Юрий Иванович, презирая его, заявил, что книгу эту не отдаст, а продаст кому-нибудь отдельно за цену всего Есенина, потому что и "Мартин Иден" и "Морской волк" - это катехизис, евангелие каждого сильного человека, оттого и зачитаны. Торговался Юрий Иванович зло, расчетливо и беспощадно; в итоге выцыганил за томик двадцать пять рублей.
Уплатив и штраф, и за вытрезвитель, он пришел в свою комнатку, завалился, не раздеваясь, на койку и неожиданно уснул. И увидел Джека Лондона. Даже во сне Юрий Иванович завидовал ему, может, еще более люто, чем наяву. Но сейчас к этому чувству примешивалась еще и злоба на писателя за то, что он заставил своего Мартина Идена работать и голодать, голодать и работать, прежде, чем тот получил признание. Будто все дело в трудолюбии и лишениях - ерунда это! И Юрий Иванович тянулся к Джеку Лондону, чтобы придушить его; но вдруг, в какой-то миг, осознал, что он, Юрий Иванович, и есть Мартин Идеи, но тянется не к своему автору-создателю, а втискивается в иллюминатор, обмирая от страха, что не пролезет живот. Когда, проскользнув из душной каюты наружу, он начал медленно, плавно покачиваясь, опускаться а успокаивающую ласковую воду, то обнаружил с изумлением, что стал Мармеладовым, и еще подумал, что это глупо, так как героя этого никогда не уважал, и что лучше бы уж превратиться в Раскольникоза. От сильного огорчения оказался он не в море, а на берегу. Была южная теплая ночь, внизу мерно и лениво поднималась невидимая волна, уверенно, но мягко накатывала она на бетон, и тогда белой лохматой гусеницей вырастала под ногами седая пена гребня, приближалась с шумом, и шум этот, возникая из ничего, поднимался до гула, до резкого удара, заглушал на время чистый и экзотически звонкий стрекот цикад. Юрий Иванович, все еще оставаясь и Мартином Иденом и Мармеладовым, узнал во сне и бетон набережной, и цикад, и кипарисы, похожие на черные языки пламени, которые угадывались в сплошной тьме ночи, - так было, когда он с будущей первой, еще студенческой, женой приехал в Крым и сразу побежал на встречу с морем. Во сне Юрию Ивановичу стало легко, радостно, безмятежно, как было радостно и безмятежно в те две счастливые курортные недели, беззаботность и счастье дней которых никогда уж больше не повторялись. Он спал, улыбаясь, и не знал, что по щекам текут слезы.
От них он и проснулся. Первые секунды все еще продолжал улыбаться, но тут же вспомнил все; вскочил, вытер щеки, опухшие глаза, пригладил встопорщившуюся бороду. Чтобы не дать думам обезволить себя, прошел деловито в коридор, на кухню. Хозяйки не было дома. Юрий Иванович стаскал к печке рукописи, публикации и сжег их...
- Да, бойкий писака я был, - повторил он, прочитав еще раз листок сочинения.
Аккуратно сложил его, сунул в задний карман брюк и задумался. Опять увидел Староновск, беспредельную площадь базара, пологий берег напротив Дурасова Сада - место, где всегда купались в детстве; школу, вычурную, точно кирпичный торт; свой дом, красивый, будто на открытке.
- Съездить, что ли, на прощанье? - задумчиво спросил себя Юрий Иванович, и мысль эта понравилась.
Опрокинулся навзничь, подсунул ладони под голову и закрыл глаза. Не спеша шел он пацаном по улицам городка, ощущая босыми ступнями горячую пыль, которая цвиркала фонтанчиками меж пальцев, и, поворачивая за очередной угол, с радостью узнавал то замысловатый, с башенками, с арочными и полукруглыми окнами, весь в потемневших деревянных кружевах дом купца Дурасова, то затейливо выложенный из кирпича Дом культуры - бывшее купеческое собрание, то Дворец пионеров, с его ажурной чугунной решеткой и облупившимся гипсовым горнистом у входа. Воспоминания, которые смаковал Юрий Иванович, наплывали, теснились, наполнялись подробностями, четкими деталями, но все они были светлые, трогательные в своей чистоте и какой-то целомудренности.
Юрий Иванович вздохнул, достал сигарету. Но прикурить не успел.
Кто-то неуверенно постучал во входную дверь.
"Ну и бабуля, - огорчился Юрий Иванович. - Ключ забыла! А если бы я ушел?" Он с кряхтением слез с постели, пошел, отдуваясь, в сени. Открыл дверь, зажмурился от яркого солнца, всмотрелся и остолбенел.
На крыльце стоял интеллигентный, в солидных очках, в светлом костюме, широкоплечий, как атлет, и стройный, точно грузинский танцор, Владька Борзенков - одноклассник, приятель детства, не ставший другом. Юрий Иванович сразу узнал его.
