевавшей народную испанскую песенку. Сквозь открытые окна в столовую вливался ароматный воздух. У одного из окон стоял стол, на котором были расставлены фрукты, цветы, конфеты и вино. В почтительном отдалении сидела Фаустина и вязала что-то.
Вероятно, тонкий слух Лукреции уловил шум шагов пришедших. Она перестала петь, но сделала вид, что не замечает присутствия посторонних.
– Вы, кажется, ваше святейшество, не расположены слушать веселое пение? – обратилась она к папе. – Тогда я лучше спою вам балладу о двух влюбленных, которые должны были расстаться, хотя причиной их разрыва было лишь упрямство.
– Что бы ты ни пела, или ни говорила, моя Лукреция, все из твоих уст будет сплошным очарованием! – нежно ответил Александр. – Однако, правда, веселая мелодия не соответствует моему настроению.
– В таком случае, вздохи моих влюбленных придутся вам по сердцу, мой повелитель! – шутливо заметила Лукреция.
– Нет, Лукреция, не называй меня повелителем, зови меня отцом, любящим тебя отцом! – возразил Александр.
– Да, отец мой, дорогой мой отец, – горячо воскликнула молодая женщина, – отец, заменяющий мне Всех на свете. Кроме вас у меня нет никого, кто любил бы меня, и вы умеете любить лучше, чем кто бы то ни было. Ах, я и забыла о своей балладе! – и Лукреция затянула чарующим, мелодичным голосом грустную лесть о разбитых сердцах. Однако, она внезапно прервала ее и воскликнула: – впрочем, я лучше замолчу Эта баллада наведет на вас, дорогой отец, грустные мысли.
– Я слышал только одно слово «разлука», и должен сознаться, оно расстроило меня, – печально ответил Александр, – Где бы ты ни была, мое дитя, твоя любовь останется со мной, ты будешь моим ангелом-хранителем и закроешь мне глаза на моем смертном одре.
– Когда вы так говорите, дорогой отец, я могу только плакать! – сказала Лукреция, вытирая глаза.
– Что же делать, дитя мое? В мои семьдесят два года нельзя не думать о смерти. Меня она не пугает. Единственна, что тревожит меня, – это твоя участь. Ах, если бы я мог быть уверенным, что ты будешь счастлива!
– Поговорим лучше о чем-нибудь более веселом! – воскликнула Лукреция. – Хотите, я спою вам ту песню, которую пела кормилица, когда я была маленькой?
Легкий кашель, от которого не мог удержаться Альфонсо, дал возможность Лукреции объявить папе о его приходе.
– Рыцарь святого Иоанна здесь, – прошептала она, как будто только что заметив его присутствие. – Подойдите ближе, синьор, – обратилась она к Альфонсо. – Я рассказала его святейшеству то, что сама слышала от вашей приятельницы, бывшей в гроте Эгерии. Она сказала мне, что вы приехали в Рим, чтобы навести справки обо мне и о намерениях его святейшества. Для того, чтобы облегчить вам задачу, я просила поместить вас во время вашей болезни во дворце, ближе к интересующему вас источнику. Его святейшеству угодно, чтобы вы оставались в Ватикане, так как здесь вы находитесь в безопасности.
Лукреция взглянула на Альфонсо таким умоляющим взором, что он смутился, но постарался скрыть свое волнение. Фаустина взяла свое вязание и ушла из комнаты. Альфонсо проследил за ней мрачным взглядом и, когда она открывала дверь в соседнюю комнату увидел альков с золотистыми занавесами, на которых были изображены серебряные фигуры апостолов и Богородицы.
– Твоя осторожность, мой сын, вполне справедлива, – начал Александр по уходе Фаустины, – если герцог Эрколе д'Эсте не отказался от своего давнишнего плана, то оставайся у нас до тех пор, пока мы не выясним вполне этого дела. Что касается меня, то я всегда относился с большой симпатией к намерению герцога д'Эсте.
Альфонсо чувствовал непреодолимую потребность узнать, когда будет свадьба Лукреции с Орсини, а потому тотчас же произнес:
– Герцог Эрколе, ваше святейшество, конечно, очень желает, чтобы его давнишняя мечта осуществилась. Но это желание бесплодно а потому и мое дальнейшее пребывание здесь излишне. Ведь брак ее светлости донны Лукреции с синьором Орсини вполне решен и последует очень скоро?
