Что он там делал, Бастиан не видел, но до него донесся звон металла. Граограман вернулся, неся что-то в зубах. Он подошел к Бастиану и, низко склонив голову, положил свою ношу к его ногам.
Это был меч.
Однако выглядел он довольно неказисто. Железные ножны, в которых он лежал, заржавели, а рукоятка напоминала эфес игрушечной сабли, вырезанный из завалявшегося бруска.
– Ты можешь дать ему имя? – спросил Граограман.
Бастиан задумчиво разглядывал меч.
– Зиканда! – сказал он.
И в то же мгновение меч сам выскочил из ножен и прыгнул ему в руку. Он сверкал так ослепительно, что Бастиан едва мог на него глядеть. Заточенный с двух сторон клинок был легким, как перышко.
– Этот меч, – сказал Граограман, – изначально предназначался тебе, ибо только тот может без риска до него дотронуться, кто скакал на мне верхом и отведал моего огня: ел и пил у меня и выкупался в нем, как ты. Но он принадлежит тебе только потому, что ты смог верно назвать его имя.
– Зиканда! – прошептал Бастиан и, описывая в воздухе круги мечом, с восторгом глядел на его сверкание. – Это волшебный меч, правда?
– Нет такого вещества в Фантазии, – отвечал Граограман, – которого он бы не разрубил, будь то даже сталь или скала. Но ты не должен творить над ним насилия. Что бы тебе ни грозило, ты можешь им пользоваться, только если он сам прыгнет тебе в руку, как сегодня. Если же ты вздумаешь вытащить его из ножен по собственному желанию, ты принесешь и себе, и Фантазии большую беду. Никогда не забывай об этом.
– Не забуду, – пообещал Бастиан.
Меч вернулся в ножны и теперь опять выглядел невзрачным и старым. Бастиан опоясался ремнем, висевшим на ножнах.
– А теперь, мой Господин, – продолжал Граограман, – давай, если тебе охота, вместе носиться по пустыне. Забирайся ко мне на спину! Мне надо на волю!
Бастиан вскочил на Льва, и Лев выбежал из пещеры.
Солнце вставало над горизонтом. Ночной Лес давно уже снова превратился в цветной песок. Словно раскаленный ураган, словно танцующее пламя, взвились они над дюной. Бастиану казалось, что он летит верхом на пылающей комете сквозь свет и все цвета радуги. И снова он впал в какое-то опьянение.
В полдень Граограман вдруг остановился.
– Вот это место, мой Господин, где мы вчера с тобой повстречались.
Бастиан был еще оглушен дикой скачкой. Он огляделся, но не нашел ни ярко-синей, ни огненно-красной дюны. От его букв здесь и следа не осталось. Дюны были оливково-зеленого и розового цвета.
– Тут все совсем другое, – сказал он.
– Да, мой Господин, – ответил Лев, – каждый день – все другое. До сих пор я не знал почему. Но теперь, когда ты мне рассказал, что Перелин растет из песка, я и это понял.
– А как ты узнал, что тут наше вчерашнее место?
– Я это чувствую, как чувствуют части своего тела. Пустыня – это я.
Бастиан спрыгнул со спины Граограмана и лег на оливковую вершину. Лев улегся с ним рядом. Он был уже оливкового цвета. Бастиан задумчиво глядел вдаль на линию горизонта, опершись подбородком на руку.
– Можно задать тебе вопрос, Граограман? – спросил он после долгого молчания.
– Твой слуга слушает, – ответил Лев.
– Ты правда всегда здесь был?
– Всегда, – подтвердил Граограман.
– И Пустыня Гоаб тоже была всегда?
– Да, и Пустыня Гоаб тоже. Почему ты спрашиваешь?
Бастиан снова задумался.
– Я не понимаю, – признался он наконец. – Я готов был поклясться, что она возникла лишь вчера утром.
– Почему ты так думаешь, мой Господин? И тогда Бастиан рассказал ему все, что приключилось с ним с той минуты, как он встретился с Лунитой.
– Все это так удивительно, – заключил он свой рассказ. – Стоит мне чего-нибудь пожелать, и мое желание тут же сбывается – происходит как бы смена декораций. Поверь, я это не выдумываю. Я просто не смог бы. У меня никогда не хватило бы воображения на такие разные растения Ночного Перелина. И на оттенки цветов в Пустыне Гоаб. Или вот на тебя! Все это куда великолепней и куда всамделишней, чем я мог бы себе представить. Но все-все появляется только после того, как у меня возникает какое-нибудь желание.
– Это потому, что на тебе ОРИН, Блеск, – сказал Лев.
– Нет, я другого не понимаю, – попытался объяснить Бастиан. – Это все появляется, когда у меня возникнет такое желание? Или оно уже было прежде, а я это лишь угадал?
– И то и другое вместе, – ответил Граограман.