- Здравствуйте, - Владька неуверенно улыбнулся. - Мне сказали, что здесь живет Бодров... Юрий Иванович.
Тот хотел было рявкнуть, что никакой Бодров тут не живет, но передумал: чего ему прятаться, когда собрался уходить из жизни?
- Не узнал, что ли?
- Вы? - заморгал Владька и недоверчиво оглядел его сверху вниз.
- Я, я, - ворчливо подтвердил Юрий Иванович. - Только давай без этих "вы". - Отступил в сторону, пропуская гостя, - Проходи. И не удивляйся тому, что увидишь. "Праздник, который всегда с тобой", так сказать.
Владька проскользнул в сени между его животом и косяком, и Юрий Иванович провел гостя к себе. Тот изо всех старался выглядеть невозмутимым и не пораженным.
- На, подстели, - Юрий Иванович сорвал со стола газетку, протянул ее, - а то брюки испачкаешь.
Но Владька, обиженно передернув плечами, храбро уселся на черную щелястую табуретку. Юрий Иванович усмехнулся, завалился на койку. Прикурил.
- Как ты нашел меня? - спросил без интереса. - Ведь столько лет батюшки! - с выпускного не виделись.
- Через справочное, - приятель старательно избегал смотреть по сторонам. Сидел прямой, развернув, как солдат на параде, плечи. - Дали адрес прописки. Зашел к твоей жене.
- Мы с ней больше года не живем, - зевнул Юрий Иванович и вдруг испуганно повернул голову. - Неужто она знает, где я?
- В общих чертах. Приблизительно... А тут я прохожих поспрашивал. А-а, писатель, говорят. Ну и указали.
- Популярность, - Юрий Иванович засмеялся, закашлялся, отчего тело заколыхалось, пружины кровати застонали.
- А ты правда писатель? - Владька все-таки решился, быстро оглядел пустую, как келья монаха, комнату, задержал взгляд на столе, где ни бумажки, ни книжки, ни карандаша, ни ручки.
- Только сегодня роман закончил. Поставил последнюю точку, - Юрий Иванович, все еще всхлипывая от смеха, вытер кулаком глаза. - А ты кто? Доктор наук? Профессор?
- Ага, - равнодушно подтвердил приятель.
- Ну! - обрадовался Юрий Иванович. Сел на кровати. - Молодец. И в какой же области?
- Закончил физтех, работал в институте высоких энергий, - Владька снял очки. Сморщившись, сдавил большим и указательным пальцами переносицу. Сейчас работаю над темой: пространство - время.
- Понимаю, понимаю. Эйнштейн, искривление пространства, е равняется эм цэ квадрат, - Юрий Иванович, раздвинув ноги, уперся ладонями в колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Уплатив и штраф, и за вытрезвитель, он пришел в свою комнатку, завалился, не раздеваясь, на койку и неожиданно уснул. И увидел Джека Лондона. Даже во сне Юрий Иванович завидовал ему, может, еще более люто, чем наяву. Но сейчас к этому чувству примешивалась еще и злоба на писателя за то, что он заставил своего Мартина Идена работать и голодать, голодать и работать, прежде, чем тот получил признание. Будто все дело в трудолюбии и лишениях - ерунда это! И Юрий Иванович тянулся к Джеку Лондону, чтобы придушить его; но вдруг, в какой-то миг, осознал, что он, Юрий Иванович, и есть Мартин Идеи, но тянется не к своему автору-создателю, а втискивается в иллюминатор, обмирая от страха, что не пролезет живот. Когда, проскользнув из душной каюты наружу, он начал медленно, плавно покачиваясь, опускаться а успокаивающую ласковую воду, то обнаружил с изумлением, что стал Мармеладовым, и еще подумал, что это глупо, так как героя этого никогда не уважал, и что лучше бы уж превратиться в Раскольникоза. От сильного огорчения оказался он не в море, а на берегу. Была южная теплая ночь, внизу мерно и лениво поднималась невидимая волна, уверенно, но мягко накатывала она на бетон, и тогда белой лохматой гусеницей вырастала под ногами седая пена гребня, приближалась с шумом, и шум этот, возникая из ничего, поднимался до гула, до резкого удара, заглушал на время чистый и экзотически звонкий стрекот цикад. Юрий Иванович, все еще оставаясь и Мартином Иденом и Мармеладовым, узнал во сне и бетон набережной, и цикад, и кипарисы, похожие на черные языки пламени, которые угадывались в сплошной тьме ночи, - так было, когда он с будущей первой, еще студенческой, женой приехал в Крым и сразу побежал на встречу с морем. Во сне Юрию Ивановичу стало легко, радостно, безмятежно, как было радостно и безмятежно в те две счастливые курортные недели, беззаботность и счастье дней которых никогда уж больше не повторялись. Он спал, улыбаясь, и не знал, что по щекам текут слезы.
