– Том очень комично изобразил голосом негодование. – И забыть о своих корнях?
Когда я подписывал больничные бумаги, офицер Мангелотти стоял рядом со мной, как сторожевой пес. Потом он отвез меня на Эли-плейс и ходил вокруг дома, пока я пытался одной рукой упаковать вещи. Синяя перевязь, на которой болталась моя рука, не позволяла за один раз снести самому вниз все вещи, и Мангелотти, стоя посреди гостиной, угрюмо наблюдал, как я бегаю туда-сюда по лестнице.
Когда я спустился во второй раз, он спросил, указывая на стену:
– Ведь это настоящие картины, масляные, так?
– Так, – кивнул я.
– Я бы не повесил весь этот хлам даже в собачьей конуре, – высказался Мангелотти. Он молча смотрел, как я несу одной рукой обе сумки, закрываю дверь, а потом позволил мне самому запихнуть вещи в багажник.
– Не очень-то быстро вы двигаетесь, – сказал он.
Когда машина свернула на Берлин-авеню, я посмотрел на часы – до отлета самолета оставалось около полутора часов.
– Я хочу, чтобы вы остановились в одном месте, прежде чем мы поедем в аэропорт, – сказал я. – Это не займет много времени.
– Сержант ничего не говорил об остановке.
– Вам необязательно сообщать ему о ней.
– Вы хотите, чтобы с вами обращались как с принцем, – сказал Мангелотти. – И куда же надо заехать?
– В Центральную больницу.
– Что ж, это по крайней мере по пути в аэропорт, – проворчал Мангелотти.
9
Медсестра, постоянно пребывающая в раздраженном состоянии, в бешеном темпе провела меня по коридору, вдоль стен которого сидели в инвалидных креслах древние старики и старухи. Некоторые из них что-то бормотали себе под нос, кутаясь в тонкие хлопчатобумажные халаты. Это были самые жизнерадостные. В воздухе пахло мочой и дезинфектором, на полу кое-где виднелись лужи. Медсестра перескакивала через лужи, не считая нужным что-то объяснить, извиниться или по крайней мере опустить голову.
Мангелотти не стал выходить из машины, только сказал, что дает мне пятнадцать минут. Понадобилось коло семи минут, чтобы найти кого-нибудь, кто мог объяснить мне, где лежит Алан Брукнер, и еще пять, чтобы пройти за медсестрой по всем этим коридорам. Медсестра снова свернула за угол, протиснулась вдоль каталки, на которой лежала без сознания старуха, прикрытая грязной простыней, и остановилась перед входом в плату, которая выглядела как приют для бездомных стариков. Вдоль стен на расстоянии не более трех футов друг от друга стояли ряды кроватей. Грязные окна в конце палаты делали свет, который пропускали, похожим скорее на туман.
– Двадцать третья койка, – сказала медсестра голосом робота и исчезла в глубинах коридора.
Старики на кроватях были одинаковыми, как клоуны, здесь сознательно гасили в них любые проявления индивидуальности. Белые волосы на белых подушках, морщинистые лица, погасшие глаза и открытые рты. Некоторые что-то бормотали себе под нос. Я подошел к двадцать третьей койке.
Нечесаные белые волосы обрамляли лицо с шевелящимися губами. Я мог бы пройти мимо, если бы не посмотрел на номер. Густые брови Алана выделялись на высохшем лице. Даже его зычный голос как-то поблек, и то, что он говорил, было лишь едва внятным шепотом.
– Алан, – сказал я. – Это Тим. Ты меня слышишь?
Рот его закрылся, и на секунду мне даже показалось, что в глазах старика мелькнуло вполне осмысленное выражение. Потом губы его снова задвигались и, нагнувшись над ним, я услышал:
– ...стоящий на углу, а мой брат засунул в рот зубочистку, потому что ему казалось, что так он выглядит крутым. А на самом деле он выглядел полным дураком, и я сказал ему об этом. Я сказал, ты знаешь, почему эти дураки толпятся вокруг «Армистедз» с зубочистками во рту? Чтобы все подумали, что они только что съели там сытный обед. Дурака может распознать каждый, кроме такого же дурака, как он. Тут пришла моя тетя и сказала, что я заставляю брата плакать, и когда только научусь держать за зубами свой язык. Выпрямившись, я положил левую руку на плечо старика.
– Алан, поговорите со мной. Это Тим Андерхилл. Я хочу с вами попрощаться.
Он повернул голову в мою сторону.
– Вы помните меня? – спросил я.
В глазах его снова мелькнуло понимание.
– Ты, сукин сын. Разве я не пристрелил тебя? Разве ты не мертв?
Я встал рядом с ним на колени, едва сдерживая слезы.
– Нет, Алан, вы только ранили меня в плечо.
