Но может быть, теперь, рядом с ней и с Пип, все будет по-другому?
– Почему бы вам не изменить своим привычкам? Мы с Пип и Андреа собираемся отпраздновать День благодарения у нас. Хотите – присоединяйтесь.
– Вы очень добры, но боюсь, что только испорчу вам праздник. Я уже отвык от него. Почему бы вам с Пип не приехать ко мне на следующий день? Проведем весь день на пляже, как в прошлый раз. Я был бы страшно рад, если бы вы приехали.
– Думаю, Пип будет в восторге. Да и я тоже не против. – Офелия не стала уговаривать Мэтта. Она догадывалась, что для него это будет пыткой. Уж кто-кто, а она могла его понять, ведь и она тоже вот уже год как ненавидит праздники. – Я просто спросила.
Офелия немного расстроилась, но мужественно старалась скрыть свое настроение. Мэтт ведь и так уже много сделал для них с Пип, она не хотела огорчать его. В конце концов, он ведь им ничем не обязан…
– Спасибо, – растроганно прошептал он.
– Вам спасибо, что отвезли Пип на обед, – улыбнулась Офелия.
– Мне самому понравилось, честное слово. Теперь я буду слушать рэп каждый день, и посмотрите, как я буду отплясывать через год! Все ее подружки просто позеленеют от зависти!
Офелия невольно порадовалась за Мэтта. Может, ему действительно начать танцевать, думала она, глядя ему вслед. Все-таки забавно, какие разные способы используют порой люди, чтобы выжить, хмыкнула она про себя. Теряют родных и заводят друзей, стараются переключиться на что-то другое… даже учатся танцевать. Вот и они с Мэттом так же – пытаются заменить друг другу семью, которой оба лишились, цепляются друг за друга, словно утопающие в страхе, что их смоет за борт. Конечно, такая жизнь не совсем то, о чем она мечтала, но тут уж ничего не поделаешь. Да и вдвоем как-то легче. Само собой, это не настоящая семья, и все-таки это все, что у них есть, и единственное, что удерживает их на плаву. Да и выбора у них нет. А еще совсем недавно у них с Пип не было и Мэтта. Офелия вдруг почувствовала, как у нее на глаза наворачиваются слезы – словно чьи-то добрые руки протянулись к ней из мрака, подхватили ее как раз в тот момент, когда она уже готова была погрузиться в пучину отчаяния, удержали на самом краю и теперь не давали вернуться назад. И за это она была бесконечно благодарна.
В доме стояла тишина. Закрыв за Мэттом дверь, Офелия поднялась к себе.
Глава 20
День благодарения прошел еще более тоскливо, чем она ожидала. Было что-то странное и неестественное в том, чтобы отмечать праздники без Теда и Чеда. И какой смысл пытаться делать вид, что все нормально, когда душа плачет кровавыми слезами?! Офелия, окинув взглядом немногих, сидевших за столом, дрогнувшим голосом поблагодарила всех за то, что пришли, прочитала молитву за упокой души покойных мужа и сына, а потом, уронив голову на стол, вдруг разразилась слезами. Обняв мать, Пип плакала вместе с ней. Следом за ними расплакалась и Андреа. И даже малыш Уильям, увидев мать в слезах, принялся жалобно подвывать. Мусс, не понимая, что происходит, беспокойно заскулил. Сцена вышла настолько трагикомическая, что даже Офелия не выдержала и рассмеялась. Так прошел весь день. Глаза у всех были на мокром месте – то они плакали, то смеялись истерическим смехом по всякому поводу.
Индейка, приготовленная Офелией, получилась вполне прилично, а вот гарнир вышел суховатым.
Впрочем, есть особенно никто не хотел, да и вид у индейки казался не слишком аппетитным. Праздничный обед решили устроить на кухне – малыш Уильям, которому исполнилось почти семь месяцев, вечно баловался, размахивал пухлыми ручонками и обычно ухитрялся перемазаться с головы до ног. Офелия даже обрадовалась, что они не в гостиной, – она вдруг живо представила себе, как Тед с торжественным видом разрезает индейку, как он делал это каждый год. Она зажмурилась, и перед глазами ее встал Чед, с мученическим видом дергающий новый галстук. Офелия помотала головой – боль потери еще слишком свежа в ее памяти.
Андреа засобиралась домой, едва стало смеркаться. Пип, проводив ее, поднялась к себе, сказав, что хочет порисовать. Она просидела в спальне долго. Только услышав, как скрипнула дверь в спальню Чеда, Пип выскочила из комнаты как раз в тот момент, когда Офелия пыталась бесшумно прикрыть ее за собой. Пип посмотрела на мать умоляющими глазами.
