Когда свадьба, а за ней недолгий медовый месяц пройдут, она надеялась уговорить своего мужа — да, мужа, хотя ей до сих пор это представлялось странным, — позволить ей ее навестить деда в Берхольском, пока не началась зима, во время которой такая поездка станет невозможной. Она была уверена, что тот не откажет. Он выказывал такую предупредительность и уважение, что казалось, испытывает к ней гораздо более глубокие, искренние чувства, полагается жениху, лишь недавно узнавшему свою невесту.
Лелея свою мечту, она делала все, что от нес требовалось, улыбалась направо и налево, находясь в обществе, поддерживала пустые разговоры и терпеливо ждала, когда закончится ее духовное заточение.
Спустя три недели после обручения Адам Данилевский, как и все петербургское светское общество, присутствовал в Казанском соборе, где высокая, стройная женщина в богатом свадебном парчовом платье цвета слоновой кости, украшенном серебряными бутонами и серебряными кружевами, стала женой князя Дмитриева. На густых, слегка припудренных темно-каштановых локонах красовалась бриллиантовая тиара рода Дмитриевых. Адаму вдруг показалось, что молодая женщина, которая совсем недавно скакала верхом на могучем казанком жеребце, стреляла бешеных волков, исчезла с лица земли, растеряв с удручающей скоростью всю свою бурную жизненную силу. Это ощущение вызвало у него чувство сожаления, печали и пронизывающей до глубины, души утраты.
Он взглянул на жениха. Князь Дмитриев, тоже в богатом торжественном наряде, позволил себе выразить лишь легкий намек на удовлетворение в тот момент, когда князь Потемкин держал над брачующейся парой традиционный свадебный венец. Адам внутренне вознегодовал. По какому праву грубый солдафон, не терпящий неповиновения, загнавший трех жен в могилу, будет наслаждаться в своей постели гибким, юным телом, заполучит себе на многие годы яркий, незаурядный ум и первозданную свежесть душевной чистоты? В то время как он, Адам Данилевский, обманутый вдовец, не видит перед собой ничего, кроме пустоты и горькой уверенности в том, что ему не суждено испытать настоящей любви.
Софи не чувствовала своего тела; она словно смотрела откуда-то сверху и на себя, и на все происходящее, совершенно машинально совершая ритуальные движения и отвечая на ритуальные вопросы. Тяжелый запах ладана, мерцающие свечи перед образами, пение церковного хора — все это лишь усиливало ощущение оторванности от этого погрязшего в грехе мира, где царило низкопоклонство и всеобщее благоговение перед самовластием.
В карете по дороге ко дворцу Дмитриева ощущение нереальности происходящего только усилилось. В особняке устраивался грандиозный прием, соответствующий статусу и положению жениха, только что существенно преумножившего свое состояние за счет огромного наследства невесты, полученного в качестве приданого.
Царица благосклонно улыбалась, глядя на молодых, сидящих во главе гигантского банкетного стола под золоченым балдахином. Когда новобрачные открывали бал, она даже стала притопывать ногой в такт музыке, излучая полное удовлетворение. Княгиня Дмитриева являла собой замечательное подтверждение заботы и доброй воли ее императорского величества. Возвращение ее в придворный круг означало восстановление благосклонного отношения к роду Голицыных, и Екатерина не могла не почувствовать, что если еще и оставались какие-то намеки на свершившуюся некогда трагическую несправедливость, ныне для них больше не было оснований.
В десять часов императрица, по-прежнему улыбаясь, встала, давая понять, что желает лично возглавить церемонию препровождения молодых в опочивальню. Это была огромная честь, но Софи не обратила особого внимания на сей знак отличия, более сосредоточенная на собственных ощущениях. Толпа обступила ее теснее. Муж буквально впился взглядом в ее лицо. Такого выражения его бледно-голубых глаз ей видеть еще не приходилось. Она ощутила почти как удар этот откровенный взгляд мужчины, наконец дождавшегося возможности осуществить давно задуманную месть. В глазах сияло самодовольство и предвкушение удовлетворения. Это был взгляд волка, изготовившегося к прыжку. Она в ужасе обвела глазами пространство. Улыбающиеся лица, мерцающие в канделябрах свечи, резные и золоченые украшения бальной залы, казалось, потонули в тумане. Наконец она натолкнулась на немигающий взгляд Адама Данилевского. Лицо его было застывшим, красиво очерченный рот неподвижен, глаза непроницаемы. Не отдавая себе отчета, она шагнула ему навстречу. Он в тот же момент отвернулся и вышел, прокладывая себе путь в болтающей, смеющейся толпе, прочь из этого дома.
