Он со своей стороны неустанно превозносил ее деловитость, трудолюбие и преданность долгу. Как ехидно заметила Эльси, он гордился своей женой не меньше, чем своей лучшей тисдейльской коровой.
Только в одном отношении он мог на нее пожаловаться, но это было то, о чем порядочный человек не говорит ни с кем. Даже наедине с самим собой он избегал думать, почему, несмотря на то, что его молодая жена красива, добродетельна, мила, и он искренне любит ее, священная супружеская близость дает ему так мало. Только однажды, в минуту откровенности, он смущенно намекнул семейному доктору, что его брак, столь счастливый во всех остальных отношениях, не вполне удачен как брак в строгом смысле этого слова. Трудно представить себе жену, которая больше заботилась бы об удобствах мужа, о его чести и интересах, проявляла бы большее терпение и мужество во время болезни, была бы так спокойна и внимательна, но…
Ему не пришлось продолжать — доктор понимающе закивал:
— Да, да; миссис Телфорд — восхитительная пациентка, благоразумная и заботливая мать, но эти умные женщины часто бывают немного холодными…
Так что оставалось только примириться. В конце концов это ее единственный недостаток, который к тому же теперь уже не имел такого значения, как вначале. После четырех-пяти лет брака даже самый преданный муж перестает быть пылким влюбленным.
Беатриса была уже на последних месяцах третьей беременности, когда случилось неизбежное. Как-то зимой Генри в мрачном и подавленном настроении ехал верхом по лугу. Навстречу ему попалась краснощекая девушка, которая почтительно присела. когда он проезжал мимо, а потом поглядела на него через плечо блестящими плутовскими глазами. Это была новая коровница, которую один из соседних фермеров нанял недавно на ярмарке.
В вопросах половой морали у Генри были твердые принципы, которым он неуклонно следовал со времен отрочества. Порядочный человек относится с уважением к родственницам своих друзей, соседей и арендаторов, какой бы репутацией они ни пользовались, а также ко всем честным женщинам, каково бы ни было их положение; по отношению к остальным он обязан проявлять известную корректность, быть щедрым и уметь молчать, если они этого хотят. Кроме того, он, разумеется, обязан, елико возможно, соблюдать супружескую верность.
Генри даже мысленно никогда не покушался на честь мужей и невинность девушек; к распутнику он питал такое же отвращение, как к своднику, браконьеру или паписту. Но у Марты, приехавшей из другого прихода, родных здесь не было; да и вообще о чувствах ее близких задумываться особенно не стоило — целомудрие этой девушки было более чем сомнительно. В деревенском трактире поговаривали, что у нее уже был ребенок от одного фермера, жившего милях в тридцати от Бартона; и все знали, что свое последнее место она потеряла из-за скандала, в котором были замешаны еще двое мужчин. Она была доступна и неразборчива, как здоровая молодая кошка, и поцелуи нравились ей сами по себе, а не только ради нового воскресного платья.
В течение пятнадцати месяцев Генри скрывал свою грешную тайну, хотя внимательный наблюдатель без труда догадался бы о ней по его то довольному, то виноватому виду. Их третьему ребенку исполнился год, и Беатриса ждала четвертого, когда она, гуляя одна по заброшенной лесной дороге и любуясь подснежниками, увидела в десяти шагах за кустами своего мужа и коровницу, которые обменивались прощальным поцелуем. Все так же глядя на ковер подснежников, она прошла мимо них столь же равнодушно, как если бы они были кроликами. Марта, испуганно взвизгнув, укрылась в роще. Генри, покраснев как вареный рак, кинулся вслед за женой.
— Беатриса! Беатриса, прости меня! Родная, я знаю, что я страшно виноват… как я мог причинить тебе такую боль! Я… Беатриса, неужели ты не хочешь даже смотреть на меня?
Она обернулась к нему.
— Но, Генри, я давно об этом знаю. Он в изумлении уставился на нее.
— Ты знала! А… кто тебе сказал?
— Никто, это и так было совершенно ясно. Тебе нечего бояться меня, Генри. Я все понимаю. Когда женщина часто рожает, она не… Да, я понимаю.
Но будь осторожен, у нее дурная слава. Если она попытается устроить тебе ловушку, лучше всего пошли ее ко мне.
Безупречная жена! Совершенная жена… но не слишком ли совершенная?
Если бы она заплакала, или рассердилась, или…
Но как бы то ни было, это значительно упрощало дело.
Он бы не почувствовал такого облегчения, если бы мог хоть на секунду заглянуть ей в душу.
