– Зачем тебе это? – спросил, повернувшись в мою сторону, Джон Рэнсом.
– Действительно, зачем, мистер Андерхилл?
– Это личное, – уклончиво ответил я.
Фонтейн задумался, затем медленно произнес:
– Эти записи засекречены. Но раз Майкл Хоган ваш горячий поклонник, мы скорее всего сможем добиться разрешения нарушить нашу драгоценную конфиденциальность. Конечно, сначала нам еще надо найти эти драгоценные записи. Как только это случится, я дам вам знать. Спасибо, что уделили нам время, мистер Рэнсом. Я буду информировать вас о ходе дела.
Помахав ему на прощанье, Рэнсом направился к старой части здания.
Тут мне пришла вдруг в голову еще одна мысль, и я снова задал Фонтейну вопрос.
– А вы так и не установили имя человека, следившего за Доном? Седоволосого с «лексусом»?
Фонтейн скривил губы. Морщины на лице его углубились, и оно показалось мне еще более печальным.
– Я совсем забыл о нем, – сказал Пол. – Вы думаете, есть смысл...
Он улыбнулся, пожал плечами, и у меня невольно возникло ощущение, что Фонтейн так вежлив со мной потому, что так или иначе обманул меня. А через секунду мне уже казалось невозможным, чтобы Фонтейн стал обманывать меня из-за такого пустяка. Я смотрел, как он бредет к комнате для допросов, согнувшись под своим мешковатым костюмом. Его работа в комнате для допросов только что снова сделала меня свободным. Вот только я вовсе не чувствовал себя таким.
Фонтейн искоса взглянул на высокого полицейского, который вышел в коридор с отпечатанным бланком, и поймал его за локоть. Я вспомнил, что сегодня утром видел этого молодого человека в больнице.
– Сонни, – сказал Фонтейн. – Позаботься о том, чтобы эти два джентльмена нашли дорогу вниз, к стоянке. Я сделал бы это сам, но мне пора продолжить допрос.
– Да, сэр, – сказал Сонни. – Там на ступенях около двухсот человек. И когда они успевают писать эти свои лозунги?
– Это безработные – им нечего больше делать.
Рассмеявшись, Сонни повел нас за собой, как Поль Баньян, идущий по сосновому лесу.
Когда мы спустились по металлической лестнице в старой части здания, Сонни сказал Джону, что скорбит о смерти его жены.
– Все ребята очень переживают. Мы даже не могли в это поверить когда услышали первый раз сегодня утром. Я был в машине с детективом Фонтейном – мы как раз везли сюда этого парня.
– Вы были в машине все вместе, когда поступило сообщение о смерти миссис Рэнсом? – спросил я.
Сонни резко повернулся и посмотрел на меня в упор.
– Я ведь только что уже сказал.
– Вы сидели за рулем и все же слышали сообщение.
– И слышно было прекрасно.
– Что вам сказали?
– Ради Бога, Тим, – вмешался в разговор Джон.
– Женщина, которая звонила, была очень взволнована, – Сонни обернулся, не снимая руки с перил – он как раз начал спускаться по лестнице. – Она сказала, что миссис Рэнсом забили до смерти. Простите, сэр.
– А говорила она что-нибудь об офицере Мангелотти?
– Да, сказала, что он ранен. Женщина эта новенькая, и она совсем забыла о пароле.
– Зачем ты его расспрашиваешь, Тим, – вмешался Джон Рэнсом. – Я не хочу все это знать. Какая теперь разница?
– Возможно, никакой, – согласился я.
– Тут Драгонетт буквально взорвался, – продолжал Сонни. – Он так прямо и заявил Полу: «Если бы вы работали побыстрее, то могли бы спасти ее». А Фонтейн и говорит: «Так ты признаешься в убийстве Эйприл Рэнсом?» А Драгонетт ему: «Конечно, ведь это я убил ее, разве не так?»
Он спустился по лестнице и пошел по коридору, который напомнил мне школу, когда мы шли за ним вслед за Фонтейном. Но теперь все мои впечатления были окрашены только что услышанным наверху. Объявления на доске напоминали жестокие шутки: «Продаю хорошее дешевое оружие», «Нужен развод юристу с двадцатилетним стажем работы в полиции», «Карате для копов». Кто-то уже успел приколоть сюда желтую бумажку с таким текстом: «Список людей, которых Уолтеру Драгонетту стоило бы пригласить к себе домой». На первом месте стояло имя мэра Миллхейвена Мерлина Уотерфорда.
– Вам сюда, – Сонни открыл дверь, ведущую к автостоянке, и отошел, пропуская нас. Джон Рэнсом, поморщившись, протиснулся мимо него. Сонни улыбнулся мне.
– Расслабься, приятель, – и за ним закрылась дверь.
Копы, стоявшие вокруг патрульных машин, смотрели на нас во все глаза. Казалось, что стены окружавших нас зданий из серого камня и красного кирпича чуть наклонены вперед, и копы как бы сидят в клетке, словно дикие животные. Все здесь казалось мрачным от старости и подавленной агрессии.
Рэнсом рухнул на сиденье рядом с водителем. Несколько полицейских с железобетонными лицами направились к нашей машине. Я влез внутрь и включил мотор, но прежде чем успел надавить на газ, один из полицейских наклонился к раскрытому окну. Лицо его было совсем близко. На толстых щеках его проступали вздувшиеся вены любителя виски, а глаза были блеклыми, совсем мертвыми. «Дэмрок», – подумал я. Двое других стояли сзади машины.
– Вы приезжали по делу? – спросил «Дэмрок».
– Мы были с Подом Фонтейном.
– Правда, – это звучало скорее как утверждение, чем как вопрос.
– Это Джон Рэнсом, – сказал я. – Муж Эйприл Рэнсом.
Неприятное лицо словно отскочило от окна машины.
– Проезжайте, проезжайте, – замахал руками полицейский, отступая на шаг от машины. Копы, стоявшие сзади, словно испарились.
Я проехал по узкому коридору между высоких муниципальных зданий и свернул на улицу. Откуда-то доносились звуки пения. Джон Рэнсом вздохнул. Я посмотрел на него, и он протянул руку, чтобы включить радио. Монотонный голос произнес:
– ...по поступающим противоречивым сведениям, не остается, однако, сомнений, что Уолтер Драгонетт виновен в смерти про меньшей мере двадцати пяти человек. Ходят слухи о каннибализме и пытках, которым он подвергал свои жертвы. Перед полицейским управлением проходит в данный момент стихийная демонстрация...
Рэнсом нажал на кнопку, и салон заполнили звуки трубы – Клиффорд Браун играл «Весеннюю радость». Я удивленно взглянул на Рэнсома, и он пояснил:
– Радиостанция Аркхэма передает джаз по четыре часа в день. – Он снова откинулся на кресле. Джон не хотел больше слышать об Уолтере Драгонетте.
Свернув за угол, я проехал мимо входа в здание на Армори-плейс. Клиффорд Браун, которого вот уже тридцать лет нет в живых, играл фразу, отрицавшую смерть. Музыка почти вывела меня из депрессии, накатившей по милости Уолтера Драгонетта. Я вспомнил, как много лет назад слышал ту же музыкальную фразу в Кэмп Крэнделл.
Повернув голову, Рэнсом смотрел на толпу, заполнявшую половину Армори-плейс. На площади и на ступенях полицейского управления собралось за это время в три раза больше демонстрантов, чем я видел, подъезжая к зданию. Над толпой колыхались транспаранты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196