— Ну, час пробил, ma chere Sophia. — Царица взяла ее за руку. — Твой муж очень волнуется. — Последние слова она произнесла, с заговорщической улыбкой поглядывая на Дмитриева. Это была улыбка человека, которому очень хорошо известны все наслаждения супружеской спальни.
Софи обнаружила, что идет в окружении смеющейся, весело болтающей как стая сорок толпы, сопровождающей новобрачных в их апартаменты. Перед дверью спальни князь Дмитриев вместе с дружками жениха удалился в свою комнату, чтобы переодеться. Софи с императрицей, гранд-дамой и несколькими молодыми замужними придворными дамами, которые исполняли роль подружек невесты, оказалась в огромной спальне, освещенной ветвистыми канделябрами, стены которой были убраны изумрудными шелками. В центре комнаты располагалась гигантских размеров кровать со спинками резного дерева, под балдахином золотистого бархата, с золотым шелковым покрывалом. На всех предметах были вышиты гербы рода Дмитриевых.
Ее личные апартаменты были продемонстрированы ей несколько недель назад; она могла сама выбрать подходящее убранство, но эта громадная, гулкая, пышная спальня совершенно не соответствовала свадебной обстановке. Это была генеральская спальня, и если ее еще надо было чем-то запугать окончательно, то только этой холодной помпезностью.
Она была раздета, облачена в ночную сорочку. Царица сама сняла с ее головы тиару и распустила пышные напудренные локоны. Затем двери открылись. Комната заполнилась толпой гостей обоего пола, пожелавших поздравить и благословить новобрачных. Стоя в сорочке у кровати, Софи чувствовала на себе их взгляды, слышала приглушенные голоса, обсуждавшие все происходящее, — непристойные, поддразнивающие, сочувствующие, любопытствующие или даже удивленные.
Благодаря Тане она в общих чертах была готова к тому, что сейчас происходило, и к тому, что ее ожидало впереди, и считала, что ей повезло больше, чем многим невестам, хотя Татьянин опыт и не совсем ее убедил. Воспоминание о ночи на постоялом дворе по дороге в Киев всплыло с потрясающей живостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Лелея свою мечту, она делала все, что от нес требовалось, улыбалась направо и налево, находясь в обществе, поддерживала пустые разговоры и терпеливо ждала, когда закончится ее духовное заточение.
Спустя три недели после обручения Адам Данилевский, как и все петербургское светское общество, присутствовал в Казанском соборе, где высокая, стройная женщина в богатом свадебном парчовом платье цвета слоновой кости, украшенном серебряными бутонами и серебряными кружевами, стала женой князя Дмитриева. На густых, слегка припудренных темно-каштановых локонах красовалась бриллиантовая тиара рода Дмитриевых. Адаму вдруг показалось, что молодая женщина, которая совсем недавно скакала верхом на могучем казанком жеребце, стреляла бешеных волков, исчезла с лица земли, растеряв с удручающей скоростью всю свою бурную жизненную силу. Это ощущение вызвало у него чувство сожаления, печали и пронизывающей до глубины, души утраты.
Он взглянул на жениха. Князь Дмитриев, тоже в богатом торжественном наряде, позволил себе выразить лишь легкий намек на удовлетворение в тот момент, когда князь Потемкин держал над брачующейся парой традиционный свадебный венец. Адам внутренне вознегодовал. По какому праву грубый солдафон, не терпящий неповиновения, загнавший трех жен в могилу, будет наслаждаться в своей постели гибким, юным телом, заполучит себе на многие годы яркий, незаурядный ум и первозданную свежесть душевной чистоты? В то время как он, Адам Данилевский, обманутый вдовец, не видит перед собой ничего, кроме пустоты и горькой уверенности в том, что ему не суждено испытать настоящей любви.
Софи не чувствовала своего тела; она словно смотрела откуда-то сверху и на себя, и на все происходящее, совершенно машинально совершая ритуальные движения и отвечая на ритуальные вопросы. Тяжелый запах ладана, мерцающие свечи перед образами, пение церковного хора — все это лишь усиливало ощущение оторванности от этого погрязшего в грехе мира, где царило низкопоклонство и всеобщее благоговение перед самовластием.
