всегда и терпеливы и скромны,
мы жили от войны и до войны,
от маленькой войны и до большой,
мы все в крови - своей или чужой.
Не привыкать. Вот взрыв издалека.
Еще планета слишком велика
и нелегко все то, что нам грозит,
не только осознать - вообразить.
Но оборву. Я далеко залез.
Политика. Какой-то темный лес.
И жизнь, и смерть, и скука до небес.
Что далее? А далее зима.
Пока пишу, остывшие дома
на кухнях заворачивают кран,
прокладывают вату между рам,
теперь ты домосед и звездочет,
октябрьский воздух в форточки течет,
к зиме, к зиме все движется в умах,
и я гляжу, как за церковным садом
железо крыш на выцветших домах
волнуется, готовясь к снегопадам.
Читатель мой, сентябрь миновал,
и я все больше чувствую провал
меж временем, что движется бегом,
меж временем и собственным стихом.
Читатель мой, ты так нетерпелив,
но скоро мы устроим перерыв,
и ты опять приляжешь на кровать,
а может быть, пойдешь потанцевать.
Читатель мой, любитель перемен,
ты слишком много требуешь взамен
поспешного вниманья твоего.
И мне не остается ничего,
как выдумать какой-то новый ход,
чтоб избежать обилия невзгод,
полна которых косвенная речь:
все для того, чтобы тебя увлечь.
Что далее? Известная игра.
Я продолжаю. Начали. Пора.
Нравоучений целая гора
из детективной песенки Вора.

19. РОМАНС ВОРА
- Откуда взять, откуда взять,
куда потом сложить?
Рукою в глаз, коленом в зад,
и так всю жизнь прожить.
И день бежит, и дождь идет,
во мгле летит авто,
и кто-то жизнь у нас крадет,
но непонятно, кто.
Держи-лови, вперед-назад,
подонок, сука, тать!
Отсюда взять, оттуда взять,
куда потом продать?
Звонки, гудки, свистки, дела,
в конце всего - погост.
И смерть пришла, и жизнь прошла,
как будто псу под хвост.
Свистеть щеглом и сыто жить,
а также лезть в ярмо,
потом и то, и то сложить
и получить дерьмо.
И льется дождь, и град летит,
везде огни, вода,
но чей-то взгляд следит, следит
за мной всегда, всегда.
Влезай, влезай в окно, птенец,
вдыхай амбре дерьма,
стрельба и смерть - один конец,
а на худой - тюрьма.
И жизнь, и смерть в одних часах.
О, странное родство!
Всевышний сыщик в небесах
и чье-то воровство.
Тебе меня не взять, не взять,
не вдеть кольца в ноздрю,
рукою - в глаз, коленом - в зад
и головой - в петлю!

20. /КОММЕНТАРИЙ/
Поэты утомительно поют.
А воры нам загадки задают.
Куда девался прежний герметизм.
На что теперь похожей стала жизнь.
Сплошной бордель.
Но мы проявим такт:
объявим-ка обещанный антракт.
Танцуйте все и выбирайте дам,
осмеливаюсь я напомнить вам:
не любят дамы скучного лица.
Теперь уж недалеко до конца.
/уходит, следует десятиминутный
джазовый проигрыш/

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
21
Уже дома пустеют до зари,
листва внизу и только ветер дует,
уже октябрь, читатели мои,
приходит время новых поцелуев.
Спешат, спешат над ними облака,
куда-то вдаль, к затихшей непогоде.
О чем писать, об этом ли уходе.
И новый свет бежит издалека,
и нам не миновать его лучей.
И может быть, покажется скучней
мое повествование, чем прежде.
Но, Боже мой, останемся в надежде,
что все же нам удастся преуспеть:
вам - поумнеть, а мне - не поглупеть.
Я продолжаю. Начали. Вперед.
Вот шествие по улице идет.
Уж вечереет. Город кроет тень.
Все тот же град, все тот же год и день,
и тот же дождь и гул, и та же мгла,
и тот же тусклый свет из-за угла,
и улица все та ж, и магазин,
и вот толпа гогочущих разинь.
А вечер зажигает фонари.
Студентики, фарцмены, тихари,
грузины, блядуны, инженера
и потаскушки - вечная пора,
вечерняя пора по городам,
полупарад ежевечерних дам,
солдатики, курсантики - крупа...
Однообразна русская толпа.
О них еще продолжим разговор,
впоследствии мы назовем их - хор.
Бредет сомнамбулический отряд.
Самим себе о чем-то говорят
князь Мышкин, Плач, Честняга, Крысолов,
о чем-то говорят, не слышно слов,
и только шум. Бредут, бредут, хрипя,
навеки погруженные в себя,
и над Счастливцем зонтик распростерт,
и прижимается к Торговцу Чорт,
принц Гамлет руки сложит на груди,
любовники белеют позади.
Читатель мой, внимательней гляди:
завесою дождя отделены
от нас с тобою десять человек.
Забудь на миг свой торопливый бег
и недоверчивость на время спрячь,
и в улицу шагни, накинув плащ
и втягивая голову меж плеч,
и попытайся разобрать их речь.

22. РОМАНС КНЯЗЯ МЫШКИНА
В Петербурге снег и непогода,
в Петербурге горестные мысли,
проживая больше год от года,
удивляться в Петербурге жизни.
Приезжать на Родину в карете,
приезжать на Родину в несчастье,
приезжать на Родину для смерти,
умирать на Родине со страстью.
Умираешь, ну и Бог с тобою,
во гробу, как в колыбельке чистой,
привыкать на Родине к любови,
привыкать на Родине к убийству.
Боже мой, любимых, пережитых,
уничтожить хочешь - уничтожишь,
подними мне руки для защиты,
если пощадить меня не можешь.
Если ты не хочешь. И не надо.
И в любви, испуганно ловимой,
поскользнись на Родине и падай,
оказавшись во крови любимой.
Уезжать, бежать из Петербурга,
и всю жизнь летит до поворота
до любви, до сна, до переулка
зимняя карета идиота.

23. /КОММЕНТАРИЙ/
А все октябрь за окнами шумит,
и переулок за ночь перемыт
не раз, не два холодною водой,
и подворотни дышат пустотой.
Теперь все позже гаснут фонари,
неясный свет октябрьской зари
не затопляет мерзлые предместья,
и все ползет по фабрикам туман,
еще не прояснившимся умам
мерещатся последние известья,
и, тарахтя и стеклами, и жестью,
трамваи проезжают по домам.
/В такой-то час я продолжал рассказ,
недоуменье непротертых глаз,
и невниманье полусонных душ,
и торопливость, как холодный душ,
сливались в леденящую струю
и рушились в мистерию мою./
Читатель мой, мы в октябре живем.
В твоем воображении живом
теперь легко представится тоска
несчастного российского князька.
Ведь в октябре несложно тосковать,
морозный воздух молча целовать,
листать мою поэму...
Боже мой,
что, если ты прочтешь ее зимой
иль в августе воротишься домой
из южных путешествий, загорев,
и только во вступленье, надоев,
довольством и вниманием убит,
я буду брошен в угол и забыт,
чтоб поразмыслить над своей судьбой,
читатель мой... А впрочем, чорт с тобой!
Прекрасным душам счастья не дано.
Счастливое рассветное вино,
давно кружить в их душах перестав,
мгновенно высыхает на устах,
и снова погружается во мрак
прекраснодушный идиот, дурак,
и дверь любви запорами гремит,
и в горле горечь тягостно шумит,
так пей вино тоски и нелюбви
и смерть к себе испуганно зови,
чужие души робко теребя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10