- выпустил струйку дыма в сторону жилого корпуса.
- Тогда и я не пойду. С тобой останусь, - Владька тоже всунул руки в карманы, сел на скамейку, вытянул ноги.
- Это еще зачем? - вяло и снисходительно поинтересовался Юрий Иванович. - Я - понятно. Приехал на родное пепелище, хочу поразмышлять, повспоминать. Может, я сентиментальный, - он усмехнулся. - Вот докурю, пойду шляться по городу, слезы из себя выжимать.
- А я не пущу, - серьезно ответил Владька. - Или с тобой пойду.
- Не выдумывай. Спать я не хочу, а тебе надо. Эксперимент-то важный?
- Важный.
- Вот видишь. Иди отдыхай, - Юрий Иванович встал, бросил окурок в урну, направился было прочь, но Владька вскочил, вцепился ему в рукав.
- Да что с тобой? - возмутился Юрий Иванович и рассвирепел. - Я один побыть хочу. Понял? Один! Неужели ты такой бестолковый?!
- Хорошо. Будь по-твоему, - приятель нехотя разжал пальцы. - Но дай слово, что ты без меня не поедешь... к морю.
- Однако манеры у вас, профессоров, - покрутил головой Юрий Иванович. - Никогда, никому, никаких слов не давал и не собираюсь!
- Что ж... В таком случае, прошу только об одном: вернись, пожалуйста, к семи, - взгляд профессора стал требовательным.
- А как я узнаю время? - Юрий Иванович, слегка сдвинув рукав к локтю, насмешливо сунул руку под нос приятелю.
- Возьми, - тот снял свои часы, быстро защелкнул металлический браслет на запястье Юрия Ивановича. Точно наручники клацнули. - Обязательно вернись до семи. По многим причинам эксперимент можно провести только в это время, поэтому отменить его никак нельзя.
- Ну-у, меня ваши физические проблемы не волнуют, - Юрий Иванович подчеркнуто пренебрежительно поморщился, опять сунул руки в карманы, качнулся с пяток на носки.
- Зато меня волнуют, - сухо и деловито отрезал Владька. - Очень волнуют. Поэтому не подведи, будь другом. Времени, чтобы повспоминать, у тебя достаточно.
- Ладно, договорились. Спи спокойно, - Юрий Иванович не спеша, вразвалку отошел. Обернулся, взмахнул бодренько рукой. - Удачной аннигиляции, профессор!
Владька переполошился, даже ладошкой слабо, как от нечистой силы, отмахнулся.
- Покаркай еще! - выкрикнул возмущенно. - Ты хоть знаешь, что это такое?!
Юрий Иванович захохотал и свернул за угол лаборатории. Часы и браслет прохладным тяжелым ободком давили на кисть руки; Юрий Иванович машинально глянул на циферблат; не вдумываясь, который час, понаблюдал, как выскакивают секунды на электронном табло. "Надо будет вернуться вовремя. Очень уж дорогой товарищ Борзенков просит". Не хотелось уходить из жизни с сознанием, что подвел последнего приятеля.
Юрий Иванович с мучительной остротой понял, как непоправимо одинок, поэтому неприятно было думать, что Владька хоть и помянет когда-нибудь, при случае, Бодрова, не нарушая традиций, добрым словом, но про себя добавит, что подложил ему свинью этот самый Бодров в день ответственного эксперимента. "Хотя, зачем я ему?" Юрий Иванович решил было пригрустнуть, представив, как поедет в Крым, чтобы холить и лелеять мысли о своем скором конце, но вызвать нужный настрой не удалось - в груди уже сладко ныло, уже складывались в улыбку губы, потому что десять лет то вприпрыжку, то понуро, то важно ходил Юрка, потом Юрий Бодров этой дорогой в школу.
Обогнув длинный барак, в котором прежде был детский сад, Юрий Иванович почувствовал, что улыбка стала еще шире - увидел школьный стадион: так же белели стойки футбольных ворот, на том же месте была яма для прыжков и высокая П-образная конструкция, на которой висели канаты, гимнастические кольца, шест. Но около школы Юрий Иванович чуть не сплюнул, увидев приземистый крупнопанельный пристрой. Однако тут же успокоился и даже немного позавидовал нынешним ученикам - догадался, что перед ним спортзал. Хороший, судя по всему. А им-то, школьникам прошлого, приходилось заниматься в бывшем актовом зале гимназии. Правда, грех жаловаться, довольны были, даже в волейбол и баскетбол там играли.
- Ах ты, старенькая альма-матер, - Юрий Иванович потрогал шершавые, пористые кирпичи школы.
Обошел здание кругом, отыскал взглядом место, где угадывались окна его класса, крайние справа на втором этаже. Закурил, сел на прохладный мрамор парадного крыльца, прислушался к тишине и, подняв голову, засмотрелся на высокий, словно отлитый из густо-синего стекла, свод неба. На его фоне ровно и чисто светились объемные, если присмотреться, крупинки звезд в немыслимом отдалении, а за ними чувствовалась, подозревалась вовсе уж невообразимая даль.