В карете по дороге ко дворцу Дмитриева ощущение нереальности происходящего только усилилось. В особняке устраивался грандиозный прием, соответствующий статусу и положению жениха, только что существенно преумножившего свое состояние за счет огромного наследства невесты, полученного в качестве приданого.
Царица благосклонно улыбалась, глядя на молодых, сидящих во главе гигантского банкетного стола под золоченым балдахином. Когда новобрачные открывали бал, она даже стала притопывать ногой в такт музыке, излучая полное удовлетворение. Княгиня Дмитриева являла собой замечательное подтверждение заботы и доброй воли ее императорского величества. Возвращение ее в придворный круг означало восстановление благосклонного отношения к роду Голицыных, и Екатерина не могла не почувствовать, что если еще и оставались какие-то намеки на свершившуюся некогда трагическую несправедливость, ныне для них больше не было оснований.
В десять часов императрица, по-прежнему улыбаясь, встала, давая понять, что желает лично возглавить церемонию препровождения молодых в опочивальню. Это была огромная честь, но Софи не обратила особого внимания на сей знак отличия, более сосредоточенная на собственных ощущениях. Толпа обступила ее теснее. Муж буквально впился взглядом в ее лицо. Такого выражения его бледно-голубых глаз ей видеть еще не приходилось. Она ощутила почти как удар этот откровенный взгляд мужчины, наконец дождавшегося возможности осуществить давно задуманную месть. В глазах сияло самодовольство и предвкушение удовлетворения. Это был взгляд волка, изготовившегося к прыжку. Она в ужасе обвела глазами пространство. Улыбающиеся лица, мерцающие в канделябрах свечи, резные и золоченые украшения бальной залы, казалось, потонули в тумане. Наконец она натолкнулась на немигающий взгляд Адама Данилевского. Лицо его было застывшим, красиво очерченный рот неподвижен, глаза непроницаемы. Не отдавая себе отчета, она шагнула ему навстречу. Он в тот же момент отвернулся и вышел, прокладывая себе путь в болтающей, смеющейся толпе, прочь из этого дома.
— Ну, час пробил, ma chere Sophia. — Царица взяла ее за руку. — Твой муж очень волнуется. — Последние слова она произнесла, с заговорщической улыбкой поглядывая на Дмитриева. Это была улыбка человека, которому очень хорошо известны все наслаждения супружеской спальни.
Софи обнаружила, что идет в окружении смеющейся, весело болтающей как стая сорок толпы, сопровождающей новобрачных в их апартаменты. Перед дверью спальни князь Дмитриев вместе с дружками жениха удалился в свою комнату, чтобы переодеться. Софи с императрицей, гранд-дамой и несколькими молодыми замужними придворными дамами, которые исполняли роль подружек невесты, оказалась в огромной спальне, освещенной ветвистыми канделябрами, стены которой были убраны изумрудными шелками. В центре комнаты располагалась гигантских размеров кровать со спинками резного дерева, под балдахином золотистого бархата, с золотым шелковым покрывалом. На всех предметах были вышиты гербы рода Дмитриевых.
Ее личные апартаменты были продемонстрированы ей несколько недель назад; она могла сама выбрать подходящее убранство, но эта громадная, гулкая, пышная спальня совершенно не соответствовала свадебной обстановке. Это была генеральская спальня, и если ее еще надо было чем-то запугать окончательно, то только этой холодной помпезностью.
Она была раздета, облачена в ночную сорочку. Царица сама сняла с ее головы тиару и распустила пышные напудренные локоны. Затем двери открылись. Комната заполнилась толпой гостей обоего пола, пожелавших поздравить и благословить новобрачных. Стоя в сорочке у кровати, Софи чувствовала на себе их взгляды, слышала приглушенные голоса, обсуждавшие все происходящее, — непристойные, поддразнивающие, сочувствующие, любопытствующие или даже удивленные.
Благодаря Тане она в общих чертах была готова к тому, что сейчас происходило, и к тому, что ее ожидало впереди, и считала, что ей повезло больше, чем многим невестам, хотя Татьянин опыт и не совсем ее убедил. Воспоминание о ночи на постоялом дворе по дороге в Киев всплыло с потрясающей живостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105