Три десятка запыленных палаток варяжской дружины стояли по кругу. А в центре высился большой шатер Киевского владетеля. Рядом с входом был привязан красивый белый конь. Больше коней поблизости не было. Знал я, что не любят варяги конный строй. Им пешими воевать сподручнее. Этот, значит, каганов.
— Три по десять да по десять воинов в каждой… всего, значит, триста… смекаешь? — шепнул возничему.
— Чай, не маленький, — отозвался тот. — Счету обучен.
— Значит, точно Путята их число назвал. — Я потрогал кольчугу под одежей. — Не подведи, милая. Оборони.
Возле шатра горело несколько костров. Там на вертелах жарили кабанятину. Не с собой же дичину тащили. Видать, недавно охоту устроили. И ведь не шумели сильно. Ловкие, значит.
И брага наша им ой как к столу придется.
— Всем стоять! — раздалось от становища. Обоз остановился.
— Гунар! — крикнул в ответ Егри. — Это мы вернулись. Скажи Асмуду, что с нами данники древлянские пожаловали. Привел их Добрый, сын Мала. Ярл молодой. Да поживее! А то жрать охота, аж животы подвело.
— Спускайся, благородный ярл, — сказал он мне, как только Гунар побежал к большому шатру.
Я сполз по шкурам на землю.
— Следуй за мной, — кивнул он и пошел в голову обоза.
От долгого сидения затекли ноги. А разминать их перед варягом мне показалось неловко. Так я и поплелся вслед. Точно цапля по болоту.
У передней телеги стоял Куденя. Он с опаской поглядывал на варяжский стан. Я встал рядом.
— Наши уж небось поблизости, — тихо сказал бывший лучник, но я так посмотрел на него, что он прикусил язык.
Несколько долгих мгновений ожидания. Потом я увидел, что в нашу сторону идет старый варяг. Идет да покачивается. Точно не по земле шагает, а по палубе шаткой. Наверное, уж много лет в море не выходил, а вот привычка осталась.
Длинные седые усы, заплетенные в тонкие косички, заложены за правое плечо. На поясе турий рог, серебром отделанный. В руке топор с длинной отполированной рукоятью. Это про него Путята рассказывал. Признал я его сразу. Сделал шаг навстречу старику. В пояс кланяться не стал, а только склонил голову по варяжскому обычаю. Сказал по-свейски:
— Приветствую тебя, Асмуд, сын Конрада. Улыбнулся варяг в усы. Глазами сверкнул. Доволен, видать. Слегка кивнул.
— Приветствую тебя, Добрый, сын Мала, — ответил.
А потом добавил:
— Зачем пришел?
— Отец меня послал к конунгу Ингвару. С подарком, — показал я рукой на обоз. — И со словом.
— Конунг будет твое слово слушать, Добрын, сын Мала. Идем. Я тебя провожу.
Старый варяг отступил в сторону, пропуская меня вперед.
— Откуда благородный язык знаешь? — спросил он меня, когда мы шли по лагерю.
— Год целый по Океян-Морю с хевдингом Торбьерном, сыном Вивеля, гулял. Потом жил в семье Орма с Орлиной скалы. С ними на англов ходил. И в Ледяной земле зимовал. Тогда и язык выучил. А в родные края вернулся совсем недавно.
— Похвальная жизнь для такого молодого человека, — сказал Асмуд.
— Те дороги, что ведут нас к Вальхалле, знают только Один да попутный ветер, — ответил я ему с достоинством и заметил, что ему ответ понравился.
— Вот это, — ткнул он в мой кинжал, — давай сюда. Там, — махнул он в сторону шатра, — тебе это навряд ли понадобится.
Я снял кинжал, отдал его Асмуду. Тот повертел его в руках, цокнул языком, и мы пошли дальше.
— Подожди здесь, — сказал он, когда мы подошли к шатру, и скрылся за пологом.