От них он и проснулся. Первые секунды все еще продолжал улыбаться, но тут же вспомнил все; вскочил, вытер щеки, опухшие глаза, пригладил встопорщившуюся бороду. Чтобы не дать думам обезволить себя, прошел деловито в коридор, на кухню. Хозяйки не было дома. Юрий Иванович стаскал к печке рукописи, публикации и сжег их...
- Да, бойкий писака я был, - повторил он, прочитав еще раз листок сочинения.
Аккуратно сложил его, сунул в задний карман брюк и задумался. Опять увидел Староновск, беспредельную площадь базара, пологий берег напротив Дурасова Сада - место, где всегда купались в детстве; школу, вычурную, точно кирпичный торт; свой дом, красивый, будто на открытке.
- Съездить, что ли, на прощанье? - задумчиво спросил себя Юрий Иванович, и мысль эта понравилась.
Опрокинулся навзничь, подсунул ладони под голову и закрыл глаза. Не спеша шел он пацаном по улицам городка, ощущая босыми ступнями горячую пыль, которая цвиркала фонтанчиками меж пальцев, и, поворачивая за очередной угол, с радостью узнавал то замысловатый, с башенками, с арочными и полукруглыми окнами, весь в потемневших деревянных кружевах дом купца Дурасова, то затейливо выложенный из кирпича Дом культуры - бывшее купеческое собрание, то Дворец пионеров, с его ажурной чугунной решеткой и облупившимся гипсовым горнистом у входа. Воспоминания, которые смаковал Юрий Иванович, наплывали, теснились, наполнялись подробностями, четкими деталями, но все они были светлые, трогательные в своей чистоте и какой-то целомудренности.
Юрий Иванович вздохнул, достал сигарету. Но прикурить не успел.
Кто-то неуверенно постучал во входную дверь.
"Ну и бабуля, - огорчился Юрий Иванович. - Ключ забыла! А если бы я ушел?" Он с кряхтением слез с постели, пошел, отдуваясь, в сени. Открыл дверь, зажмурился от яркого солнца, всмотрелся и остолбенел.
На крыльце стоял интеллигентный, в солидных очках, в светлом костюме, широкоплечий, как атлет, и стройный, точно грузинский танцор, Владька Борзенков - одноклассник, приятель детства, не ставший другом. Юрий Иванович сразу узнал его.
- Здравствуйте, - Владька неуверенно улыбнулся. - Мне сказали, что здесь живет Бодров... Юрий Иванович.
Тот хотел было рявкнуть, что никакой Бодров тут не живет, но передумал: чего ему прятаться, когда собрался уходить из жизни?
- Не узнал, что ли?
- Вы? - заморгал Владька и недоверчиво оглядел его сверху вниз.
- Я, я, - ворчливо подтвердил Юрий Иванович. - Только давай без этих "вы". - Отступил в сторону, пропуская гостя, - Проходи. И не удивляйся тому, что увидишь. "Праздник, который всегда с тобой", так сказать.
Владька проскользнул в сени между его животом и косяком, и Юрий Иванович провел гостя к себе. Тот изо всех старался выглядеть невозмутимым и не пораженным.
- На, подстели, - Юрий Иванович сорвал со стола газетку, протянул ее, - а то брюки испачкаешь.
Но Владька, обиженно передернув плечами, храбро уселся на черную щелястую табуретку. Юрий Иванович усмехнулся, завалился на койку. Прикурил.
- Как ты нашел меня? - спросил без интереса. - Ведь столько лет батюшки! - с выпускного не виделись.
- Через справочное, - приятель старательно избегал смотреть по сторонам. Сидел прямой, развернув, как солдат на параде, плечи. - Дали адрес прописки. Зашел к твоей жене.
- Мы с ней больше года не живем, - зевнул Юрий Иванович и вдруг испуганно повернул голову. - Неужто она знает, где я?
- В общих чертах. Приблизительно... А тут я прохожих поспрашивал. А-а, писатель, говорят. Ну и указали.
- Популярность, - Юрий Иванович засмеялся, закашлялся, отчего тело заколыхалось, пружины кровати застонали.
- А ты правда писатель? - Владька все-таки решился, быстро оглядел пустую, как келья монаха, комнату, задержал взгляд на столе, где ни бумажки, ни книжки, ни карандаша, ни ручки.
- Только сегодня роман закончил. Поставил последнюю точку, - Юрий Иванович, все еще всхлипывая от смеха, вытер кулаком глаза. - А ты кто? Доктор наук? Профессор?
- Ага, - равнодушно подтвердил приятель.
- Ну! - обрадовался Юрий Иванович. Сел на кровати. - Молодец. И в какой же области?
- Закончил физтех, работал в институте высоких энергий, - Владька снял очки. Сморщившись, сдавил большим и указательным пальцами переносицу. Сейчас работаю над темой: пространство - время.
- Понимаю, понимаю. Эйнштейн, искривление пространства, е равняется эм цэ квадрат, - Юрий Иванович, раздвинув ноги, уперся ладонями в колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30