!
– Насчет кошки это Аленка виновата… Нешто тебе маменька не рассказывала?
– Вообще-то рассказывала. Но мне даже не верится, чтоб можно было вот так: из живого человека кошку сотворить.
– Это еще что! Аленка-то, было дело, как поняла, что не выходит по ее хотению, залютовала пуще чумы…
– А чего она хотела? – спросила было я, но Ванятка как-то хитро перевел стрелки нашего разговора:
– Что-же касаемо Ко Сея, то он Почасту так проделывал с маменькой – за долги в кабалу брать. Маменька у нас до игр охочая, да с ним, с Ко Сеем, играть бесполезно – он всегда в выигрыше будет. Так вот, маменька ему проиграется – в карты, али в городки, али в энту игру непонятную, где и коники есть и слоники, – и принимается в Ко Сеевом дворце порядок наводить, мыть все да чистить…
– Как это? – Моему изумлению не было предела. Она с Ко Сеем… общается?
– Так ведь сродственник он маменьке, – пояснил Иван. Хоть и дальний – седьмая вода на девятом киселе.
– Ничего себе родственничек! И Руфина не предупредила…
– Маменька и сама не ведала, что так скоро он явится. Да ничего не поделаешь: такой уж у Ко Сея норов бранчливый да до денег охочий.
– В голове не укладывается! Ваня, и надолго мама батрачить к Ко Сею отправляется?
– Да как с делами всеми управится, так вернется, не бойсь, – ободрил меня Ваня. К ноябрю так, декабрю…
– К-как «к ноябрю»?! – поперхнулась возмущением я. А как же я?..
– А что ты? – удивился Иван. Ты теперь со мной. И не боись ничего. Аленка тебе зла не сможет причинить…
Я затосковала. На самом деле мне все это время казалось, что я тут, в Тридевятом царстве, ненадолго – вроде студентки-заочницы, приехавшей в столицу на сессию. Поразвлекалась, достопримечательности посмотрела, ну и пора подписывать обходной лист. А теперь кто ж мне его подпишет, если виновница моей эмиграции в сказку на полгода с лишком, отправилась в неизвестном (или известном всем, кроме меня?) направлении долги свои отрабатывать?!
– Василиса, ты плачешь-то чего? – Иван неуклюже сграбастал меня за плечи, изображая таким образом непритворное участие. Не плачь, с маманей все будет хорошо…
– Дурак! – Я резко вырвалась из его объятий. Что б ты понимал! Как я теперь без Руфины обратно домой вернусь!
Иван спокойно поглядел на меня. Достал из кармана своих плисовых штанов большой платок (вроде даже чистый) и принялся утирать мне слезы.
– Спасибо, больше не надо, – поблагодарила его я. А он сказал ласково так:
– Василиса, ты туда не вернешься. И при этом его взгляд на мгновение стал острым как игла.
Вот тебе и дурак…
– Обрадовал, – только и сказала я. И тут кусты шиповника перед входом в беседку зашевелились.
– Вот вы где, – печально констатировала наше наличие Василиса Прекрасная. Она прошла в беседку и тяжело, поддерживая живот, опустилась на скамью. Поглядела на нас с тоской.
– Случилось чего? – спросил ее Ваня.
Василиса кивнула, кусая губки, чтоб не расплакаться. Да что это за царство – женщины тут без конца плачут!
– Уехал мой-то на подвиги, – выговорила наконец она.
Иван присвистнул:
– Ко Сея бить?
– Его самого. Ох, горе мое горькое! Судьба моя окаянная! Ни меча-то, ни булавы толком в руках не удержит, а все урвется в драку… Не боится, что ему буйну голову снесут, что меня вдовой беспритычной оставит, а деточку нашего нерожденного сиротинкой-безотцовщиной! – запричитала Василиса Прекрасная.
Я хотела было поддержать ее фразой о том, что у мужчин такая подлая психология и не стоит на них внимания обращать, но тут опять встрял Иван:
– На каком он коне-то поехал? – деловитым тоном осведомился дурачок у свояченицы. На гнедом али на сером с яблоками?
От такого внезапного вопроса Прекрасная даже плакать перестала.
– Вроде на гнедом, – припомнила, она, нахмурив прелестные густые бровки.
Иван махнул рукой:
– Тогда не печалуйся, родимая, далеко он не уедет. Гнедой второй день раскованный стоял, да и норов у него… Не царевичу с таким конем управляться. Этот конь чисто пес шкодливый да хитрый, свою выгоду знает. По городу-то он еще братку довезет, а возле Калинова моста обязательно сбросит и в конюшни вернется. Так что жди своего героя к вечеру да прикажи истопить баню: вернется царевич черней грязи черной. Сама, поди, знаешь, что у Калинова моста за болото непросыхающее.
Василиса Прекрасная с надеждой поглядела на моего официального супруга. Слезы на ее щеках высохли.