– Да как же это возможно?! – нетерпеливо воскликнул Бастиан. – Ты бродишь по Пустыне Гоаб невесть с каких пор. Покои в твоем дворце всегда ожидали меня. Меч Зиканда был предназначен мне с незапамятных времен – ты сам это сказал!
– Так оно и есть, мой Господин.
– Но я-то, я ведь попал в Фантазию только вчера ночью! Значит, все это не возникло, лишь с тех пор как я здесь?
– Мой Господин, – спокойно ответил Лев, – разве ты не знаешь, что Фантазия – это Мир историй. История может быть новой, но при этом рассказывать о древних временах. Прошлое возникает вместе с ней.
– Тогда, выходит, и Перелин существовал всегда, – растерянно проговорил Бастиан.
– С той минуты, как ты дал ему имя. Господин, он существовал всегда, – объяснил Граограман.
– Не хочешь ли ты сказать, что это я его создал? Лев помолчал, прежде чем ответить:
– Это может сказать тебе только Девочка Королева. Ты все получил от нее. Лев поднялся.
– Пора возвращаться в мой дворец. Солнце клонится к закату, а путь далек.
Вечер Бастиан опять провел у Граограмана. Тот снова улегся на черной каменной глыбе. Они мало разговаривали друг с другом. Бастиан принес еду и питье из своей спальни, где низенький столик снова, как по волшебству, оказался накрытым. Он ел, сидя на ступеньках под каменной глыбой.
Когда свет ламп стал тускнеть и пульсировать, как угасающее биение сердца, Бастиан встал и молча обнял Льва за шею. Грива его была уже твердой и походила на застывшую лаву. И снова раздался тот ужасающий, леденящий душу звук, но Бастиан уже не испытал страха. И слезы выступили у него на глазах только от печали, что страдания Граограмана неизбывны.
Поздно ночью Бастиан выбрался из пещеры и долго глядел на бесшумный рост светящихся растений Ночного Леса. Потом вернулся назад и лег спать между лапами окаменевшего Льва.
Много дней и много ночей гостил он у Огненной Смерти, и они стали друзьями. Часами играли они в пустыне в дикие игры. Бастиан прятался в ложбинках между дюнами, но Граограман всегда его находил. Они бегали наперегонки, но Лев, конечно, бежал в тысячу раз быстрее мальчика. Они даже боролись забавы ради, опрокидывали друг друга, и тут Бастиан не уступал Льву. И хотя это была, разумеется, только игра, Граограману приходилось напрягать все силы, чтобы не уступить мальчику. Ни один из них не мог победить другого.
Как-то раз, после того как они долго так забавлялись, Бастиан сел, чтобы перевести дух, и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Это был меч.
Однако выглядел он довольно неказисто. Железные ножны, в которых он лежал, заржавели, а рукоятка напоминала эфес игрушечной сабли, вырезанный из завалявшегося бруска.
– Ты можешь дать ему имя? – спросил Граограман.
Бастиан задумчиво разглядывал меч.
– Зиканда! – сказал он.
И в то же мгновение меч сам выскочил из ножен и прыгнул ему в руку. Он сверкал так ослепительно, что Бастиан едва мог на него глядеть. Заточенный с двух сторон клинок был легким, как перышко.
– Этот меч, – сказал Граограман, – изначально предназначался тебе, ибо только тот может без риска до него дотронуться, кто скакал на мне верхом и отведал моего огня: ел и пил у меня и выкупался в нем, как ты. Но он принадлежит тебе только потому, что ты смог верно назвать его имя.
– Зиканда! – прошептал Бастиан и, описывая в воздухе круги мечом, с восторгом глядел на его сверкание. – Это волшебный меч, правда?
– Нет такого вещества в Фантазии, – отвечал Граограман, – которого он бы не разрубил, будь то даже сталь или скала. Но ты не должен творить над ним насилия. Что бы тебе ни грозило, ты можешь им пользоваться, только если он сам прыгнет тебе в руку, как сегодня. Если же ты вздумаешь вытащить его из ножен по собственному желанию, ты принесешь и себе, и Фантазии большую беду. Никогда не забывай об этом.
– Не забуду, – пообещал Бастиан.
Меч вернулся в ножны и теперь опять выглядел невзрачным и старым. Бастиан опоясался ремнем, висевшим на ножнах.
– А теперь, мой Господин, – продолжал Граограман, – давай, если тебе охота, вместе носиться по пустыне. Забирайся ко мне на спину! Мне надо на волю!
Бастиан вскочил на Льва, и Лев выбежал из пещеры.
Солнце вставало над горизонтом. Ночной Лес давно уже снова превратился в цветной песок. Словно раскаленный ураган, словно танцующее пламя, взвились они над дюной. Бастиану казалось, что он летит верхом на пылающей комете сквозь свет и все цвета радуги. И снова он впал в какое-то опьянение.
В полдень Граограман вдруг остановился.
– Вот это место, мой Господин, где мы вчера с тобой повстречались.