Рожая третьего сына, она сильно мучилась — и во время родов и после.
Она еще не оправилась, когда догадалась о происшедшем, и почти немедленно поняла, что снова беременна. Ею овладела холодная ярость. Она убедила себя, что измены Генри — его личное дело и ее совершенно не касаются. Но, подыскав себе девку, он мог бы из простой порядочности хотя бы на время оставить больную жену в покое, прежде чем снова подвергать ее унизительным и ненужным страданиям деторождения без любви.
Теперь она разглядывала его с холодным вниманием. Да, он совершенно уничтожен, готов от раскаяния валяться у нее в ногах — не из-за того, что он сделал с ней, а потому, что она узнала о его грязном грешке, как будто ей не все равно!
Она невозмутимо заговорила о другом:
— Мне хотелось посоветоваться с тобой насчет Эльси. Ты знаешь, что Фил Денверс вернулся из-за границы? Да, он приехал в понедельник. Вчера он встретился на лугу с Эльси и просил ее стать его женой. Она рассказала мне об этом сегодня утром. Ты не слышал, он бросил пить?
Этой весной Уолтер был переведен из Вены в Константинополь, потому что отправлявшийся туда чрезвычайный посол просил прикомандировать его к своей миссии в качестве доверенного переводчика. Из Константинополя он написал Беатрисе, что будет сопровождать посла в Лондон, где снова начнет работать над переводами в министерстве иностранных дел. Он надеялся вернуться вовремя, чтобы успеть крестить младенца и присутствовать на свадьбе Эльси.
Филипп Денвере, более или менее образумившийся, собирался стать офицером. Его свадьба с Эльси была назначена на октябрь, и новобрачные должны были немедленно уехать в Индию.
Вторую коротенькую записку от Уолтера Беатриса получила уже незадолго до родов. Она была помечена Константинополем, и в ней сообщалось только, что он здоров и выезжает на родину. Ни в словах, ни в почерке не было, казалось, ничего, что могло бы вызвать беспокойство, но когда Беатриса читала записку, у нее по спине пробежала холодная дрожь. Сама не зная почему, она неожиданно почувствовала, что с ним случилось какое-то непоправимое несчастье.
Как только ей разрешили сидеть в постели, она написала ему о рождении дочери, напоминая, что перед отъездом из Англии он обещал быть крестным отцом новорожденного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Только в одном отношении он мог на нее пожаловаться, но это было то, о чем порядочный человек не говорит ни с кем. Даже наедине с самим собой он избегал думать, почему, несмотря на то, что его молодая жена красива, добродетельна, мила, и он искренне любит ее, священная супружеская близость дает ему так мало. Только однажды, в минуту откровенности, он смущенно намекнул семейному доктору, что его брак, столь счастливый во всех остальных отношениях, не вполне удачен как брак в строгом смысле этого слова. Трудно представить себе жену, которая больше заботилась бы об удобствах мужа, о его чести и интересах, проявляла бы большее терпение и мужество во время болезни, была бы так спокойна и внимательна, но…
Ему не пришлось продолжать — доктор понимающе закивал:
— Да, да; миссис Телфорд — восхитительная пациентка, благоразумная и заботливая мать, но эти умные женщины часто бывают немного холодными…
Так что оставалось только примириться. В конце концов это ее единственный недостаток, который к тому же теперь уже не имел такого значения, как вначале. После четырех-пяти лет брака даже самый преданный муж перестает быть пылким влюбленным.
Беатриса была уже на последних месяцах третьей беременности, когда случилось неизбежное. Как-то зимой Генри в мрачном и подавленном настроении ехал верхом по лугу. Навстречу ему попалась краснощекая девушка, которая почтительно присела. когда он проезжал мимо, а потом поглядела на него через плечо блестящими плутовскими глазами. Это была новая коровница, которую один из соседних фермеров нанял недавно на ярмарке.
В вопросах половой морали у Генри были твердые принципы, которым он неуклонно следовал со времен отрочества. Порядочный человек относится с уважением к родственницам своих друзей, соседей и арендаторов, какой бы репутацией они ни пользовались, а также ко всем честным женщинам, каково бы ни было их положение; по отношению к остальным он обязан проявлять известную корректность, быть щедрым и уметь молчать, если они этого хотят. Кроме того, он, разумеется, обязан, елико возможно, соблюдать супружескую верность.
