Тот, кого вы укажете, получит вознаграждение, а с другой стороны, он, как представитель аюн-тамьенто, сможет сообщать вам во всех подробностях, как идут раскопки.
Советник со щербатым ртом снова принялся стучать по столу, приговаривая «очень хорошо»; алькальд, все еще в эйфории, шутливо указал пальцем на советника с приплюснутыми ушами и смеясь сказал:
– Возьмите его, он у нас безработный.
Херонимо вопросительно посмотрел на советника.
– Смо… смо… смотрите, я-то что ж… – согласился, опуская глаза, Мартиниано.
– Тогда все решено, – сказал представитель министерства, с шумом отодвигая стул и выпрямляясь.
Остальные последовали его примеру. Теперь, как всегда после соглашения, прийти к которому было нелегко, всем хотелось шумного и долгого общения. Спустившись с возвышения и отведя Херонимо в сторону, представитель министерства хитро подмигнул и сказал: "Ну как, милый?'' Херонимо одобрил молча, потому что беззубыйсоветник только что ухватил его за руку и говорил ему с наивным рвением: «Надо же! Если бы мы все это провернули вовремя, так сегодняшней истории и не было бы». А секретарь помогал представителю министерства надеть пальто, предупреждая его: «Не доверяйте вы дону Лино. Я знал его и раньше. За этим типом нужен глаз да глаз». Из-за его спины улыбался алькальд, натягивая берет и поднимая воротник куртки. Советник с приплюснутыми ушами, кое-как накинув на плечи куртку, услужливым рывком открыл дверь. Холодный, пронизывающий ветер свистел в переулке. Несколькими метрами дальше столпились люди из охраны, они курили, укрывшись под навесом. Словно повинуясь команде, все бросили сигареты, едва завидев выходящих. Улыбающийся алькальд, одно плечо ниже другого, подошел к ним.
– Сеньор капрал, – сказал он шутливо, – зовите ефрейтора и передайте ему приказ: «Все в бар!» Заключено соглашение, и это надо отпраздновать. Приглашает аюнтамьенто.
9
Когда Херонимо остановил машину на углу, у церкви, раннее утреннее солнце, ленивое весеннее солнце, еще подернутое легкой дымкой, едва золотило самые высокие гребни горного хребта. В этот ранний час на площади, против обыкновения, толпился народ, созванный призывом альгвасила, его приглушенный рожок еще слышен был в одном из внутренних кварталов селения. Под колоннадой пять или шесть стариков, усевшихся на каменной скамье у входа, сложив руки на палках, дремали и беседовали между собой, В дверях бара парень в ярко-желтом свитере и два его приятеля перекидывались шутками со стайкой принарядившихся девушек и пили по очереди из стеклянного кувшина густое красное вино. Девушки весело смеялись, а одна из них, щеголявшая в черной куртке из искусственной кожи, воротник которой был расстегнут и оттуда выбивались нитки прозрачных бус, не хотела пить из кувшина, и парень в желтом свитере заломил ей назад руки, а другой заставлял открыть рот – все вокруг смеялись.
Посереди площади красный тракторный прицеп, украшенный красными и желтыми полотнищами , неподвижный и немой, являл собой печальное свидетельство заброшенности. Вокруг него бегали маленькие ребятишки, надоедая светло-коричневой собачке, которая удирала от них под свисавшие с платформы полотнища, чтобы затем высунуться с лаем в самом непредвиденном месте. При одной из таких вылазок рыжему мальчишке в синем анораке удалось поймать ее, но, когда он попытался прокатиться на ней, собака мгновенно повернула голову, оскалила зубы и завертелась на месте, и ошеломленный малыш выпустил пса из рук и завопил от ужаса. Чуть дальше, всего в нескольких шагах от ребятишек, Репей вел беседу с двумя земляками; он замахнулся на мальчишек костылем, и те, увидев, что в их игры вмешался взрослый, притворились, будто пес им вовсе ни к чему, и, окружив Репья, принялись хором выкрикивать нечто невразумительное.
Фибула глядел на них и снова, умоляюще сложив руки, стал просить Херонимо:
– Только один раз, господом богом прошу тебя, Херонимо. Клянусь, что ни слова не скажу.
Херонимо пожал плечами. Лицо у него было серьезное, как у человека взрослого, осмотрительного.
– Оставь удовольствие на потом, – сказал он. – Закончим раскопки, делай что хочешь. А пока мы не можем все испортить из-за пустяков.
Какой-то мужчина, рассеянно бродивший около машины, остановился перед ветровым стеклом и долгим, вызывающим взглядом нагло посмотрел на них. Кристино склонил голову к плечу, как только мог.
– Вся деревня нас дожидается, – сказал он. – Может, лучше выйти? – Тут оглушительно захохотал Репей, и Кристино добавил: – Не нравится мне, как держится хромой.