Бастиан был еще оглушен дикой скачкой. Он огляделся, но не нашел ни ярко-синей, ни огненно-красной дюны. От его букв здесь и следа не осталось. Дюны были оливково-зеленого и розового цвета.
– Тут все совсем другое, – сказал он.
– Да, мой Господин, – ответил Лев, – каждый день – все другое. До сих пор я не знал почему. Но теперь, когда ты мне рассказал, что Перелин растет из песка, я и это понял.
– А как ты узнал, что тут наше вчерашнее место?
– Я это чувствую, как чувствуют части своего тела. Пустыня – это я.
Бастиан спрыгнул со спины Граограмана и лег на оливковую вершину. Лев улегся с ним рядом. Он был уже оливкового цвета. Бастиан задумчиво глядел вдаль на линию горизонта, опершись подбородком на руку.
– Можно задать тебе вопрос, Граограман? – спросил он после долгого молчания.
– Твой слуга слушает, – ответил Лев.
– Ты правда всегда здесь был?
– Всегда, – подтвердил Граограман.
– И Пустыня Гоаб тоже была всегда?
– Да, и Пустыня Гоаб тоже. Почему ты спрашиваешь?
Бастиан снова задумался.
– Я не понимаю, – признался он наконец. – Я готов был поклясться, что она возникла лишь вчера утром.
– Почему ты так думаешь, мой Господин? И тогда Бастиан рассказал ему все, что приключилось с ним с той минуты, как он встретился с Лунитой.
– Все это так удивительно, – заключил он свой рассказ. – Стоит мне чего-нибудь пожелать, и мое желание тут же сбывается – происходит как бы смена декораций. Поверь, я это не выдумываю. Я просто не смог бы. У меня никогда не хватило бы воображения на такие разные растения Ночного Перелина. И на оттенки цветов в Пустыне Гоаб. Или вот на тебя! Все это куда великолепней и куда всамделишней, чем я мог бы себе представить. Но все-все появляется только после того, как у меня возникает какое-нибудь желание.
– Это потому, что на тебе ОРИН, Блеск, – сказал Лев.
– Нет, я другого не понимаю, – попытался объяснить Бастиан. – Это все появляется, когда у меня возникнет такое желание? Или оно уже было прежде, а я это лишь угадал?
– И то и другое вместе, – ответил Граограман.
– Да как же это возможно?! – нетерпеливо воскликнул Бастиан. – Ты бродишь по Пустыне Гоаб невесть с каких пор. Покои в твоем дворце всегда ожидали меня. Меч Зиканда был предназначен мне с незапамятных времен – ты сам это сказал!
– Так оно и есть, мой Господин.
– Но я-то, я ведь попал в Фантазию только вчера ночью! Значит, все это не возникло, лишь с тех пор как я здесь?
– Мой Господин, – спокойно ответил Лев, – разве ты не знаешь, что Фантазия – это Мир историй. История может быть новой, но при этом рассказывать о древних временах. Прошлое возникает вместе с ней.
– Тогда, выходит, и Перелин существовал всегда, – растерянно проговорил Бастиан.
– С той минуты, как ты дал ему имя. Господин, он существовал всегда, – объяснил Граограман.
– Не хочешь ли ты сказать, что это я его создал? Лев помолчал, прежде чем ответить:
– Это может сказать тебе только Девочка Королева. Ты все получил от нее. Лев поднялся.
– Пора возвращаться в мой дворец. Солнце клонится к закату, а путь далек.
Вечер Бастиан опять провел у Граограмана. Тот снова улегся на черной каменной глыбе. Они мало разговаривали друг с другом. Бастиан принес еду и питье из своей спальни, где низенький столик снова, как по волшебству, оказался накрытым. Он ел, сидя на ступеньках под каменной глыбой.
Когда свет ламп стал тускнеть и пульсировать, как угасающее биение сердца, Бастиан встал и молча обнял Льва за шею. Грива его была уже твердой и походила на застывшую лаву. И снова раздался тот ужасающий, леденящий душу звук, но Бастиан уже не испытал страха. И слезы выступили у него на глазах только от печали, что страдания Граограмана неизбывны.
Поздно ночью Бастиан выбрался из пещеры и долго глядел на бесшумный рост светящихся растений Ночного Леса. Потом вернулся назад и лег спать между лапами окаменевшего Льва.
Много дней и много ночей гостил он у Огненной Смерти, и они стали друзьями. Часами играли они в пустыне в дикие игры. Бастиан прятался в ложбинках между дюнами, но Граограман всегда его находил. Они бегали наперегонки, но Лев, конечно, бежал в тысячу раз быстрее мальчика. Они даже боролись забавы ради, опрокидывали друг друга, и тут Бастиан не уступал Льву. И хотя это была, разумеется, только игра, Граограману приходилось напрягать все силы, чтобы не уступить мальчику. Ни один из них не мог победить другого.
Как-то раз, после того как они долго так забавлялись, Бастиан сел, чтобы перевести дух, и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100