Холодок страха вновь пробежал по спине. Он никогда не упускал случая напомнить о кратковременности ее нынешнего независимого существования. В обществе он не раз открыто говорил о желании уединиться в своем имении, как только завершится путешествие. При этом его голубые глаза с издевательской насмешкой сверлили Софи. Он словно хотел разглядеть за ее внешней невозмутимостью глубоко скрытый страх. Одна, в сельской глуши, она окажется полностью беззащитной перед его безграничной жестокостью, безмолвной свидетельницей которой будет только запуганная им до смерти прислуга. А если он еще и узнает о беременности… Боже милостивый, об этом лучше не думать. А если не удастся упросить императрицу отпустить ее в Берхольское? Высочайшее разрешение способно перекрыть любые возражения мужа, но что, если Екатерина не пожелает подарить ей несколько месяцев в деревне, необходимых для того, чтобы втайне родить ребенка, которого она носит под сердцем?
В эту ночь Софи не откликнулась на стук в переборку. Одолеваемая ужасающими картинами, которые подбрасывало обостренное беременностью услужливое воображение, она поняла, что не в состоянии сейчас встречаться с Адамом так, словно ничего не произошло. Уже ничто не могло заставить ее забыться в призрачном мире иллюзий. От того, что она поделится с Адамом своими страхами, легче не станет, только усугубит его страдания, которые он так мужественно пытается скрыть от нее.
Адам, лежа в своей каюте, озадаченно хмурился. Тонкая деревяшка хранила глубокое молчание. Весь день он был занят с Потемкиным приготовлениями к завтрашнему прибытию в Кайдак. С Софьей удалось лишь мельком увидеться за обедом. И легче от этого не стало. Она выглядела погасшей, потерянной, утратившей все свое былое сияние. Может, она заснула? Адам вперился в переборку, словно хотел пронзить ее взглядом. Этого не удалось, но зато он почувствовал, что Софи не спит. Лицо его приобрело жесткое выражение.
Узкий коридор в это время был пуст, Адам тихо как тень выскользнул из своей каюты. Смутно виднеющаяся на постели фигура слегка пошевелилась, когда он прикрыл за собой дверь.
— Ты не спишь, — негромко заявил он, подходя ближе. — Не надо играть со мной, Софи. У меня нет на это сил.
Софи открыла глаза, недоумевая, почему голос его звучит столь тревожно.
— У меня нет настроения сегодня заниматься любовью.
— Ну и не будем, — миролюбиво откликнулся он. — Только поэтому ты не отвечала, когда я стучал? — Он присел на кровать и взял ее двумя пальцами за подбородок. — Мне кажется, дело не в этом, Софья Алексеевна. Я же не клиент публичного дома.
Краска залила ее щеки. В полумраке сердито сверкнули темные глаза.
— Как ты можешь такое говорить?
— Но ведь дело в другом?
— Конечно, — вздохнула она. — Что тебя так растревожило?
— Не что, а кто. Я же вижу твое состояние. Ты и днем была сама не своя. Я теряюсь в догадках, а ты меня избегаешь. Так что садись и выкладывай все, что тебя тревожит, пока я не вышел из себя окончательно.
— Интересно, что будет дальше, — пробормотала Софи.
— Еще немного, и ты узнаешь, — произнес он с шутливой угрозой, но Софи почувствовала, что Адам настроен серьезно. Она приподнялась на подушках и откинула с лица прядь волос,
— Мне кажется, дело в том, что завтра мы прибываем в Кайдак. Волшебное путешествие заканчивается. Это меня и расстраивает, — сказала она весьма уклончиво.
— Но от Кайдака мы поедем по твоим любимым степям, — возразил Адам. — Мы будем спать в шатрах под звездами. Милая моя, ты всегда любила природу!
— Карсты, — подавленно напомнила она. — Кареты и Павел. Он не будет так занят, когда принц Иосиф присоединится к нам.
Адам нахмурился, пытаясь понять, какая из двух причин более весома.
— Уверен, ты сможешь большую часть пути провести в седле. Надо только объяснить твою слабость императрице. А там, где этого не случится, можно ехать в открытой повозке. Так тебе будет легче. — Увидев, что она немного повеселела, Адам продолжил: — Про твоего мужа мне пока ничего не известно. Я еще не видел распоряжений на продолжение путешествия. Но ты все равно остаешься в свите императрицы, а он — под началом Потемкина. Так было положено еще в Киеве. Ничего не изменится.
— Хотелось бы верить, — снова вздохнула Софья, кладя голову к нему на плечо. — Обними меня, милый. Я чувствую себя так, будто с меня содрали кожу.
— Возьми мою, — предложил Адам, опуская ее на подушку и устраиваясь рядом. Прижавшись всем телом, он добавил: — Все, что у меня есть, любовь моя, принадлежит тебе. И кожа, и кости, и жилы.
Через двое суток блестящее общество вместе с присоединившимся Иосифом Прусским покинуло корабли и двинулось в степь. Софи верхом на изящной, резвой лошадке чувствовала себя на вершине блаженства. Плыть вниз по реке под ярким весенним солнцем было тоже, конечно, приятно, но не шло ни в какое сравнение с наслаждением от верховой езды — даже если придется использовать специальное дамское седло, в котором сидят боком. Когда она объяснила царице, что очень плохо переносит езду в карете, та с легкостью согласилась, чтобы юная фрейлина покаталась верхом, предложив лишь не сильно удаляться от императорского экипажа.
Князь Дмитриев оказался далеко не столь покладист. Завидев свою жену, смеющуюся от радости, на лошадке каракорской породы, он тут же подскакал к ней.
— Что это значит? Почему вы решили ехать верхом?
— Мне позволили ее величество, — примирительным тоном пояснила она. — Государыне известно, что я очень страдаю от езды в карете.
— Я не потерплю, чтобы вы носились по полям как дикарка, когда вся свита ее величества едет, как подобает, в каретах, — с ледяной яростью заявил князь.
— Я не ношусь как дикарка, — возмутилась Софья, хотя это и не совсем соответствовало действительности. Рука мужа изо всех сил стиснула рукоятку хлыста. Ее сердце сжалось. Но генерал умел сдерживать себя.
— Моя дорогая, вы должны понять: то, что вы делаете, неприлично. Мне придется поговорить с государыней. — Развернув лошадь, генерал Дмитриев поскакал к императорскому экипажу.
Софи осталась в полном унынии. Удастся ли ему убедить Екатерину, что воля мужа важнее прихотей его жены?
— У вас такой вид, Софья Алексеевна, словно вы лишились всего состояния! — воскликнул подъехавший князь Потемкин, бесконечно довольный собой и видом великолепного каравана. — Довольно! Я не желаю видеть печальные лица в такой прекрасный день! Грустить запрещается. Приказываю немедленно улыбнуться.
— С превеликим удовольствием, князь, — сделала слабую попытку Софья, — но дело в том, что мой муж хочет заставить меня ехать в карете.
— Что это он вздумал? Я понял, что вам от этого становится нехорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105