– Ох, спасибо тебе, Ванечка, что утешил! – улыбнулась она. А то я совсем отчаялась: и матушки нет, и мой неслух к черту на рога поскакал. Душа за всех изболелась… – Тут она поглядела на меня. Повезло тебе с муженьком, – блеснув ровными зубками, сказала Прекрасная Василиса. Так пойду я в свой терем, велю готовить обед парадный, ведь голодный мой-то явится, да и злой…
Она было приподнялась, но я ее остановила:
– Подожди, пожалуйста, Василиса. Я ведь тут у вас человек новый, многого не понимаю, мне растолковать многое нужно…
– Что ж тебе растолковать, сестрица милая? – Тезка глядела на меня с нетерпеливым вниманием.
– Ну, хотя бы… Хотя бы, что такое Альманах! Разве я могла предполагать, что эта фраза произведет такой ошеломительный эффект!
Василиса Прекрасная побледнела и схватилась за ворот своей сорочки так, что украшавшие его бисер и стеклярус брызгами сыпанули во все стороны. Иван вскочил и начал озираться, словно ожидал нападения на беседку каких-то неведомых врагов. Но все было тихо.
– Ох, – отдышалась тезка. Видно, смерти нашей ты хочешь безвременно, что про такие дела без опаски говоришь!
– Ничего не понимаю, – призналась я. Мне кошка, то есть Руфина, упомянула об этом Аль…
– Молчи! Не поминай лишний раз! – простонала Василиса.
– Так мне хоть знать надо, что это такое. Василиса помолчала пару минут, видимо собираясь с духом, потом сказала:
– Ванятка, родимый, походи вокруг беседки, погляди-посторожи, чтоб никто нашего разговору не подслушивал. А я уж растолкую жене твоей вещи тайные, чтоб она с незнания дел каких-нибудь не наворотила.
Иван кивнул и вышел из беседки патрулировать кусты, А мне показалось, что теплый ароматный весенний воздух вдруг сменился каким-то ледяным ветром, Словно дуло из какого-то гигантского погреба…
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – Прекрасная Василиса принялась, встав, закрещивать всю беседку. Яко исчезает дым, да исчезнут…
Ледяной ветер действительно исчез. Василиса дочитала молитву до конца и села вплотную ко мне. Лицо ее было бледно, а глаза горели каким-то странным огнем.
– Грешница я, сестрица названая, – сказала Прекрасная. За мои грехи и наказует меня Бог. Да только могла ли я тогда знать, что все так обернется!.. Молодая была, неразумная, а сейчас за неразумие свое расплачиваюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Насчет кошки это Аленка виновата… Нешто тебе маменька не рассказывала?
– Вообще-то рассказывала. Но мне даже не верится, чтоб можно было вот так: из живого человека кошку сотворить.
– Это еще что! Аленка-то, было дело, как поняла, что не выходит по ее хотению, залютовала пуще чумы…
– А чего она хотела? – спросила было я, но Ванятка как-то хитро перевел стрелки нашего разговора:
– Что-же касаемо Ко Сея, то он Почасту так проделывал с маменькой – за долги в кабалу брать. Маменька у нас до игр охочая, да с ним, с Ко Сеем, играть бесполезно – он всегда в выигрыше будет. Так вот, маменька ему проиграется – в карты, али в городки, али в энту игру непонятную, где и коники есть и слоники, – и принимается в Ко Сеевом дворце порядок наводить, мыть все да чистить…
– Как это? – Моему изумлению не было предела. Она с Ко Сеем… общается?
– Так ведь сродственник он маменьке, – пояснил Иван. Хоть и дальний – седьмая вода на девятом киселе.
– Ничего себе родственничек! И Руфина не предупредила…
– Маменька и сама не ведала, что так скоро он явится. Да ничего не поделаешь: такой уж у Ко Сея норов бранчливый да до денег охочий.
– В голове не укладывается! Ваня, и надолго мама батрачить к Ко Сею отправляется?
– Да как с делами всеми управится, так вернется, не бойсь, – ободрил меня Ваня. К ноябрю так, декабрю…
– К-как «к ноябрю»?! – поперхнулась возмущением я. А как же я?..
– А что ты? – удивился Иван. Ты теперь со мной. И не боись ничего. Аленка тебе зла не сможет причинить…
Я затосковала. На самом деле мне все это время казалось, что я тут, в Тридевятом царстве, ненадолго – вроде студентки-заочницы, приехавшей в столицу на сессию. Поразвлекалась, достопримечательности посмотрела, ну и пора подписывать обходной лист. А теперь кто ж мне его подпишет, если виновница моей эмиграции в сказку на полгода с лишком, отправилась в неизвестном (или известном всем, кроме меня?) направлении долги свои отрабатывать?!
– Василиса, ты плачешь-то чего? – Иван неуклюже сграбастал меня за плечи, изображая таким образом непритворное участие. Не плачь, с маманей все будет хорошо…
– Дурак! – Я резко вырвалась из его объятий. Что б ты понимал! Как я теперь без Руфины обратно домой вернусь!