Генри даже мысленно никогда не покушался на честь мужей и невинность девушек; к распутнику он питал такое же отвращение, как к своднику, браконьеру или паписту. Но у Марты, приехавшей из другого прихода, родных здесь не было; да и вообще о чувствах ее близких задумываться особенно не стоило — целомудрие этой девушки было более чем сомнительно. В деревенском трактире поговаривали, что у нее уже был ребенок от одного фермера, жившего милях в тридцати от Бартона; и все знали, что свое последнее место она потеряла из-за скандала, в котором были замешаны еще двое мужчин. Она была доступна и неразборчива, как здоровая молодая кошка, и поцелуи нравились ей сами по себе, а не только ради нового воскресного платья.
В течение пятнадцати месяцев Генри скрывал свою грешную тайну, хотя внимательный наблюдатель без труда догадался бы о ней по его то довольному, то виноватому виду. Их третьему ребенку исполнился год, и Беатриса ждала четвертого, когда она, гуляя одна по заброшенной лесной дороге и любуясь подснежниками, увидела в десяти шагах за кустами своего мужа и коровницу, которые обменивались прощальным поцелуем. Все так же глядя на ковер подснежников, она прошла мимо них столь же равнодушно, как если бы они были кроликами. Марта, испуганно взвизгнув, укрылась в роще. Генри, покраснев как вареный рак, кинулся вслед за женой.
— Беатриса! Беатриса, прости меня! Родная, я знаю, что я страшно виноват… как я мог причинить тебе такую боль! Я… Беатриса, неужели ты не хочешь даже смотреть на меня?
Она обернулась к нему.
— Но, Генри, я давно об этом знаю. Он в изумлении уставился на нее.
— Ты знала! А… кто тебе сказал?
— Никто, это и так было совершенно ясно. Тебе нечего бояться меня, Генри. Я все понимаю. Когда женщина часто рожает, она не… Да, я понимаю.
Но будь осторожен, у нее дурная слава. Если она попытается устроить тебе ловушку, лучше всего пошли ее ко мне.
Безупречная жена! Совершенная жена… но не слишком ли совершенная?
Если бы она заплакала, или рассердилась, или…
Но как бы то ни было, это значительно упрощало дело.
Он бы не почувствовал такого облегчения, если бы мог хоть на секунду заглянуть ей в душу.
Рожая третьего сына, она сильно мучилась — и во время родов и после.
Она еще не оправилась, когда догадалась о происшедшем, и почти немедленно поняла, что снова беременна. Ею овладела холодная ярость. Она убедила себя, что измены Генри — его личное дело и ее совершенно не касаются. Но, подыскав себе девку, он мог бы из простой порядочности хотя бы на время оставить больную жену в покое, прежде чем снова подвергать ее унизительным и ненужным страданиям деторождения без любви.
Теперь она разглядывала его с холодным вниманием. Да, он совершенно уничтожен, готов от раскаяния валяться у нее в ногах — не из-за того, что он сделал с ней, а потому, что она узнала о его грязном грешке, как будто ей не все равно!
Она невозмутимо заговорила о другом:
— Мне хотелось посоветоваться с тобой насчет Эльси. Ты знаешь, что Фил Денверс вернулся из-за границы? Да, он приехал в понедельник. Вчера он встретился на лугу с Эльси и просил ее стать его женой. Она рассказала мне об этом сегодня утром. Ты не слышал, он бросил пить?
Этой весной Уолтер был переведен из Вены в Константинополь, потому что отправлявшийся туда чрезвычайный посол просил прикомандировать его к своей миссии в качестве доверенного переводчика. Из Константинополя он написал Беатрисе, что будет сопровождать посла в Лондон, где снова начнет работать над переводами в министерстве иностранных дел. Он надеялся вернуться вовремя, чтобы успеть крестить младенца и присутствовать на свадьбе Эльси.
Филипп Денвере, более или менее образумившийся, собирался стать офицером. Его свадьба с Эльси была назначена на октябрь, и новобрачные должны были немедленно уехать в Индию.
Вторую коротенькую записку от Уолтера Беатриса получила уже незадолго до родов. Она была помечена Константинополем, и в ней сообщалось только, что он здоров и выезжает на родину. Ни в словах, ни в почерке не было, казалось, ничего, что могло бы вызвать беспокойство, но когда Беатриса читала записку, у нее по спине пробежала холодная дрожь. Сама не зная почему, она неожиданно почувствовала, что с ним случилось какое-то непоправимое несчастье.
Как только ей разрешили сидеть в постели, она написала ему о рождении дочери, напоминая, что перед отъездом из Англии он обещал быть крестным отцом новорожденного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118