Из их разговоров Себастьян понял, что родственный клан Мушаевых — отец, мать и четверо сыновей, — скрывается от властей и поэтому ведет уединенный образ жизни. Впрочем, четвертый сын ни от кого не скрывался — он сучил ножками в плетеной из прутьев люльке и жизнерадостно пускал пузыри. Ему были абсолютно безразличны проблемы взрослых — даже на свое имя и будущее предназначение он никак не реагировал:
«Саид — ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал — расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал — действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души — высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал — кто такой, — этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам — но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо — заминировано.
Что такое заминировано? Граната — знаешь? Да. Вот — очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
— Ты — настоящий волк. — Вопросов он больше не задавал — гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял — у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры — и женщину тоже, — оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
— Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, — так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. — Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев — последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю — Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, — накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), — на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом — дальнем — три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день — поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал — откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна — пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж — есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает — единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто — нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив — никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего — донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
— Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут — снять повязку, в задницу — и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… — вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. — Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог — вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная — почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые — вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
«Саид — ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал — расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал — действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души — высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал — кто такой, — этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам — но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо — заминировано.
Что такое заминировано? Граната — знаешь? Да. Вот — очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
— Ты — настоящий волк. — Вопросов он больше не задавал — гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял — у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры — и женщину тоже, — оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
— Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, — так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. — Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев — последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю — Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, — накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), — на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом — дальнем — три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день — поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал — откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна — пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж — есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает — единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто — нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив — никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего — донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
— Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут — снять повязку, в задницу — и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… — вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. — Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог — вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная — почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые — вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125