Когда корабль не приходит в определенный порт
ни в назначенный срок, ни позже,
"Снова Немо. Пригласил меня в гости. Я Директор Кампании произносит: "Черт!"
пошел. Говорит, что он вырастил этого осьминога. Адмиралтейство: "Боже".
Оба неправы.Но откуда им знать о том,
что приключилось. Ведь не допросишь чайку,
ни акулу с ее набитым ртом,
не направишь овчарку
-27-
по следу. И какие вообще следы * * *
в океане? Все это сущий
бред. Еще одно торжество воды Пора забыть верблюжий этот гам
в состязании с сушей. И белый дом на улице Жуковской.
Анна Ахматова
В океане все происходит вдруг.
Но потом еще долго волна теребит скитальцев: Помнишь свалку вещей на железном стуле,
доски, обломки мачты и спасательный круг; то, как ты подпевала бездумному "во саду ли,
все - без отпечатка пальцев. в огороде", бренчавшему вечером за стеною;
окно, занавешенное выстиранной простынею?
И потом наступает осень, за ней - зима. Непроходимость двора из-за сугробов, щели,
Сильно дует сирокко. Лучшего адвоката куда задувало не хуже, чем в той пещере,
молчаливые волны могут свести с ума преграждали доступ царям, пастухам, животным,
красотою заката. оставляя нас греться теплом животным
да армейской шинелью. Что напевала вьюга
И становится ясно, что нечего вопрошать переходящим заполночь в сны друг друга,
ни посредством горла, ни с помощью радиозонда ни пружиной не скрипнув, ни половицей,
синюю рябь, продолжающую улучшать неповторимо ни голосом наяву, ни птицей,
линию горизонта. прилетавшей из Ялты. Настоящее пламя
Что-то мелькает в газетах, толкующих так и сяк пожирало внутренности игрушечного аэроплана
факты, которых, собственно, кот наплакал. и центральный орган державы плоской,
Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк где китайская грамота смешана с речью польской.
и оседает на пол. Не отдернуть руки, не избежать ожога,
измеряя градус угла чужого
Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод. в геометрии бедных, чей треугольник кратный
Вдалеке на волне покачивается какой-то увенчан пыльной слезой стоваттной.
безымянный предмет. И колокол глухо бьет
в помещении Ллойда.
-28-
Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом, * * *
когда торжество крестьянина под вопросом,
сказуемое, ведомое подлежащим, М.Б.
уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,
от грамматики новой на сердце пряча Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной
окончания шепота, крика, плача. струн, продолжающая коричневеть в гостинной,
белеть а ля Казимир на выстиранном просторе,
темнеть - особенно вечером - в коридоре,
спой мне песню о том, как шуршит портьера,
как включается, чтоб оглушить полтела,
тень, как лиловая муха, сползает с карты,
и закат в саду за окном точно дым эскадры,
от которой осталась одна матроска,
позабытая в детской. И как расческа
в кулаке дрессировщика-турка, как рыбку - леской,
возвышает болонку над Ковалевской
до счастливого случая тявкнуть сорок
раз в день рождения, - и мокрый порох
гасит звезды салюта, громко шипя, в стакане,
и стоят графины кремлем на ткани.
22 июля 1978
-29-
ОСЕННИЙ КРИК ЯСТРЕБА
Северозападный ветер его поднимает над к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
сизой, лиловой, пунцовой, алой буков, прячущих в мощной пене
долиной Коннектикута. Он уже травы, чьи лезвия остры,
не видит лакомый променад гнездо, разбитую скорлупу
курицы по двору обветшалой в алую крапинку, запах, тени
фермы, суслика на меже. брата или сестры.
На воздушном потоке распластанный, одинок, Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
все, что он видит - гряду покатых бьющееся с частотою дрожи,
холмов и серебро реки, точно ножницами сечет,
вьющейся точно живой клинок, собственным движимое теплом,
сталь в зазубринах перекатов, осеннюю синеву, ее же
схожие с бисером городки увеличивая за счет
Новой Англии. Упавшие до нуля еле видного глазу коричневого пятна,
термометры - словно лары в нише; точки, скользящей поверх вершины
стынут, обуздывая пожар ели; за счет пустоты в лице
листьев, шпили церквей. Но для ребенка, замершего у окна,
ястреба, это не церкви. Выше пары, вышедшей из машины,
лучших помыслов прихожан, женщины на крыльце.
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв, Но восходящий поток его поднимает вверх
с прижатою к животу плюсною выше и выше. В подбрюшных перьях
- когти в кулак, точно пальцы рук - щиплет холодом. Глядя вниз,
чуя каждым пером поддув он видит, что горизонт померк,
снизу, сверкая в ответ глазною он видит как бы тринадцать первых
ягодою, держа на Юг, штатов, он видит: из
-30-
труб поднимается дым. Но как раз число И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
труб подсказывает одинокой клюва, похожий на визг эриний,
птице, как поднялась она. вырывается и летит вовне
Эк куда меня занесло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
ни в назначенный срок, ни позже,
"Снова Немо. Пригласил меня в гости. Я Директор Кампании произносит: "Черт!"
