Понимание этого гудело внутри него, как звон тяжелого колокола. Он был напуган и потрясен вульгарностью открывшейся ему истины, но смутно догадывался, что то, чего он боялся, в сущности, и было самой настоящей жизнью.
Но вот ее прохладные пальцы сомкнулись на его возбужденном члене, и она повлекла его, как тельца на заклание, в сторону постели. На полпути она вдруг приостановилась, похоже придя к какому-то новому решению.
- Кем ты хочешь меня видеть? Я могу превратиться в кого угодно, кроме Алисы.
- Ты ревнуешь.
- Она крадет тебя у меня.
- И ты можешь стать кем угодно?
- Для тебя - да.
- Тогда стань Линдой.
- Линдой? Ты хочешь, чтобы я превратилась в Линду?
- Да.
И она превратилась в Линду, лежащую навзничь на постели - обнаженную Линду, призывно улыбающуюся Сэму. И она пахла, как пахнет Линда, и говорила голосом Линды. И он лег сверху и погрузился внутрь нее, извергнув семя сразу же, как только почувствовал под собой теплоту ее бедер. И в тот же миг Зубная Фея исчезла; осталась лишь вмятина на подушке в том месте, где была ее голова, да еще лужица серебристого, как Млечный Путь, семени на измятых простынях.
Клайв осторожно снимал с кончика своего пальца лоскуток кожи. Перед тем он долго ковырял палец иголкой и наконец смог подцепить и отвернуть кусочек верхнего слоя кожи размером с половину почтовой марки. Теперь нужно было взять каплю собственной крови и написать ею на коже свои инициалы. Он уколол иголкой большой палец. Сэм и Терри следили за этой операцией как завороженные.
В ближайшее время Клайва ждал еще один сложный экзамен, а тут его лицо в одночасье покрылось густой россыпью прыщей. Самые разные люди давали ему самые разные советы о том, что следует делать, чем умываться, какую пищу употреблять и какую исключить из рациона. Кто-то из ребят в его школе для вундеркиндов сказал ему, что прыщи возникают от чрезмерного увлечения онанизмом. Клайву хватило здравого смысла проконсультироваться по данному вопросу у Терри и Сэма, которые не имели прыщей, хотя честно сознались, что давно уже являются хроническими онанистами.
Впрочем, при всем его здравомыслии Клайв порой скатывался к абсолютно нелогичным умозаключениям. Он, например, возлагал вину за свои прыщи на школу Эпстайновского фонда.
- Три четверти учеников в Эпстайне запрыщавели! - сетовал он, бросая в пруд камень. -
Три четверти!
На берегу лежал тонкий слой снега, небо было бледно-голубым, а ветерок, рябивший серо-коричневую поверхность пруда, уже нес запахи наступающей весны.
- Это всего лишь гормоны, - сказал Терри.
- Это всего лишь слово. Гормоны есть и у вас с Сэмом, но у вас нет прыщей. Нет, во всем виновата эта дерьмовая школа! Там учатся только парни, а это неправильно. Вы учитесь в смешанных школах, и вот результат: никаких тебе сраных прыщей.
- Да у нас в школе полным-полно прыщавых ребят!
Однако Клайв не желал слышать голоса разума.
- Прыщи появляются оттого, что внутри у человека скопилась какая-то дрянь, которой надо вылезти наружу. И эта дрянь всегда находит выход в виде прыщей или чего-нибудь еще.
- И ты думаешь так вот избавиться от прыщей - написать кровью свое имя на куске своей кожи? - спросил Сэм.
- Это называется автопергамент, то есть «материал для письма, сделанный из собственной кожи».
Бедняга Клайв! Ему предстояло пройти вступительные экзамены в Оксфорд и доказать, что он способен освоить университетскую программу, опережая «нормальных учеников» сразу на шесть лет. По сему поводу один из учителей в его школе сухо обронил, что единственное, чему хорошо учат в Оксфорде или Кембридже, это умению издеваться над другими людьми так, чтобы они этого даже не заметили.
- Это у тебя и сейчас неплохо получается, - сказал Терри, когда Клайв передал им слова учителя, - значит, в Оксфорд тебе и дорога.
Это замечание уязвило Клайва до глубины души. Он и без того болезненно воспринимал свою оторванность от ближайших друзей, хотя эти двое тоже ходили в разные школы. Чувствуя, что его лишили чего-то очень важного, он завидовал той легкости, с какой Терри и Сэм могли общаться с другими людьми за пределами их маленького кружка, и тому, как свободно они чувствуют себя в обществе девчонок. Его поражала их способность запросто беседовать с Алисой, не вступая с ней в конфликт, что ему самому при всем желании не удавалось.
