В институт опять не поступит, так как за весь год ни разу не откроет учебников, ведь заниматься-то не привык, в школе все давалось само собой, а в большом городе тем более не до самообучения: девочки, танцы, треп в кафе, узкие брюки - "за которые, кстати, ты в школе чуть ли не из комсомола исключал", - бесцельное шастанье по центральной улице. "Если бы у вас были хоть какие-нибудь газетные публикации, пусть даже в многотиражке", посочувствуют в приемной комиссии, и Юра учтет это в армии: завалит окружную газету заметками, станет чуть ли не собкором по части. "Я и в армию пойду?" - почти взвыл Юра. "Да, и на первом году едва не загремишь в дисбат: дисциплина и труд тебе окажутся не по вкусу и не по силам". Домой он вернется старшим сержантом, поступит, наконец, на журфак, "...где станешь самым ярым демагогом", но чуть не расстанется с университетом, вынужден будет жениться на девушке, которую обманул, а к четвертому курсу с ней разведется. "Девочка она была славная, красивая, - Юрий Иванович вздохнул, - но для тебя - простушка, из деревни. Сейчас редактор районки..."
Бросив ее, Юра расчетливо обольстит дочь главного редактора областной газеты. К тому времени студент Бодров нахватает выговоров, академических задолженностей, тучи над головой сгустятся, и он уйдет на заочный. Тесть устроит зятя к себе, в отдел культуры, но Юра долго не продержится, потому что писать ленился, редактировать - тем более. В итоге вскоре совсем перестанет работать и даже ходить на службу. Тесть рассвирепеет, теща перестанет разговаривать, жена примется плакать. Юра уйдет из газеты на радио, потом на телевидение, потом в киностудию - "Ты, бездарь, надеялся, что сумеешь протолкнуть свои халтурные сценарии", - потом в отдел информации НИИ, потом в другой НИИ, потом - от жены. Познакомится с перезрелой женщиной, которая будет заглядывать ему в рот, станет жить у нее, женится на ней, несмотря на всю мелочность и вздорность новой супруги, что-то напечатает, что-то издаст, постепенно его начнут считать литератором, станут приглашать на какие-то совещания, собрания, заседания. "И ты, дурак, будешь твердо уверен, что стал значительной фигурой в российской изящной словесности. Почувствуешь себя этаким авторитетом, вещать начнешь, поганец, поучать, пальчиком грозить, брови хмурить". Год назад Юрий Иванович оставит и третью жену - "которую, как ни странно, ты любил", - оставит, чтобы "целиком посвятить себя литературе" и написать роман, достойный таланта автора...
- Чего вам? - широколицая нарумяненная буфетчица с сытым равнодушием смотрела на Юрия Ивановича.
Он попросил графин пива и баночку консервированных крабов, пирамиды которых уныло розовели выцветшими этикетками на полках резного буфета.
- Этих, что ли? - удивилась женщина. Пренебрежительно швырнула консервы на прилавок. Накачала ручным насосом пиво из огромное бочки. Юрий Иванович сунул консервы в карман пиджака и вернулся к столу. Около него уже стояла молоденькая официантка в стеклярусном кокошнике, в несвежем переднике и выстукивала карандашиком по блокноту.
- Что будете есть? - она повернула к Юрию Ивановичу сразу ставшее воплощением неумело скрытого любопытства лицо. - Ваш... этот клиент не знает, что заказывать.
- Неопытный еще. Все у него впереди, - Юрий Иванович поставил на стол графин, заметил, как высокомерно и презрительно дрогнули губы Юрия. Попросил: - Принесите нам, милая барышня, мяса. На ваш вкус, четыре порции. И стакан компоту.
- Что-нибудь более существенное пить не будете?
- Я же с ребенком, - Юрий Иванович укоризненно покачал головой.
Девушка глянула на Юру, усмехнулась еле заметно, повела плечиками и с достоинством удалилась от стола.
- Я возьму себе этот листок? - с требовательной интонацией спросил Юра, показал вчетверо сложенную бумажку. - Все-таки пока я написал только это, а не те горы халтуры, которые наворочали вы, - он язвительно улыбнулся.
- Дерзишь? - удивленно поднял брови Юрий Иванович. - Ну-ну, валяй.
Он налил в стакан пива, пригубил смакуя. Увидел, что по лицу Юры легкой судорогой, тенью скользнуло презрение.
- Осуждаешь? - поинтересовался насмешливо. Вспомнил, как на вечеринках у Тонечки, изображая опытного и бывалого, глотал водку. Хотел сказать об этом, но передумал. - Тебе виделось, несостоявшийся Растиньяк, неполучившийся Жюльен Сорель, что в моем возрасте ты будешь небрежно потягивать шампанское и закусывать устрицами?