– Не ходи туда больше, мамочка, ну прошу тебя! Ты только напрасно мучаешь себя! – Пип прекрасно знала, что там происходит. Она не раз уже видела, как мать сворачивается клубочком на постели Чеда и часами лежит так, обливаясь слезами и вдыхая оставшийся на подушке запах его волос. Пип не подглядывала за ней – рыдания матери хорошо было слышно сквозь стену, и сердце у нее разрывалось от жалости. Она бы все отдала за то, чтобы занять в сердце матери место Чеда, но знала, что такого не будет никогда. А Офелия не знала, как ей объяснить, что невозможно заменить одного человека другим, что она любит дочь не меньше, чем погибшего сына, просто гибель его оставила в ее душе пустоту, которую никто не в силах заполнить.
– Я только на минуточку, – хрипло взмолилась она, и глаза Пип снова наполнились слезами.
Не сказав ни слова, Офелия повернулась и молча постояла около двери спальни. Слезы в глазах дочери заставили ее почувствовать себя виноватой. Поколебавшись, она прикрыла дверь в спальню сына и пошла к себе, открыла дверцу шкафа и принялась перебирать лежавшие там вещи Теда. Тоска нахлынула на нее с такой силой, что Офелии казалось – еще немного, и она просто не выдержит. Их не вернуть, но если бы она могла коснуться чего-то, что принадлежало одному из них, почувствовать такой родной, знакомый запах одеколона Теда… прижать к груди рубашку Чеда. Она испытала мучительное чувство, понять которое может лишь тот, кому знакома жгучая боль потери. Все, что у нее осталось, – это вещи… одежда, которую они носили, да еще обручальное кольцо мужа, тоненький золотой ободок, который весь год Офелия носила на груди. Никто, кроме нее, не знал о нем. И только она сама порой незаметно касалась его рукой, просто чтобы еще раз убедиться, что когда-то у нее был муж, который ее любил. Теперь ей все реже верилось в это. Но иногда ее вдруг мутной волной захлестывал страх, когда Офелия внезапно с какой-то ошеломляющей ясностью сознавала, что его больше нет и она навеки осталась одна. Вот и сейчас, почувствовав приближение дурноты, она зарылась лицом в один из пиджаков Теда, а потом, словно желая вновь почувствовать объятия мужа, сняла его с вешалки и накинула себе на плечи.
Рукава беспомощно упали, и Офелия, словно потерявшийся ребенок, зябко обхватила себя руками. В кармане что-то захрустело, и она бессознательно сунула внутрь руку, чтобы посмотреть, что там. Это оказалось смятое письмо, и на мгновение в груди у нее вспыхнула безумная надежда, что письмо от мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Почему бы вам не изменить своим привычкам? Мы с Пип и Андреа собираемся отпраздновать День благодарения у нас. Хотите – присоединяйтесь.
– Вы очень добры, но боюсь, что только испорчу вам праздник. Я уже отвык от него. Почему бы вам с Пип не приехать ко мне на следующий день? Проведем весь день на пляже, как в прошлый раз. Я был бы страшно рад, если бы вы приехали.
– Думаю, Пип будет в восторге. Да и я тоже не против. – Офелия не стала уговаривать Мэтта. Она догадывалась, что для него это будет пыткой. Уж кто-кто, а она могла его понять, ведь и она тоже вот уже год как ненавидит праздники. – Я просто спросила.
Офелия немного расстроилась, но мужественно старалась скрыть свое настроение. Мэтт ведь и так уже много сделал для них с Пип, она не хотела огорчать его. В конце концов, он ведь им ничем не обязан…
– Спасибо, – растроганно прошептал он.
– Вам спасибо, что отвезли Пип на обед, – улыбнулась Офелия.
– Мне самому понравилось, честное слово. Теперь я буду слушать рэп каждый день, и посмотрите, как я буду отплясывать через год! Все ее подружки просто позеленеют от зависти!
Офелия невольно порадовалась за Мэтта. Может, ему действительно начать танцевать, думала она, глядя ему вслед. Все-таки забавно, какие разные способы используют порой люди, чтобы выжить, хмыкнула она про себя. Теряют родных и заводят друзей, стараются переключиться на что-то другое… даже учатся танцевать. Вот и они с Мэттом так же – пытаются заменить друг другу семью, которой оба лишились, цепляются друг за друга, словно утопающие в страхе, что их смоет за борт. Конечно, такая жизнь не совсем то, о чем она мечтала, но тут уж ничего не поделаешь. Да и вдвоем как-то легче. Само собой, это не настоящая семья, и все-таки это все, что у них есть, и единственное, что удерживает их на плаву. Да и выбора у них нет. А еще совсем недавно у них с Пип не было и Мэтта. Офелия вдруг почувствовала, как у нее на глаза наворачиваются слезы – словно чьи-то добрые руки протянулись к ней из мрака, подхватили ее как раз в тот момент, когда она уже готова была погрузиться в пучину отчаяния, удержали на самом краю и теперь не давали вернуться назад. И за это она была бесконечно благодарна.