Клайв выдавил из пальца на кончик иглы каплю крови и вывел свои инициалы на лоскутке кожи. Когда с этим было покончено, он закопал автопергамент в землю на берегу пруда.
- Теперь я готов ко всему, - сказал он.
Проснувшись однажды утром, Сэм обнаружил на полу посреди спальни бойскаутский берет. С бьющимся сердцем он вылез из постели, поднял берет, и комната поплыла у него перед глазами.
Это был не его головной убор. Он мог даже не заглядывать в платяной шкаф, на полке которого были аккуратно сложены и преданы забвению его собственный берет, рубашка, шорты и алый шейный платок. Подобранный им с полу берет был гораздо большего размера, его покрывали грязные пятна, а кожаный ободок на изнанке потрескался и лопнул в нескольких местах. От берета воняло маслом для волос, землей и гнилыми листьями - то был безошибочно узнаваемый, неистребимый и вгоняющий в холодный пот запах мертвого бойскаута.
Берет принадлежал Тули.
Сэм взглянул на окно. Оно было приоткрыто. Он вспомнил, как Зубная Фея однажды пообещала ему «подбросить подарочек для психиатра». Его следующей мыслью было сжечь берет, как он ранее поступил с шейным платком. Но сперва нужно было разжиться керосином, стащив его из отцовской кладовки, и до той поры он спрятал находку под кроватью. После обеда он пришел к пруду с керосином, перелитым в бутылку из-под лимонада, и сжег берет, а его обгорелые останки пинком сбросил в воду.
- На, жри, - сказал он щуке.
Между тем не проходило и дня, чтобы во время поездки в автобусе Сэм не пытался увидеть в глазах Алисы хотя бы намек на какую-то особую близость. Он был уверен, что она не забыла тот поцелуй. Чутье подсказывало ему, что Алисе известно, с каким нетерпением он ждет малейшего знака с ее стороны и какую радость доставляет ему каждая ее улыбка. То же самое чутье говорило, что существует некая внешняя сила, мешающая развитию их отношений.
И однажды в пятницу, когда они ехали из школы, все разом прояснилось.
- Что ты делаешь в выходные?
Алиса зевнула, глядя в окно.
- Встречаюсь с моим парнем.
Сэм быстро оправился от неожиданности.
- Ты не говорила, что у тебя есть парень.
- Ты об этом и не спрашивал.
Новость была сокрушающей и унизительной. Некоторое время они ехали в молчании, пока Сэм, прикрывая остатки своего растоптанного достоинства рассеянно-безразличной интонацией, не поинтересовался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Но вот ее прохладные пальцы сомкнулись на его возбужденном члене, и она повлекла его, как тельца на заклание, в сторону постели. На полпути она вдруг приостановилась, похоже придя к какому-то новому решению.
- Кем ты хочешь меня видеть? Я могу превратиться в кого угодно, кроме Алисы.
- Ты ревнуешь.
- Она крадет тебя у меня.
- И ты можешь стать кем угодно?
- Для тебя - да.
- Тогда стань Линдой.
- Линдой? Ты хочешь, чтобы я превратилась в Линду?
- Да.
И она превратилась в Линду, лежащую навзничь на постели - обнаженную Линду, призывно улыбающуюся Сэму. И она пахла, как пахнет Линда, и говорила голосом Линды. И он лег сверху и погрузился внутрь нее, извергнув семя сразу же, как только почувствовал под собой теплоту ее бедер. И в тот же миг Зубная Фея исчезла; осталась лишь вмятина на подушке в том месте, где была ее голова, да еще лужица серебристого, как Млечный Путь, семени на измятых простынях.
Клайв осторожно снимал с кончика своего пальца лоскуток кожи. Перед тем он долго ковырял палец иголкой и наконец смог подцепить и отвернуть кусочек верхнего слоя кожи размером с половину почтовой марки. Теперь нужно было взять каплю собственной крови и написать ею на коже свои инициалы. Он уколол иголкой большой палец. Сэм и Терри следили за этой операцией как завороженные.
В ближайшее время Клайва ждал еще один сложный экзамен, а тут его лицо в одночасье покрылось густой россыпью прыщей. Самые разные люди давали ему самые разные советы о том, что следует делать, чем умываться, какую пищу употреблять и какую исключить из рациона. Кто-то из ребят в его школе для вундеркиндов сказал ему, что прыщи возникают от чрезмерного увлечения онанизмом. Клайву хватило здравого смысла проконсультироваться по данному вопросу у Терри и Сэма, которые не имели прыщей, хотя честно сознались, что давно уже являются хроническими онанистами.
Впрочем, при всем его здравомыслии Клайв порой скатывался к абсолютно нелогичным умозаключениям. Он, например, возлагал вину за свои прыщи на школу Эпстайновского фонда.