– Он мертв, – голос Алана обрел по крайней мере часть своей былой мощи. В глазах его светился триумф. – Я попал в него.
– Вы не должны оставаться в этом вертепе, – сказал я. – Мы должны вытащить вас отсюда.
– Послушай, мальчик, – рот его расплылся в улыбке. – Мне надо только подняться с этой постели. Есть одно место, которое я показывал когда-то брату. Это у реки. Если бы я только умел держать язык за зубами... – Он заморгал, под покрасневшими веками заблестели слезы. – Это проклятие всей моей жизни – я сначала говорю, а потом думаю. – Алан закрыл глаза.
– Алан? – позвал его я.
Слезы, катившиеся из-под закрытых век, падали на седые волосы. Через несколько секунд я понял, что старик заснул.
Когда я снова сел в машину, Мангелотти сердито посмотрел в мою сторону.
– Наверное, у вас нет часов.
– Если ты еще раз откроешь свой поганый рот, – сказал я. – То я вобью зубы тебе в горло вот этим гипсом.
Часть пятнадцатая
Ленни Валентайн
1
Вернувшись в Нью-Йорк, я изо, всех сил старался вновь зажить своей нормальной ненормальной жизнью, но мне никак не удавалось успокоиться. Словно в мое отсутствие куда-то подевалось все, что было в доме, а на месте знакомых предметов стояли теперь незнакомые, лишь отдаленно напоминавшие прежние – кресла и диваны, моя кровать и письменный стол, даже коврики на полу и книжные полки – все стало короче или уже, было не той длины и высоты, и вообще как-то изменилось, так что теперь мое жилище напоминало картинку из кусочков, которую составили, насильно втиснув одни части на место других. У меня возникало чувство, что я не понимаю, где нахожусь, отчасти за счет того, что теперь мне приходилось печатать одним указательным пальцем левой руки, который отказывался работать, как раньше, без помощи своего партнера, но главным образом причина заключалась во мне. Я вернулся из Миллхейвена таким взбудораженным, что сам не подходил больше к тому месту на картинке, где должен был находиться. К счастью, мои друзья всячески заботились о том, чтобы избавить меня от этого неприятного чувства, суетясь вокруг моей раны и постоянно требуя рассказов о том, как это мне умудрился прострелить плечо известный профессор религии. История была длинной, и я рассказывал ее довольно долго. Друзей не устраивал краткий пересказ – они требовали подробностей. Мэгги Ла особенно интересовало, что случилось со мной в то утро, когда я заблудился в тумане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
Когда я подписывал больничные бумаги, офицер Мангелотти стоял рядом со мной, как сторожевой пес. Потом он отвез меня на Эли-плейс и ходил вокруг дома, пока я пытался одной рукой упаковать вещи. Синяя перевязь, на которой болталась моя рука, не позволяла за один раз снести самому вниз все вещи, и Мангелотти, стоя посреди гостиной, угрюмо наблюдал, как я бегаю туда-сюда по лестнице.
Когда я спустился во второй раз, он спросил, указывая на стену:
– Ведь это настоящие картины, масляные, так?
– Так, – кивнул я.
– Я бы не повесил весь этот хлам даже в собачьей конуре, – высказался Мангелотти. Он молча смотрел, как я несу одной рукой обе сумки, закрываю дверь, а потом позволил мне самому запихнуть вещи в багажник.
– Не очень-то быстро вы двигаетесь, – сказал он.
Когда машина свернула на Берлин-авеню, я посмотрел на часы – до отлета самолета оставалось около полутора часов.
– Я хочу, чтобы вы остановились в одном месте, прежде чем мы поедем в аэропорт, – сказал я. – Это не займет много времени.
– Сержант ничего не говорил об остановке.
– Вам необязательно сообщать ему о ней.
– Вы хотите, чтобы с вами обращались как с принцем, – сказал Мангелотти. – И куда же надо заехать?
– В Центральную больницу.
– Что ж, это по крайней мере по пути в аэропорт, – проворчал Мангелотти.
9
Медсестра, постоянно пребывающая в раздраженном состоянии, в бешеном темпе провела меня по коридору, вдоль стен которого сидели в инвалидных креслах древние старики и старухи. Некоторые из них что-то бормотали себе под нос, кутаясь в тонкие хлопчатобумажные халаты. Это были самые жизнерадостные. В воздухе пахло мочой и дезинфектором, на полу кое-где виднелись лужи. Медсестра перескакивала через лужи, не считая нужным что-то объяснить, извиниться или по крайней мере опустить голову.
Мангелотти не стал выходить из машины, только сказал, что дает мне пятнадцать минут. Понадобилось коло семи минут, чтобы найти кого-нибудь, кто мог объяснить мне, где лежит Алан Брукнер, и еще пять, чтобы пройти за медсестрой по всем этим коридорам. Медсестра снова свернула за угол, протиснулась вдоль каталки, на которой лежала без сознания старуха, прикрытая грязной простыней, и остановилась перед входом в плату, которая выглядела как приют для бездомных стариков. Вдоль стен на расстоянии не более трех футов друг от друга стояли ряды кроватей. Грязные окна в конце палаты делали свет, который пропускали, похожим скорее на туман.