Херонимо взялся за ручку дверцы:
– А что?
– Словно праздник празднует, а ведь никто, по-моему, не радуется проигранному сражению. А уж тем более такой самодовольный тип.
Они вышли из машины, и на площади воцарилось молчание. Херонимо недоверчиво рассматривал немногочисленную толпу, узнавая по глазам вчерашних обидчиков, хотя взгляды их не были угрожающими или злыми, как тогда, а скорее усталыми и безразличными, даже насмешливыми. Похоже было, что они принимают свершившийся факт или, по крайней мере, что, поиздевавшись над археологами на крепостном холме, они утихомирились. Он посмотрел на прицеп и туда, где стоял Репей, и тот, увидев его, поднял костыль и потряс им в воздухе в знак приветствия.
– Пошли в бар. Мы же договорились встретиться там, – сказал он, торопясь укрыться от наглых взглядов местных.
Девушки, проходя мимо него, переглянулись, захихикали без причины, подтолкнули друг дружку в бок, но, наткнувшись на Кристино, та, с прозрачными бусами, воскликнула: «Мамочки, ну и рожа!» – и сразу же закрыла рот руками, словно бы и не хотела этого говорить, давая понять, что язык предал ее; подружки громко захохотали.
В баре алькальд и члены аюнтамьенто приняли их с распростертыми объятиями. Несмотря на ранний час, в зале стоял тяжелый дух: пахло плохим вином и табачным перегаром. Когда все были представлены друг другу, Херонимо широко улыбнулся дону Эсколастико:
– Если хотите, можно начинать, сеньор алькальд. В его манере держаться Херонимо угадывал желание продлить вчерашнюю атмосферу любви и дружбы. Дон Эсколастико ликовал:
– Давайте сначала выпьем по рюмочке.
Все уселись перед стойкой; Мартиниано, в вельветовом костюме, без галстука, выглядел моложе и держался свободнее. Херонимо подмигнул ему:
– Ну что, собрался?
– П-п-посмотрим. Мне…
Выпили. Теперь заказал на всех Херонимо. Когда пили по третьей, на площади захлопали в ладоши, аккомпанируя танго. Взлетела ракета. Хлопали в ладоши, сопровождая припев, его пели больше женщины и дети:
Уже четыре, ставьте паруса!
Дон Эсколастико вытащил из кармана меховой куртки платок и вытер рот, сказал Херонимо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Советник со щербатым ртом снова принялся стучать по столу, приговаривая «очень хорошо»; алькальд, все еще в эйфории, шутливо указал пальцем на советника с приплюснутыми ушами и смеясь сказал:
– Возьмите его, он у нас безработный.
Херонимо вопросительно посмотрел на советника.
– Смо… смо… смотрите, я-то что ж… – согласился, опуская глаза, Мартиниано.
– Тогда все решено, – сказал представитель министерства, с шумом отодвигая стул и выпрямляясь.
Остальные последовали его примеру. Теперь, как всегда после соглашения, прийти к которому было нелегко, всем хотелось шумного и долгого общения. Спустившись с возвышения и отведя Херонимо в сторону, представитель министерства хитро подмигнул и сказал: "Ну как, милый?'' Херонимо одобрил молча, потому что беззубыйсоветник только что ухватил его за руку и говорил ему с наивным рвением: «Надо же! Если бы мы все это провернули вовремя, так сегодняшней истории и не было бы». А секретарь помогал представителю министерства надеть пальто, предупреждая его: «Не доверяйте вы дону Лино. Я знал его и раньше. За этим типом нужен глаз да глаз». Из-за его спины улыбался алькальд, натягивая берет и поднимая воротник куртки. Советник с приплюснутыми ушами, кое-как накинув на плечи куртку, услужливым рывком открыл дверь. Холодный, пронизывающий ветер свистел в переулке. Несколькими метрами дальше столпились люди из охраны, они курили, укрывшись под навесом. Словно повинуясь команде, все бросили сигареты, едва завидев выходящих. Улыбающийся алькальд, одно плечо ниже другого, подошел к ним.
– Сеньор капрал, – сказал он шутливо, – зовите ефрейтора и передайте ему приказ: «Все в бар!» Заключено соглашение, и это надо отпраздновать. Приглашает аюнтамьенто.