- Две вещи наполняют меня все большим удивлением: это звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас, - поэтически-манерно взметнув руку, продекламировал, слегка подвывая, Юрий Иванович и вспомнил, как поразился, впервые услышав эти слова.
В ту осень школьников впервые послали в колхоз. До этого учеников никогда ни на какие уборочные не направляли, и что они будут делать в деревне - не знал никто, в том числе и сельское начальство, поэтому оно ахнуло, крякнуло, когда из города прикатили два грузовика с ребятами, поэтому же восьмой "Б", потолкавшись часа полтора возле правления, снова погрузился в трехтонный "ЗИС" и очутился в степи, такой белой от ковыля, что казалось, будто на землю опустились усталые перистые облака.
Под вечер одеревеневший и онемевший от тряски восьмой "Б" прибыл к трем полуразвалившимся кошарам и, постанывая, сполз на землю около крохотной черной избенки. Никто их здесь, конечно, не ждал. Пастухи с отарами были где-то на дальнем пастбище. Хозяйка избушки, морщинистая и коричневая, будто копченая, растерялась, раскричалась: зачем нагнали сюда мелюзги-дармоедов?! "Чистить, ремонтировать кошары", - начал объяснять Синус, но женщина замахала руками и рассердилась не на шутку. Потом немного поостыла, но ворчать не перестала. Ворча, развела костер, ворча, вскипятила чай в огромном казане, ворча, выкинула несколько кисло пахнущих кошм, какие-то липкие на ощупь стеганые одеяла, ворча, пустила девчонок ночевать в помещение. Парни, расхватав постели, уползли за избушку в темноту, подальше от учителя, и сразу же оттуда послышались шепот, возня, хихиканье, довольное гоготание. А Владька, Юрка Бодров, Синус остались у костра, и Юрка, опрокинувшись спиной на кошму, увидел вдруг небо - необъятное, безмерное, бездонное, увидел крупные звезды, похожие на раскатившиеся шарики ртути, увидел и великую бесчисленность мелких, сливающихся в полосы смазанных пятен, напоминающих белую наждачную пыль. От притаившегося в темноте ручья тянуло сырой прохладой; слабо пахло дымком, овцами, конями, какими-то горьковатыми и пыльными травами, гуннами, скифами; мерно и печально звала кого-то вдали неведомая ночная птица; что-то шуршало, шелестело, попискивало вокруг - а надо всем этим черное небо, надо всем этим - звезды, гипнотизирующие, равнодушные, чужие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
- Тогда и я не пойду. С тобой останусь, - Владька тоже всунул руки в карманы, сел на скамейку, вытянул ноги.
- Это еще зачем? - вяло и снисходительно поинтересовался Юрий Иванович. - Я - понятно. Приехал на родное пепелище, хочу поразмышлять, повспоминать. Может, я сентиментальный, - он усмехнулся. - Вот докурю, пойду шляться по городу, слезы из себя выжимать.
- А я не пущу, - серьезно ответил Владька. - Или с тобой пойду.
- Не выдумывай. Спать я не хочу, а тебе надо. Эксперимент-то важный?
- Важный.
- Вот видишь. Иди отдыхай, - Юрий Иванович встал, бросил окурок в урну, направился было прочь, но Владька вскочил, вцепился ему в рукав.
- Да что с тобой? - возмутился Юрий Иванович и рассвирепел. - Я один побыть хочу. Понял? Один! Неужели ты такой бестолковый?!
- Хорошо. Будь по-твоему, - приятель нехотя разжал пальцы. - Но дай слово, что ты без меня не поедешь... к морю.
- Однако манеры у вас, профессоров, - покрутил головой Юрий Иванович. - Никогда, никому, никаких слов не давал и не собираюсь!
- Что ж... В таком случае, прошу только об одном: вернись, пожалуйста, к семи, - взгляд профессора стал требовательным.
- А как я узнаю время? - Юрий Иванович, слегка сдвинув рукав к локтю, насмешливо сунул руку под нос приятелю.
- Возьми, - тот снял свои часы, быстро защелкнул металлический браслет на запястье Юрия Ивановича. Точно наручники клацнули. - Обязательно вернись до семи. По многим причинам эксперимент можно провести только в это время, поэтому отменить его никак нельзя.
- Ну-у, меня ваши физические проблемы не волнуют, - Юрий Иванович подчеркнуто пренебрежительно поморщился, опять сунул руки в карманы, качнулся с пяток на носки.
- Зато меня волнуют, - сухо и деловито отрезал Владька. - Очень волнуют. Поэтому не подведи, будь другом. Времени, чтобы повспоминать, у тебя достаточно.
- Ладно, договорились. Спи спокойно, - Юрий Иванович не спеша, вразвалку отошел. Обернулся, взмахнул бодренько рукой. - Удачной аннигиляции, профессор!
Владька переполошился, даже ладошкой слабо, как от нечистой силы, отмахнулся.