– Ну, после того, как я убедился в строптивом, мятежном характере Паоло, после того, как он вошел в сношение с Колонна, только крайняя необходимость может заставить меня отдать ему руку моей племянницы. Я только жду возвращения герцога Романьи, чтобы окончательно разделаться с домом Орсини. Попросите своего повелителя яснее выразить делаемое им предложение, и передайте ему, что вы находитесь у меня в гостях и что я в присутствии своей дочери – да, именно дочери, а не племянницы! – сказал вам, что из всех итальянских принцев я считаю достойным для нее мужем только Альфонсо Феррарского. Вы видите несравненную красоту этой женщины, но никто не подозревает, какой клад – ее сердце, как счастлив будет ее муж, которого она окружит своей любовью.
Альфонсо сразу подумал, что в Ватикане узнали о его происхождении и папа льстит ему в надежде на помощь феррарцев, которая была бы для него очень кстати.
– Синьор, – обращаясь к нему, проговорила Лукреция, и ее лицо слегка зарумянилось, – прежде чем говорить о нашей любви к принцу Феррарскому, нужно сначала узнать, любит ли он нас. Я, по крайней мере, слышала, что он всеми силами противится желанию герцога Эрколе.
– В вашем тоне звучит гнев, ваша светлость, – холодно заметил Альфонсо, – а это доказывает, что дом Эсте не пользуется теперь благосклонностью в Риме.
– Вы не можете сомневаться в нашей благосклонности, раз я прошу вас передать своему повелителю, что настолько предан вашему дому, что решаюсь отказаться от единственного своего утешения на старости лет, и отдаю ему редчайшее сокровище на свете! – ответил папа.
– До свидания, синьор, – проговорила Лукреция, слегка поклонившись Альфонсо. – Господин церемониймейстер, вот все, что хотел сказать его святейшество!
Бурхард вышел из зала в сопровождении принца. Разговор с папой еще более взволновал Альфонсо. Он не сомневался теперь, что Александр действительно искренне желал союза с ним, а тот факт, что Лукреция поместила его во дворце, зная, с какой целью он приехал в Рим, во всяком случае, говорил в ее пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
По-видимому, приход церемониймейстера с рыцарем не был замечен присутствовавшими в комнате. Взоры папы Александра были устремлены на лицо дочери, сидевшей у его ног и напевавшей народную испанскую песенку. Сквозь открытые окна в столовую вливался ароматный воздух. У одного из окон стоял стол, на котором были расставлены фрукты, цветы, конфеты и вино. В почтительном отдалении сидела Фаустина и вязала что-то.
Вероятно, тонкий слух Лукреции уловил шум шагов пришедших. Она перестала петь, но сделала вид, что не замечает присутствия посторонних.
– Вы, кажется, ваше святейшество, не расположены слушать веселое пение? – обратилась она к папе. – Тогда я лучше спою вам балладу о двух влюбленных, которые должны были расстаться, хотя причиной их разрыва было лишь упрямство.
– Что бы ты ни пела, или ни говорила, моя Лукреция, все из твоих уст будет сплошным очарованием! – нежно ответил Александр. – Однако, правда, веселая мелодия не соответствует моему настроению.
– В таком случае, вздохи моих влюбленных придутся вам по сердцу, мой повелитель! – шутливо заметила Лукреция.
– Нет, Лукреция, не называй меня повелителем, зови меня отцом, любящим тебя отцом! – возразил Александр.
– Да, отец мой, дорогой мой отец, – горячо воскликнула молодая женщина, – отец, заменяющий мне Всех на свете. Кроме вас у меня нет никого, кто любил бы меня, и вы умеете любить лучше, чем кто бы то ни было. Ах, я и забыла о своей балладе! – и Лукреция затянула чарующим, мелодичным голосом грустную лесть о разбитых сердцах. Однако, она внезапно прервала ее и воскликнула: – впрочем, я лучше замолчу Эта баллада наведет на вас, дорогой отец, грустные мысли.
– Я слышал только одно слово «разлука», и должен сознаться, оно расстроило меня, – печально ответил Александр, – Где бы ты ни была, мое дитя, твоя любовь останется со мной, ты будешь моим ангелом-хранителем и закроешь мне глаза на моем смертном одре.
– Когда вы так говорите, дорогой отец, я могу только плакать! – сказала Лукреция, вытирая глаза.