В доме стояла тишина. Закрыв за Мэттом дверь, Офелия поднялась к себе.
Глава 20
День благодарения прошел еще более тоскливо, чем она ожидала. Было что-то странное и неестественное в том, чтобы отмечать праздники без Теда и Чеда. И какой смысл пытаться делать вид, что все нормально, когда душа плачет кровавыми слезами?! Офелия, окинув взглядом немногих, сидевших за столом, дрогнувшим голосом поблагодарила всех за то, что пришли, прочитала молитву за упокой души покойных мужа и сына, а потом, уронив голову на стол, вдруг разразилась слезами. Обняв мать, Пип плакала вместе с ней. Следом за ними расплакалась и Андреа. И даже малыш Уильям, увидев мать в слезах, принялся жалобно подвывать. Мусс, не понимая, что происходит, беспокойно заскулил. Сцена вышла настолько трагикомическая, что даже Офелия не выдержала и рассмеялась. Так прошел весь день. Глаза у всех были на мокром месте – то они плакали, то смеялись истерическим смехом по всякому поводу.
Индейка, приготовленная Офелией, получилась вполне прилично, а вот гарнир вышел суховатым.
Впрочем, есть особенно никто не хотел, да и вид у индейки казался не слишком аппетитным. Праздничный обед решили устроить на кухне – малыш Уильям, которому исполнилось почти семь месяцев, вечно баловался, размахивал пухлыми ручонками и обычно ухитрялся перемазаться с головы до ног. Офелия даже обрадовалась, что они не в гостиной, – она вдруг живо представила себе, как Тед с торжественным видом разрезает индейку, как он делал это каждый год. Она зажмурилась, и перед глазами ее встал Чед, с мученическим видом дергающий новый галстук. Офелия помотала головой – боль потери еще слишком свежа в ее памяти.
Андреа засобиралась домой, едва стало смеркаться. Пип, проводив ее, поднялась к себе, сказав, что хочет порисовать. Она просидела в спальне долго. Только услышав, как скрипнула дверь в спальню Чеда, Пип выскочила из комнаты как раз в тот момент, когда Офелия пыталась бесшумно прикрыть ее за собой. Пип посмотрела на мать умоляющими глазами.
– Не ходи туда больше, мамочка, ну прошу тебя! Ты только напрасно мучаешь себя! – Пип прекрасно знала, что там происходит. Она не раз уже видела, как мать сворачивается клубочком на постели Чеда и часами лежит так, обливаясь слезами и вдыхая оставшийся на подушке запах его волос. Пип не подглядывала за ней – рыдания матери хорошо было слышно сквозь стену, и сердце у нее разрывалось от жалости. Она бы все отдала за то, чтобы занять в сердце матери место Чеда, но знала, что такого не будет никогда. А Офелия не знала, как ей объяснить, что невозможно заменить одного человека другим, что она любит дочь не меньше, чем погибшего сына, просто гибель его оставила в ее душе пустоту, которую никто не в силах заполнить.
– Я только на минуточку, – хрипло взмолилась она, и глаза Пип снова наполнились слезами.
Не сказав ни слова, Офелия повернулась и молча постояла около двери спальни. Слезы в глазах дочери заставили ее почувствовать себя виноватой. Поколебавшись, она прикрыла дверь в спальню сына и пошла к себе, открыла дверцу шкафа и принялась перебирать лежавшие там вещи Теда. Тоска нахлынула на нее с такой силой, что Офелии казалось – еще немного, и она просто не выдержит. Их не вернуть, но если бы она могла коснуться чего-то, что принадлежало одному из них, почувствовать такой родной, знакомый запах одеколона Теда… прижать к груди рубашку Чеда. Она испытала мучительное чувство, понять которое может лишь тот, кому знакома жгучая боль потери. Все, что у нее осталось, – это вещи… одежда, которую они носили, да еще обручальное кольцо мужа, тоненький золотой ободок, который весь год Офелия носила на груди. Никто, кроме нее, не знал о нем. И только она сама порой незаметно касалась его рукой, просто чтобы еще раз убедиться, что когда-то у нее был муж, который ее любил. Теперь ей все реже верилось в это. Но иногда ее вдруг мутной волной захлестывал страх, когда Офелия внезапно с какой-то ошеломляющей ясностью сознавала, что его больше нет и она навеки осталась одна. Вот и сейчас, почувствовав приближение дурноты, она зарылась лицом в один из пиджаков Теда, а потом, словно желая вновь почувствовать объятия мужа, сняла его с вешалки и накинула себе на плечи.
Рукава беспомощно упали, и Офелия, словно потерявшийся ребенок, зябко обхватила себя руками. В кармане что-то захрустело, и она бессознательно сунула внутрь руку, чтобы посмотреть, что там. Это оказалось смятое письмо, и на мгновение в груди у нее вспыхнула безумная надежда, что письмо от мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106