- Мне вообще ничего такого не виделось, - раздраженно отрезал Юра.
- Врешь, - снисходительно улыбнулся Юрий Иванович. - Погляди-ка в окно. Вот такие шалманы станут со временем твоим единственным клубом интересных встреч.
Юра повел глазами в сторону площади. Там, прижавшись к акациям, стоял обшарпанный синий павильон, возле которого валялись пустые бочки, топтались какие-то задрипанные мужики, бродили бездомные шелудивые собаки.
- Что это вы все время только самое плохое вспоминаете? - спросил он зло. - Разве ничего хорошего у вас не было?
- Не знаю. Было, наверно, - подумав, признался Юрий Иванович. Облизнул усы. - Только я не помню. Мне кажется, что вся моя жизнь - сплошная цепочка скверны и мерзостей.
Сказав "цепочка", он вспомнил свои размышления перед разговором с Владькой на школьном стадионе и тяжело вздохнул.
- Об одном сожалею, что попал я в сегодня, а не в те годы, когда было тебе лет двенадцать - тринадцать.
- Что бы это изменило? - поморщился Юра. - Вы все равно были бы таким, какой есть...
- Не скажи, - торопливо перебил Юрий Иванович. - Ты вот назвал Бредбери нытиком-пессимистом. Черт с тобой, называй. Но у меня с утра не выходит из памяти один его рассказ. "И грянул гром", по-моему, называется. Помнишь?
Юра кивнул.
- Опять врешь, - равнодушно заметил Юрий Иванович. - Ты его прочтешь только в институте. Как и Ремарка, и Хемингуэя, подражая которому, кстати, отрастишь эту вот щетину, - потер ладонью подбородок. - Правда, на литературных вечерах ты громил своих будущих кумиров как певцов "потерянного поколения", герои которых ушли от борьбы, сдались и прочее, и прочее, но читать - не читал.
- Вы начали про рассказ, - покраснев, напомнил Юра.
- Дв-да, помню, - Юрий Иванович маленькими глотками, с удовольствием, прихлебывал пиво. - Его герои из сравнительно устойчивого и благополучного своего сегодня отправляются в далекое прошлое охотиться на какого-то динозавра. А когда возвращаются, то находят в своем времени разгул идиотизма и чуть ли не крах цивилизации.
- Почему? - у Юры заинтересованно расширились глаза.
- Потому что один персонаж, оступившись, раздавил какую-то козявку. Кажется, бабочку, - Юрки Иванович крутил в пальцах пустой стакан, задумчиво глядел в него. - Эта бабочка могла вывести других, те - других. Мириады невыведенных бабочек, которых не сожрали какие-то твари, что тоже повлияло на их, если так можно выразиться, судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Бросив ее, Юра расчетливо обольстит дочь главного редактора областной газеты. К тому времени студент Бодров нахватает выговоров, академических задолженностей, тучи над головой сгустятся, и он уйдет на заочный. Тесть устроит зятя к себе, в отдел культуры, но Юра долго не продержится, потому что писать ленился, редактировать - тем более. В итоге вскоре совсем перестанет работать и даже ходить на службу. Тесть рассвирепеет, теща перестанет разговаривать, жена примется плакать. Юра уйдет из газеты на радио, потом на телевидение, потом в киностудию - "Ты, бездарь, надеялся, что сумеешь протолкнуть свои халтурные сценарии", - потом в отдел информации НИИ, потом в другой НИИ, потом - от жены. Познакомится с перезрелой женщиной, которая будет заглядывать ему в рот, станет жить у нее, женится на ней, несмотря на всю мелочность и вздорность новой супруги, что-то напечатает, что-то издаст, постепенно его начнут считать литератором, станут приглашать на какие-то совещания, собрания, заседания. "И ты, дурак, будешь твердо уверен, что стал значительной фигурой в российской изящной словесности. Почувствуешь себя этаким авторитетом, вещать начнешь, поганец, поучать, пальчиком грозить, брови хмурить". Год назад Юрий Иванович оставит и третью жену - "которую, как ни странно, ты любил", - оставит, чтобы "целиком посвятить себя литературе" и написать роман, достойный таланта автора...
- Чего вам? - широколицая нарумяненная буфетчица с сытым равнодушием смотрела на Юрия Ивановича.
Он попросил графин пива и баночку консервированных крабов, пирамиды которых уныло розовели выцветшими этикетками на полках резного буфета.