пошел. Говорит, что он вырастил этого осьминога. Адмиралтейство: "Боже".
Оба неправы.Но откуда им знать о том,
что приключилось. Ведь не допросишь чайку,
ни акулу с ее набитым ртом,
не направишь овчарку
-27-
по следу. И какие вообще следы * * *
в океане? Все это сущий
бред. Еще одно торжество воды Пора забыть верблюжий этот гам
в состязании с сушей. И белый дом на улице Жуковской.
Анна Ахматова
В океане все происходит вдруг.
Но потом еще долго волна теребит скитальцев: Помнишь свалку вещей на железном стуле,
доски, обломки мачты и спасательный круг; то, как ты подпевала бездумному "во саду ли,
все - без отпечатка пальцев. в огороде", бренчавшему вечером за стеною;
окно, занавешенное выстиранной простынею?
И потом наступает осень, за ней - зима. Непроходимость двора из-за сугробов, щели,
Сильно дует сирокко. Лучшего адвоката куда задувало не хуже, чем в той пещере,
молчаливые волны могут свести с ума преграждали доступ царям, пастухам, животным,
красотою заката. оставляя нас греться теплом животным
да армейской шинелью. Что напевала вьюга
И становится ясно, что нечего вопрошать переходящим заполночь в сны друг друга,
ни посредством горла, ни с помощью радиозонда ни пружиной не скрипнув, ни половицей,
синюю рябь, продолжающую улучшать неповторимо ни голосом наяву, ни птицей,
линию горизонта. прилетавшей из Ялты. Настоящее пламя
Что-то мелькает в газетах, толкующих так и сяк пожирало внутренности игрушечного аэроплана
факты, которых, собственно, кот наплакал. и центральный орган державы плоской,
Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк где китайская грамота смешана с речью польской.
и оседает на пол. Не отдернуть руки, не избежать ожога,
измеряя градус угла чужого
Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод. в геометрии бедных, чей треугольник кратный
Вдалеке на волне покачивается какой-то увенчан пыльной слезой стоваттной.
безымянный предмет. И колокол глухо бьет
в помещении Ллойда.
-28-
Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом, * * *
когда торжество крестьянина под вопросом,
сказуемое, ведомое подлежащим, М.Б.
уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,
от грамматики новой на сердце пряча Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной
окончания шепота, крика, плача. струн, продолжающая коричневеть в гостинной,
белеть а ля Казимир на выстиранном просторе,
темнеть - особенно вечером - в коридоре,
спой мне песню о том, как шуршит портьера,
как включается, чтоб оглушить полтела,
тень, как лиловая муха, сползает с карты,
и закат в саду за окном точно дым эскадры,
от которой осталась одна матроска,
позабытая в детской. И как расческа
в кулаке дрессировщика-турка, как рыбку - леской,
возвышает болонку над Ковалевской
до счастливого случая тявкнуть сорок
раз в день рождения, - и мокрый порох
гасит звезды салюта, громко шипя, в стакане,
и стоят графины кремлем на ткани.
22 июля 1978
-29-
ОСЕННИЙ КРИК ЯСТРЕБА
Северозападный ветер его поднимает над к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
сизой, лиловой, пунцовой, алой буков, прячущих в мощной пене
долиной Коннектикута. Он уже травы, чьи лезвия остры,
не видит лакомый променад гнездо, разбитую скорлупу
курицы по двору обветшалой в алую крапинку, запах, тени
фермы, суслика на меже. брата или сестры.
На воздушном потоке распластанный, одинок, Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
все, что он видит - гряду покатых бьющееся с частотою дрожи,
холмов и серебро реки, точно ножницами сечет,
вьющейся точно живой клинок, собственным движимое теплом,
сталь в зазубринах перекатов, осеннюю синеву, ее же
схожие с бисером городки увеличивая за счет
Новой Англии. Упавшие до нуля еле видного глазу коричневого пятна,
термометры - словно лары в нише; точки, скользящей поверх вершины
стынут, обуздывая пожар ели; за счет пустоты в лице
листьев, шпили церквей. Но для ребенка, замершего у окна,
ястреба, это не церкви. Выше пары, вышедшей из машины,
лучших помыслов прихожан, женщины на крыльце.
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв, Но восходящий поток его поднимает вверх
с прижатою к животу плюсною выше и выше. В подбрюшных перьях
- когти в кулак, точно пальцы рук - щиплет холодом. Глядя вниз,
чуя каждым пером поддув он видит, что горизонт померк,
снизу, сверкая в ответ глазною он видит как бы тринадцать первых
ягодою, держа на Юг, штатов, он видит: из
-30-
труб поднимается дым. Но как раз число И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
труб подсказывает одинокой клюва, похожий на визг эриний,
птице, как поднялась она. вырывается и летит вовне
Эк куда меня занесло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56