– Что же делать, дитя мое? В мои семьдесят два года нельзя не думать о смерти. Меня она не пугает. Единственна, что тревожит меня, – это твоя участь. Ах, если бы я мог быть уверенным, что ты будешь счастлива!
– Поговорим лучше о чем-нибудь более веселом! – воскликнула Лукреция. – Хотите, я спою вам ту песню, которую пела кормилица, когда я была маленькой?
Легкий кашель, от которого не мог удержаться Альфонсо, дал возможность Лукреции объявить папе о его приходе.
– Рыцарь святого Иоанна здесь, – прошептала она, как будто только что заметив его присутствие. – Подойдите ближе, синьор, – обратилась она к Альфонсо. – Я рассказала его святейшеству то, что сама слышала от вашей приятельницы, бывшей в гроте Эгерии. Она сказала мне, что вы приехали в Рим, чтобы навести справки обо мне и о намерениях его святейшества. Для того, чтобы облегчить вам задачу, я просила поместить вас во время вашей болезни во дворце, ближе к интересующему вас источнику. Его святейшеству угодно, чтобы вы оставались в Ватикане, так как здесь вы находитесь в безопасности.
Лукреция взглянула на Альфонсо таким умоляющим взором, что он смутился, но постарался скрыть свое волнение. Фаустина взяла свое вязание и ушла из комнаты. Альфонсо проследил за ней мрачным взглядом и, когда она открывала дверь в соседнюю комнату увидел альков с золотистыми занавесами, на которых были изображены серебряные фигуры апостолов и Богородицы.
– Твоя осторожность, мой сын, вполне справедлива, – начал Александр по уходе Фаустины, – если герцог Эрколе д'Эсте не отказался от своего давнишнего плана, то оставайся у нас до тех пор, пока мы не выясним вполне этого дела. Что касается меня, то я всегда относился с большой симпатией к намерению герцога д'Эсте.
Альфонсо чувствовал непреодолимую потребность узнать, когда будет свадьба Лукреции с Орсини, а потому тотчас же произнес:
– Герцог Эрколе, ваше святейшество, конечно, очень желает, чтобы его давнишняя мечта осуществилась. Но это желание бесплодно а потому и мое дальнейшее пребывание здесь излишне. Ведь брак ее светлости донны Лукреции с синьором Орсини вполне решен и последует очень скоро?
– Ну, после того, как я убедился в строптивом, мятежном характере Паоло, после того, как он вошел в сношение с Колонна, только крайняя необходимость может заставить меня отдать ему руку моей племянницы. Я только жду возвращения герцога Романьи, чтобы окончательно разделаться с домом Орсини. Попросите своего повелителя яснее выразить делаемое им предложение, и передайте ему, что вы находитесь у меня в гостях и что я в присутствии своей дочери – да, именно дочери, а не племянницы! – сказал вам, что из всех итальянских принцев я считаю достойным для нее мужем только Альфонсо Феррарского. Вы видите несравненную красоту этой женщины, но никто не подозревает, какой клад – ее сердце, как счастлив будет ее муж, которого она окружит своей любовью.
Альфонсо сразу подумал, что в Ватикане узнали о его происхождении и папа льстит ему в надежде на помощь феррарцев, которая была бы для него очень кстати.
– Синьор, – обращаясь к нему, проговорила Лукреция, и ее лицо слегка зарумянилось, – прежде чем говорить о нашей любви к принцу Феррарскому, нужно сначала узнать, любит ли он нас. Я, по крайней мере, слышала, что он всеми силами противится желанию герцога Эрколе.
– В вашем тоне звучит гнев, ваша светлость, – холодно заметил Альфонсо, – а это доказывает, что дом Эсте не пользуется теперь благосклонностью в Риме.
– Вы не можете сомневаться в нашей благосклонности, раз я прошу вас передать своему повелителю, что настолько предан вашему дому, что решаюсь отказаться от единственного своего утешения на старости лет, и отдаю ему редчайшее сокровище на свете! – ответил папа.
– До свидания, синьор, – проговорила Лукреция, слегка поклонившись Альфонсо. – Господин церемониймейстер, вот все, что хотел сказать его святейшество!
Бурхард вышел из зала в сопровождении принца. Разговор с папой еще более взволновал Альфонсо. Он не сомневался теперь, что Александр действительно искренне желал союза с ним, а тот факт, что Лукреция поместила его во дворце, зная, с какой целью он приехал в Рим, во всяком случае, говорил в ее пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160