Над становищем разливался запах жареного мяса. В животе заурчало. Я вспомнил, что не меньше Егри проголодался. Со вчерашнего заката во рту не было даже росинки. Сначала волнение еду не принимало, а потом я и забыл про нее…
— Добрын! — услышал я голос Асмуда. Откинул полог и шагнул в шатер.
Шатер изнутри нельзя было назвать богатым. Небольшой очаг, вырытый в земле и наскоро обложенный камнями. Невысокий настил, покрытый медвежьей шкурой. Оружие, кое-как развешанное по жердям, что покров шатра держат. Да еще мой кинжал, пустой безделицей лежащий у очага.
На настиле, укутанный в кунью шубу, сидел конунг Киевский и всей Руси каган.
Игорь Рюрикович.
Человек он был еще не старый. Но почему-то мне показалось, что он очень устал. Взгляд у него был… потухший, что ли… точно у древнего старика, который все уже в этом мире видел, и ничто его уже не удивит.
Из-под шубы торчали большие голые ступни. Он протянул их к очагу и время от времени шевелил пальцами.
— Здраве будь, пресветлый князь, — сказал я и отвесил ему земной поклон.
— Так ты, значит, сын Мала Древлянского? — спросил он, зевнул и посмотрел мне прямо в глаза.
И полыхнуло в памяти…
Зима морозная…
Первый гон…
Волк матерый мне в глаза смотрит…
Струйка горячая по правой ноге…
Стыд и ненависть…
«Так вот почему тебя „волчарой“ кличут», — чуть вслух не сказал, да сдержался вовремя.
— Да, пресветлый, Добрыном меня зовут.
— Что нужно тебе?
— Велел батюшка тебе обоз привести и слово передать. — Еще один земной поклон.
Ничего. Небось спина не переломится.
— Что в обозе? — Он снова уставился на свои ступни.
— Меха, жито, мед да брага.
— Угу, — пошевелил пальцами, покрутил правой ступней, поморщился и спросил: — А что за слово привез?
— Вот что батюшка сказать велел: «Зачем идешь опять? По весне уже всю дань отроки твои собрали. И ругу, и полюдье. С сыном своим тебе все, что осталось, передаю. Забирай и уходи. Дай нам спокойно с голоду умереть».
— Это все? — Снова пальцами шмург-шмург.
— Да, пресветлый князь, — в третий раз поклонился я.
— Асмуд, — позвал он.
— Что, конунг? — Все это время старый варяг стоял за моей спиной.
— Обоз в Киев отправь. Хотя — погоди. Брага, говоришь?
— Да, пресветлый. Восемь бочек. — Я услышал, как стучит мое сердце.
— Брагу здесь оставь. Дружине под кабана пойдет. Дальше завтра двинемся. А мальчишку… — Он снова взглянул на меня и отвернулся. — На мать похож… — сказал он тихо. — Как думаешь, Асмуд? Что с мальчишкой-то делать?
— Мальчишку с возчиками на рассвете казнить, — сказал старый ярл. — Пора Руси привыкать, что один князь ею правит — каган Киевский.
— Ты первый раз не назвал меня конунгом, — улыбнулся Игорь. — Будь по-твоему.
— Пойдем, — точно клещами, вцепился варяг пальцами мне в шею. — Пойдем, Добрый… — и добавил с презрительной ухмылкой: — Сын Мала…
Вечером в становище пир гудом гудел. Брага брала свое. Да еще Белорев перед нашим отъездом в каждую бочку насыпал чего-то. Так что восьми бочек на три сотни воинов хватило с лихвой.
Но я и возчики не пировали. Мы лежали, связанные по рукам и ногам, на осенней земле за шатром кагана Киевского.
А варяги напились, и на забаву их потянуло. Тут они и о нас вспомнили.
— Эй, где тут выблядок, что по-нашему лопотать умеет? — спросил кто-то.
Подошли к нам человек десять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87