9
Когда Херонимо остановил машину на углу, у церкви, раннее утреннее солнце, ленивое весеннее солнце, еще подернутое легкой дымкой, едва золотило самые высокие гребни горного хребта. В этот ранний час на площади, против обыкновения, толпился народ, созванный призывом альгвасила, его приглушенный рожок еще слышен был в одном из внутренних кварталов селения. Под колоннадой пять или шесть стариков, усевшихся на каменной скамье у входа, сложив руки на палках, дремали и беседовали между собой, В дверях бара парень в ярко-желтом свитере и два его приятеля перекидывались шутками со стайкой принарядившихся девушек и пили по очереди из стеклянного кувшина густое красное вино. Девушки весело смеялись, а одна из них, щеголявшая в черной куртке из искусственной кожи, воротник которой был расстегнут и оттуда выбивались нитки прозрачных бус, не хотела пить из кувшина, и парень в желтом свитере заломил ей назад руки, а другой заставлял открыть рот – все вокруг смеялись.
Посереди площади красный тракторный прицеп, украшенный красными и желтыми полотнищами , неподвижный и немой, являл собой печальное свидетельство заброшенности. Вокруг него бегали маленькие ребятишки, надоедая светло-коричневой собачке, которая удирала от них под свисавшие с платформы полотнища, чтобы затем высунуться с лаем в самом непредвиденном месте. При одной из таких вылазок рыжему мальчишке в синем анораке удалось поймать ее, но, когда он попытался прокатиться на ней, собака мгновенно повернула голову, оскалила зубы и завертелась на месте, и ошеломленный малыш выпустил пса из рук и завопил от ужаса. Чуть дальше, всего в нескольких шагах от ребятишек, Репей вел беседу с двумя земляками; он замахнулся на мальчишек костылем, и те, увидев, что в их игры вмешался взрослый, притворились, будто пес им вовсе ни к чему, и, окружив Репья, принялись хором выкрикивать нечто невразумительное.
Фибула глядел на них и снова, умоляюще сложив руки, стал просить Херонимо:
– Только один раз, господом богом прошу тебя, Херонимо. Клянусь, что ни слова не скажу.
Херонимо пожал плечами. Лицо у него было серьезное, как у человека взрослого, осмотрительного.
– Оставь удовольствие на потом, – сказал он. – Закончим раскопки, делай что хочешь. А пока мы не можем все испортить из-за пустяков.
Какой-то мужчина, рассеянно бродивший около машины, остановился перед ветровым стеклом и долгим, вызывающим взглядом нагло посмотрел на них. Кристино склонил голову к плечу, как только мог.
– Вся деревня нас дожидается, – сказал он. – Может, лучше выйти? – Тут оглушительно захохотал Репей, и Кристино добавил: – Не нравится мне, как держится хромой.
Херонимо взялся за ручку дверцы:
– А что?
– Словно праздник празднует, а ведь никто, по-моему, не радуется проигранному сражению. А уж тем более такой самодовольный тип.
Они вышли из машины, и на площади воцарилось молчание. Херонимо недоверчиво рассматривал немногочисленную толпу, узнавая по глазам вчерашних обидчиков, хотя взгляды их не были угрожающими или злыми, как тогда, а скорее усталыми и безразличными, даже насмешливыми. Похоже было, что они принимают свершившийся факт или, по крайней мере, что, поиздевавшись над археологами на крепостном холме, они утихомирились. Он посмотрел на прицеп и туда, где стоял Репей, и тот, увидев его, поднял костыль и потряс им в воздухе в знак приветствия.
– Пошли в бар. Мы же договорились встретиться там, – сказал он, торопясь укрыться от наглых взглядов местных.
Девушки, проходя мимо него, переглянулись, захихикали без причины, подтолкнули друг дружку в бок, но, наткнувшись на Кристино, та, с прозрачными бусами, воскликнула: «Мамочки, ну и рожа!» – и сразу же закрыла рот руками, словно бы и не хотела этого говорить, давая понять, что язык предал ее; подружки громко захохотали.
В баре алькальд и члены аюнтамьенто приняли их с распростертыми объятиями. Несмотря на ранний час, в зале стоял тяжелый дух: пахло плохим вином и табачным перегаром. Когда все были представлены друг другу, Херонимо широко улыбнулся дону Эсколастико:
– Если хотите, можно начинать, сеньор алькальд. В его манере держаться Херонимо угадывал желание продлить вчерашнюю атмосферу любви и дружбы. Дон Эсколастико ликовал:
– Давайте сначала выпьем по рюмочке.
Все уселись перед стойкой; Мартиниано, в вельветовом костюме, без галстука, выглядел моложе и держался свободнее. Херонимо подмигнул ему:
– Ну что, собрался?
– П-п-посмотрим. Мне…
Выпили. Теперь заказал на всех Херонимо. Когда пили по третьей, на площади захлопали в ладоши, аккомпанируя танго. Взлетела ракета. Хлопали в ладоши, сопровождая припев, его пели больше женщины и дети:
Уже четыре, ставьте паруса!
Дон Эсколастико вытащил из кармана меховой куртки платок и вытер рот, сказал Херонимо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25