Иван спокойно поглядел на меня. Достал из кармана своих плисовых штанов большой платок (вроде даже чистый) и принялся утирать мне слезы.
– Спасибо, больше не надо, – поблагодарила его я. А он сказал ласково так:
– Василиса, ты туда не вернешься. И при этом его взгляд на мгновение стал острым как игла.
Вот тебе и дурак…
– Обрадовал, – только и сказала я. И тут кусты шиповника перед входом в беседку зашевелились.
– Вот вы где, – печально констатировала наше наличие Василиса Прекрасная. Она прошла в беседку и тяжело, поддерживая живот, опустилась на скамью. Поглядела на нас с тоской.
– Случилось чего? – спросил ее Ваня.
Василиса кивнула, кусая губки, чтоб не расплакаться. Да что это за царство – женщины тут без конца плачут!
– Уехал мой-то на подвиги, – выговорила наконец она.
Иван присвистнул:
– Ко Сея бить?
– Его самого. Ох, горе мое горькое! Судьба моя окаянная! Ни меча-то, ни булавы толком в руках не удержит, а все урвется в драку… Не боится, что ему буйну голову снесут, что меня вдовой беспритычной оставит, а деточку нашего нерожденного сиротинкой-безотцовщиной! – запричитала Василиса Прекрасная.
Я хотела было поддержать ее фразой о том, что у мужчин такая подлая психология и не стоит на них внимания обращать, но тут опять встрял Иван:
– На каком он коне-то поехал? – деловитым тоном осведомился дурачок у свояченицы. На гнедом али на сером с яблоками?
От такого внезапного вопроса Прекрасная даже плакать перестала.
– Вроде на гнедом, – припомнила, она, нахмурив прелестные густые бровки.
Иван махнул рукой:
– Тогда не печалуйся, родимая, далеко он не уедет. Гнедой второй день раскованный стоял, да и норов у него… Не царевичу с таким конем управляться. Этот конь чисто пес шкодливый да хитрый, свою выгоду знает. По городу-то он еще братку довезет, а возле Калинова моста обязательно сбросит и в конюшни вернется. Так что жди своего героя к вечеру да прикажи истопить баню: вернется царевич черней грязи черной. Сама, поди, знаешь, что у Калинова моста за болото непросыхающее.
Василиса Прекрасная с надеждой поглядела на моего официального супруга. Слезы на ее щеках высохли.
– Ох, спасибо тебе, Ванечка, что утешил! – улыбнулась она. А то я совсем отчаялась: и матушки нет, и мой неслух к черту на рога поскакал. Душа за всех изболелась… – Тут она поглядела на меня. Повезло тебе с муженьком, – блеснув ровными зубками, сказала Прекрасная Василиса. Так пойду я в свой терем, велю готовить обед парадный, ведь голодный мой-то явится, да и злой…
Она было приподнялась, но я ее остановила:
– Подожди, пожалуйста, Василиса. Я ведь тут у вас человек новый, многого не понимаю, мне растолковать многое нужно…
– Что ж тебе растолковать, сестрица милая? – Тезка глядела на меня с нетерпеливым вниманием.
– Ну, хотя бы… Хотя бы, что такое Альманах! Разве я могла предполагать, что эта фраза произведет такой ошеломительный эффект!
Василиса Прекрасная побледнела и схватилась за ворот своей сорочки так, что украшавшие его бисер и стеклярус брызгами сыпанули во все стороны. Иван вскочил и начал озираться, словно ожидал нападения на беседку каких-то неведомых врагов. Но все было тихо.
– Ох, – отдышалась тезка. Видно, смерти нашей ты хочешь безвременно, что про такие дела без опаски говоришь!
– Ничего не понимаю, – призналась я. Мне кошка, то есть Руфина, упомянула об этом Аль…
– Молчи! Не поминай лишний раз! – простонала Василиса.
– Так мне хоть знать надо, что это такое. Василиса помолчала пару минут, видимо собираясь с духом, потом сказала:
– Ванятка, родимый, походи вокруг беседки, погляди-посторожи, чтоб никто нашего разговору не подслушивал. А я уж растолкую жене твоей вещи тайные, чтоб она с незнания дел каких-нибудь не наворотила.
Иван кивнул и вышел из беседки патрулировать кусты, А мне показалось, что теплый ароматный весенний воздух вдруг сменился каким-то ледяным ветром, Словно дуло из какого-то гигантского погреба…
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – Прекрасная Василиса принялась, встав, закрещивать всю беседку. Яко исчезает дым, да исчезнут…
Ледяной ветер действительно исчез. Василиса дочитала молитву до конца и села вплотную ко мне. Лицо ее было бледно, а глаза горели каким-то странным огнем.
– Грешница я, сестрица названая, – сказала Прекрасная. За мои грехи и наказует меня Бог. Да только могла ли я тогда знать, что все так обернется!.. Молодая была, неразумная, а сейчас за неразумие свое расплачиваюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90