Сердце сжимается,как подумаешь,как он тут одинок..."
(Здесь обрываются письма к Бланш Деларю от лейтенанта Бенца ).
X
Когда корабль не приходит в определенный порт
ни в назначенный срок,ни позже,
директор компании произносит:"Черт!" -
адмиралтейство:"Боже !"
Оба они не правы.Но откуда им знать о том,
что приключилось.Ведь не допросишь чайку,
ни акулу с ее набитым ртом,
не направишь овчарку
по следу.И какие вообще следы
в океане ? Все это сущий
бред.Еще одно торжество воды
в состязании с сушей.
В океане все происходит вдруг.
Но потом еще долго волна теребит скитальцев:
доски,обломки мачты и спасательный круг;
все - без отпечатков пальцев.
И потом наступает осень,за ней - зима.
Сильно дует сирокко.Лучше адвоката
молчаливые волны могут свести с ума
красотою заката.
И становится ясно,что нечего вопрошать
ни посредством горла,ни с помощью радиозонда
синюю рябь,продолжающую улучшать
линию горизонта.
Что-то мелькает в газетах,толкующих так и сяк
факты,которых собственно,кот наплакал.
Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк
и оседает на пол.
Горизонт улучшается.В воздухе соль и йод.
Вдалеке на волне покачивается какой-то
безымянный предмет.И колокол глухо бьет
в помещении Ллойда.
* * *
Осенний вечер в скромном городке,
гордящимся присутствием на карте
( топограф был,наверное,в азарте
иль с дочкою судьи накоротке ).
Уставшее от собственных причуд
Пространство как бы скидывает бремя
величья,ограничиваясь тут
чертами Главной улицы;а Время
взирает с неким холодком в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все,что смог произвести
наш мир:от телескопа до булавки.
Здесь есть кино,салуны,за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь,о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой,позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера,как вследствие атомной
войны,уже не встретишь ни души.
Луна вплывает,вписываясь в темный
квадрат окна,что твой Екклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный "бьюик" фарами обдаст
фигуру Неизвестного солдата.
Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром,видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить,забыв про календарь,
глотать свой бром,не выходить наружу,
и в зеркало глядеться,как фонарь
глядится в высыхающую лужу.
* * *
Ниоткуда с любовью,надцатого мартобря,
дорогой,уважаемый,милая,но не важно
даже то,ибо черт лица,говоря
откровенно,не вспомнить уже,не ваш,но
и ничей верный друг,вас приветствует с одного
из пяти континентов,держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше,чем ангелов и самого,
и позтому дальше теперь от тебя,чем от них обоих;
поздно ночью в уснувшей долине,на самом дне,
в городке,занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим "ты"
за морями,которым нет конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало,повторяя.

* * *
Узнаю этот ветер,налетевший на траву,
под него ложащуюся,точно под татарву.
Узнаю этот лист,в придорожную грязь
падающий,как обагренный князь.
Растекаясь широкой стрелой по косой скуле
деревянного дома в чужой земле,
что гуся по полету,осень в стекле внизу
узнает по лицу слезу.
И,глаза закатывая к потолку,
я не слово,а номер забыл,говорю полку,
но кайсацкое имя язык во рту
шевелит в ночи,как ярлык в Орду.
* * *
В городке,из которого смерть расползалась по школьной карте,
мостовая блестит,как чешуя на карпе,
на столетнем каштане оплывают тугие свечи,
и чугунный лес скучает по пылкой речи.
Сквозь оконную марлю,выцветшую от стирки,
проступают ранки гвоздики и стрелки кирхи;
вдалеке дребезжит трамвай,как во время оно,
но никто не сходит больше у стадиона.
Настоящий конец войны - это на тонкой спинке
венского стула платье одной блондинки,
да крылатый полет серебристой жужжащей пули,
уносящей жизни на Юг в июле.
Мюнхен
* * *
Около океана,при свете свечи;вокруг
поле,заросшее клевером,щавелем и люцерной.
Ввечеру у тела,точно у Шивы,рук
дотянуться желающих до бесценной.
Упадая в траву,сова настигает мышь,
беспричинно поскрипывают стропила.
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то,что было.
Пахнет свежей рыбой,к стене прилип
профиль стула,тонкая марля вяло
шевелится в окне;и луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.
* * *
Время подсчета цыплят ястребом;скирд в тумане,
мелочи,обжигающей пальцы,звеня в кармане;
северных рек,чья волна,замерзая в устье,
вспоминает истоки,южное захолустье
и на миг согревается.Время коротких суток,
снимаемого плаща,разбухших ботинок,судорог
в желудке от желтой вареной брюквы;
сильного ветра,треплющего хоругви
местолюбивого воинства.Пора,когда дело терпит,
дни на одно лицо,как Ивановы братья,
и кору задирает жадный,бесстыдный трепет
пальцев.Чем больше платьев,тем меньше платья.
Квинтет
I
Веко подергивается.Изо рта
вырывается тишина.Европейские города
настигают друг друга на станциях.Запах мыла
выдает обитателю джунглей приближающегося врага.
Там,где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира.
В горле першит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145