- Три четверти учеников в Эпстайне запрыщавели! - сетовал он, бросая в пруд камень. -
Три четверти!
На берегу лежал тонкий слой снега, небо было бледно-голубым, а ветерок, рябивший серо-коричневую поверхность пруда, уже нес запахи наступающей весны.
- Это всего лишь гормоны, - сказал Терри.
- Это всего лишь слово. Гормоны есть и у вас с Сэмом, но у вас нет прыщей. Нет, во всем виновата эта дерьмовая школа! Там учатся только парни, а это неправильно. Вы учитесь в смешанных школах, и вот результат: никаких тебе сраных прыщей.
- Да у нас в школе полным-полно прыщавых ребят!
Однако Клайв не желал слышать голоса разума.
- Прыщи появляются оттого, что внутри у человека скопилась какая-то дрянь, которой надо вылезти наружу. И эта дрянь всегда находит выход в виде прыщей или чего-нибудь еще.
- И ты думаешь так вот избавиться от прыщей - написать кровью свое имя на куске своей кожи? - спросил Сэм.
- Это называется автопергамент, то есть «материал для письма, сделанный из собственной кожи».
Бедняга Клайв! Ему предстояло пройти вступительные экзамены в Оксфорд и доказать, что он способен освоить университетскую программу, опережая «нормальных учеников» сразу на шесть лет. По сему поводу один из учителей в его школе сухо обронил, что единственное, чему хорошо учат в Оксфорде или Кембридже, это умению издеваться над другими людьми так, чтобы они этого даже не заметили.
- Это у тебя и сейчас неплохо получается, - сказал Терри, когда Клайв передал им слова учителя, - значит, в Оксфорд тебе и дорога.
Это замечание уязвило Клайва до глубины души. Он и без того болезненно воспринимал свою оторванность от ближайших друзей, хотя эти двое тоже ходили в разные школы. Чувствуя, что его лишили чего-то очень важного, он завидовал той легкости, с какой Терри и Сэм могли общаться с другими людьми за пределами их маленького кружка, и тому, как свободно они чувствуют себя в обществе девчонок. Его поражала их способность запросто беседовать с Алисой, не вступая с ней в конфликт, что ему самому при всем желании не удавалось.
Клайв выдавил из пальца на кончик иглы каплю крови и вывел свои инициалы на лоскутке кожи. Когда с этим было покончено, он закопал автопергамент в землю на берегу пруда.
- Теперь я готов ко всему, - сказал он.
Проснувшись однажды утром, Сэм обнаружил на полу посреди спальни бойскаутский берет. С бьющимся сердцем он вылез из постели, поднял берет, и комната поплыла у него перед глазами.
Это был не его головной убор. Он мог даже не заглядывать в платяной шкаф, на полке которого были аккуратно сложены и преданы забвению его собственный берет, рубашка, шорты и алый шейный платок. Подобранный им с полу берет был гораздо большего размера, его покрывали грязные пятна, а кожаный ободок на изнанке потрескался и лопнул в нескольких местах. От берета воняло маслом для волос, землей и гнилыми листьями - то был безошибочно узнаваемый, неистребимый и вгоняющий в холодный пот запах мертвого бойскаута.
Берет принадлежал Тули.
Сэм взглянул на окно. Оно было приоткрыто. Он вспомнил, как Зубная Фея однажды пообещала ему «подбросить подарочек для психиатра». Его следующей мыслью было сжечь берет, как он ранее поступил с шейным платком. Но сперва нужно было разжиться керосином, стащив его из отцовской кладовки, и до той поры он спрятал находку под кроватью. После обеда он пришел к пруду с керосином, перелитым в бутылку из-под лимонада, и сжег берет, а его обгорелые останки пинком сбросил в воду.
- На, жри, - сказал он щуке.
Между тем не проходило и дня, чтобы во время поездки в автобусе Сэм не пытался увидеть в глазах Алисы хотя бы намек на какую-то особую близость. Он был уверен, что она не забыла тот поцелуй. Чутье подсказывало ему, что Алисе известно, с каким нетерпением он ждет малейшего знака с ее стороны и какую радость доставляет ему каждая ее улыбка. То же самое чутье говорило, что существует некая внешняя сила, мешающая развитию их отношений.
И однажды в пятницу, когда они ехали из школы, все разом прояснилось.
- Что ты делаешь в выходные?
Алиса зевнула, глядя в окно.
- Встречаюсь с моим парнем.
Сэм быстро оправился от неожиданности.
- Ты не говорила, что у тебя есть парень.
- Ты об этом и не спрашивал.
Новость была сокрушающей и унизительной. Некоторое время они ехали в молчании, пока Сэм, прикрывая остатки своего растоптанного достоинства рассеянно-безразличной интонацией, не поинтересовался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85