– Двадцать третья койка, – сказала медсестра голосом робота и исчезла в глубинах коридора.
Старики на кроватях были одинаковыми, как клоуны, здесь сознательно гасили в них любые проявления индивидуальности. Белые волосы на белых подушках, морщинистые лица, погасшие глаза и открытые рты. Некоторые что-то бормотали себе под нос. Я подошел к двадцать третьей койке.
Нечесаные белые волосы обрамляли лицо с шевелящимися губами. Я мог бы пройти мимо, если бы не посмотрел на номер. Густые брови Алана выделялись на высохшем лице. Даже его зычный голос как-то поблек, и то, что он говорил, было лишь едва внятным шепотом.
– Алан, – сказал я. – Это Тим. Ты меня слышишь?
Рот его закрылся, и на секунду мне даже показалось, что в глазах старика мелькнуло вполне осмысленное выражение. Потом губы его снова задвигались и, нагнувшись над ним, я услышал:
– ...стоящий на углу, а мой брат засунул в рот зубочистку, потому что ему казалось, что так он выглядит крутым. А на самом деле он выглядел полным дураком, и я сказал ему об этом. Я сказал, ты знаешь, почему эти дураки толпятся вокруг «Армистедз» с зубочистками во рту? Чтобы все подумали, что они только что съели там сытный обед. Дурака может распознать каждый, кроме такого же дурака, как он. Тут пришла моя тетя и сказала, что я заставляю брата плакать, и когда только научусь держать за зубами свой язык. Выпрямившись, я положил левую руку на плечо старика.
– Алан, поговорите со мной. Это Тим Андерхилл. Я хочу с вами попрощаться.
Он повернул голову в мою сторону.
– Вы помните меня? – спросил я.
В глазах его снова мелькнуло понимание.
– Ты, сукин сын. Разве я не пристрелил тебя? Разве ты не мертв?
Я встал рядом с ним на колени, едва сдерживая слезы.
– Нет, Алан, вы только ранили меня в плечо.
– Он мертв, – голос Алана обрел по крайней мере часть своей былой мощи. В глазах его светился триумф. – Я попал в него.
– Вы не должны оставаться в этом вертепе, – сказал я. – Мы должны вытащить вас отсюда.
– Послушай, мальчик, – рот его расплылся в улыбке. – Мне надо только подняться с этой постели. Есть одно место, которое я показывал когда-то брату. Это у реки. Если бы я только умел держать язык за зубами... – Он заморгал, под покрасневшими веками заблестели слезы. – Это проклятие всей моей жизни – я сначала говорю, а потом думаю. – Алан закрыл глаза.
– Алан? – позвал его я.
Слезы, катившиеся из-под закрытых век, падали на седые волосы. Через несколько секунд я понял, что старик заснул.
Когда я снова сел в машину, Мангелотти сердито посмотрел в мою сторону.
– Наверное, у вас нет часов.
– Если ты еще раз откроешь свой поганый рот, – сказал я. – То я вобью зубы тебе в горло вот этим гипсом.
Часть пятнадцатая
Ленни Валентайн
1
Вернувшись в Нью-Йорк, я изо, всех сил старался вновь зажить своей нормальной ненормальной жизнью, но мне никак не удавалось успокоиться. Словно в мое отсутствие куда-то подевалось все, что было в доме, а на месте знакомых предметов стояли теперь незнакомые, лишь отдаленно напоминавшие прежние – кресла и диваны, моя кровать и письменный стол, даже коврики на полу и книжные полки – все стало короче или уже, было не той длины и высоты, и вообще как-то изменилось, так что теперь мое жилище напоминало картинку из кусочков, которую составили, насильно втиснув одни части на место других. У меня возникало чувство, что я не понимаю, где нахожусь, отчасти за счет того, что теперь мне приходилось печатать одним указательным пальцем левой руки, который отказывался работать, как раньше, без помощи своего партнера, но главным образом причина заключалась во мне. Я вернулся из Миллхейвена таким взбудораженным, что сам не подходил больше к тому месту на картинке, где должен был находиться. К счастью, мои друзья всячески заботились о том, чтобы избавить меня от этого неприятного чувства, суетясь вокруг моей раны и постоянно требуя рассказов о том, как это мне умудрился прострелить плечо известный профессор религии. История была длинной, и я рассказывал ее довольно долго. Друзей не устраивал краткий пересказ – они требовали подробностей. Мэгги Ла особенно интересовало, что случилось со мной в то утро, когда я заблудился в тумане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196