- Покаркай еще! - выкрикнул возмущенно. - Ты хоть знаешь, что это такое?!
Юрий Иванович захохотал и свернул за угол лаборатории. Часы и браслет прохладным тяжелым ободком давили на кисть руки; Юрий Иванович машинально глянул на циферблат; не вдумываясь, который час, понаблюдал, как выскакивают секунды на электронном табло. "Надо будет вернуться вовремя. Очень уж дорогой товарищ Борзенков просит". Не хотелось уходить из жизни с сознанием, что подвел последнего приятеля.
Юрий Иванович с мучительной остротой понял, как непоправимо одинок, поэтому неприятно было думать, что Владька хоть и помянет когда-нибудь, при случае, Бодрова, не нарушая традиций, добрым словом, но про себя добавит, что подложил ему свинью этот самый Бодров в день ответственного эксперимента. "Хотя, зачем я ему?" Юрий Иванович решил было пригрустнуть, представив, как поедет в Крым, чтобы холить и лелеять мысли о своем скором конце, но вызвать нужный настрой не удалось - в груди уже сладко ныло, уже складывались в улыбку губы, потому что десять лет то вприпрыжку, то понуро, то важно ходил Юрка, потом Юрий Бодров этой дорогой в школу.
Обогнув длинный барак, в котором прежде был детский сад, Юрий Иванович почувствовал, что улыбка стала еще шире - увидел школьный стадион: так же белели стойки футбольных ворот, на том же месте была яма для прыжков и высокая П-образная конструкция, на которой висели канаты, гимнастические кольца, шест. Но около школы Юрий Иванович чуть не сплюнул, увидев приземистый крупнопанельный пристрой. Однако тут же успокоился и даже немного позавидовал нынешним ученикам - догадался, что перед ним спортзал. Хороший, судя по всему. А им-то, школьникам прошлого, приходилось заниматься в бывшем актовом зале гимназии. Правда, грех жаловаться, довольны были, даже в волейбол и баскетбол там играли.
- Ах ты, старенькая альма-матер, - Юрий Иванович потрогал шершавые, пористые кирпичи школы.
Обошел здание кругом, отыскал взглядом место, где угадывались окна его класса, крайние справа на втором этаже. Закурил, сел на прохладный мрамор парадного крыльца, прислушался к тишине и, подняв голову, засмотрелся на высокий, словно отлитый из густо-синего стекла, свод неба. На его фоне ровно и чисто светились объемные, если присмотреться, крупинки звезд в немыслимом отдалении, а за ними чувствовалась, подозревалась вовсе уж невообразимая даль.
- Две вещи наполняют меня все большим удивлением: это звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас, - поэтически-манерно взметнув руку, продекламировал, слегка подвывая, Юрий Иванович и вспомнил, как поразился, впервые услышав эти слова.
В ту осень школьников впервые послали в колхоз. До этого учеников никогда ни на какие уборочные не направляли, и что они будут делать в деревне - не знал никто, в том числе и сельское начальство, поэтому оно ахнуло, крякнуло, когда из города прикатили два грузовика с ребятами, поэтому же восьмой "Б", потолкавшись часа полтора возле правления, снова погрузился в трехтонный "ЗИС" и очутился в степи, такой белой от ковыля, что казалось, будто на землю опустились усталые перистые облака.
Под вечер одеревеневший и онемевший от тряски восьмой "Б" прибыл к трем полуразвалившимся кошарам и, постанывая, сполз на землю около крохотной черной избенки. Никто их здесь, конечно, не ждал. Пастухи с отарами были где-то на дальнем пастбище. Хозяйка избушки, морщинистая и коричневая, будто копченая, растерялась, раскричалась: зачем нагнали сюда мелюзги-дармоедов?! "Чистить, ремонтировать кошары", - начал объяснять Синус, но женщина замахала руками и рассердилась не на шутку. Потом немного поостыла, но ворчать не перестала. Ворча, развела костер, ворча, вскипятила чай в огромном казане, ворча, выкинула несколько кисло пахнущих кошм, какие-то липкие на ощупь стеганые одеяла, ворча, пустила девчонок ночевать в помещение. Парни, расхватав постели, уползли за избушку в темноту, подальше от учителя, и сразу же оттуда послышались шепот, возня, хихиканье, довольное гоготание. А Владька, Юрка Бодров, Синус остались у костра, и Юрка, опрокинувшись спиной на кошму, увидел вдруг небо - необъятное, безмерное, бездонное, увидел крупные звезды, похожие на раскатившиеся шарики ртути, увидел и великую бесчисленность мелких, сливающихся в полосы смазанных пятен, напоминающих белую наждачную пыль. От притаившегося в темноте ручья тянуло сырой прохладой; слабо пахло дымком, овцами, конями, какими-то горьковатыми и пыльными травами, гуннами, скифами; мерно и печально звала кого-то вдали неведомая ночная птица; что-то шуршало, шелестело, попискивало вокруг - а надо всем этим черное небо, надо всем этим - звезды, гипнотизирующие, равнодушные, чужие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30