- Этих, что ли? - удивилась женщина. Пренебрежительно швырнула консервы на прилавок. Накачала ручным насосом пиво из огромное бочки. Юрий Иванович сунул консервы в карман пиджака и вернулся к столу. Около него уже стояла молоденькая официантка в стеклярусном кокошнике, в несвежем переднике и выстукивала карандашиком по блокноту.
- Что будете есть? - она повернула к Юрию Ивановичу сразу ставшее воплощением неумело скрытого любопытства лицо. - Ваш... этот клиент не знает, что заказывать.
- Неопытный еще. Все у него впереди, - Юрий Иванович поставил на стол графин, заметил, как высокомерно и презрительно дрогнули губы Юрия. Попросил: - Принесите нам, милая барышня, мяса. На ваш вкус, четыре порции. И стакан компоту.
- Что-нибудь более существенное пить не будете?
- Я же с ребенком, - Юрий Иванович укоризненно покачал головой.
Девушка глянула на Юру, усмехнулась еле заметно, повела плечиками и с достоинством удалилась от стола.
- Я возьму себе этот листок? - с требовательной интонацией спросил Юра, показал вчетверо сложенную бумажку. - Все-таки пока я написал только это, а не те горы халтуры, которые наворочали вы, - он язвительно улыбнулся.
- Дерзишь? - удивленно поднял брови Юрий Иванович. - Ну-ну, валяй.
Он налил в стакан пива, пригубил смакуя. Увидел, что по лицу Юры легкой судорогой, тенью скользнуло презрение.
- Осуждаешь? - поинтересовался насмешливо. Вспомнил, как на вечеринках у Тонечки, изображая опытного и бывалого, глотал водку. Хотел сказать об этом, но передумал. - Тебе виделось, несостоявшийся Растиньяк, неполучившийся Жюльен Сорель, что в моем возрасте ты будешь небрежно потягивать шампанское и закусывать устрицами?
- Мне вообще ничего такого не виделось, - раздраженно отрезал Юра.
- Врешь, - снисходительно улыбнулся Юрий Иванович. - Погляди-ка в окно. Вот такие шалманы станут со временем твоим единственным клубом интересных встреч.
Юра повел глазами в сторону площади. Там, прижавшись к акациям, стоял обшарпанный синий павильон, возле которого валялись пустые бочки, топтались какие-то задрипанные мужики, бродили бездомные шелудивые собаки.
- Что это вы все время только самое плохое вспоминаете? - спросил он зло. - Разве ничего хорошего у вас не было?
- Не знаю. Было, наверно, - подумав, признался Юрий Иванович. Облизнул усы. - Только я не помню. Мне кажется, что вся моя жизнь - сплошная цепочка скверны и мерзостей.
Сказав "цепочка", он вспомнил свои размышления перед разговором с Владькой на школьном стадионе и тяжело вздохнул.
- Об одном сожалею, что попал я в сегодня, а не в те годы, когда было тебе лет двенадцать - тринадцать.
- Что бы это изменило? - поморщился Юра. - Вы все равно были бы таким, какой есть...
- Не скажи, - торопливо перебил Юрий Иванович. - Ты вот назвал Бредбери нытиком-пессимистом. Черт с тобой, называй. Но у меня с утра не выходит из памяти один его рассказ. "И грянул гром", по-моему, называется. Помнишь?
Юра кивнул.
- Опять врешь, - равнодушно заметил Юрий Иванович. - Ты его прочтешь только в институте. Как и Ремарка, и Хемингуэя, подражая которому, кстати, отрастишь эту вот щетину, - потер ладонью подбородок. - Правда, на литературных вечерах ты громил своих будущих кумиров как певцов "потерянного поколения", герои которых ушли от борьбы, сдались и прочее, и прочее, но читать - не читал.
- Вы начали про рассказ, - покраснев, напомнил Юра.
- Дв-да, помню, - Юрий Иванович маленькими глотками, с удовольствием, прихлебывал пиво. - Его герои из сравнительно устойчивого и благополучного своего сегодня отправляются в далекое прошлое охотиться на какого-то динозавра. А когда возвращаются, то находят в своем времени разгул идиотизма и чуть ли не крах цивилизации.
- Почему? - у Юры заинтересованно расширились глаза.
- Потому что один персонаж, оступившись, раздавил какую-то козявку. Кажется, бабочку, - Юрки Иванович крутил в пальцах пустой стакан, задумчиво глядел в него. - Эта бабочка могла вывести других, те - других. Мириады невыведенных бабочек, которых не сожрали какие-то твари, что тоже повлияло на их, если так можно выразиться, судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30