Хотя бы ради меня.
— Я собираюсь с ними поговорить. Хотя и не ради тебя. Но у меня не много времени и следует проявлять осторожность — меня послали в качестве художественной декорации, а не для того, чтобы что-то предпринимать.
— Ты самая художественная из декораций, — неуклюже польстил ей Аргайл. — Только я не могу себе представить, чтобы ты ничего не предпринимала. Слушай, а мне нельзя пойти с тобой? — Он изо всех сил старался произвести впечатление обаятельного человека и к тому же такого, который будет присутствовать в комнате для допросов, но его не станут замечать.
— Исключено. Бредовая мысль. Отношения с Боволо и без того натянуты, а так он совсем сбесится. Кроме того, это совершенно не твое дело.
Вечерело. Флавия устала и сделалась раздражительной. У нее складывалось ощущение, что на это дело ей потребуется больше времени, чем она предполагала. И подсознательно она злилась на Аргайла за то, что он привязался со своей чертовой картиной. Хотя вина, конечно, не его и совсем нечестно так на него кидаться. Ей срочно требовалось выспаться. Поэтому она попросила счет, расплатилась и проворно потащила Аргайла к выходу — на свежий вечерний воздух.
Флавия стояла у ресторана и, засунув руки в карманы, любовалась видом и прикидывала, какой из многочисленных узких переулков приведет ее обратно к отелю. Она обладала хорошим чувством направления и всегда удивлялась, когда это чувство ее подводило. Но в Венеции ее топографическое чутье моментально пропадало. Аргайл стоял рядом и, как обычно, когда что-то обдумывал, переминался с ноги на ногу.
— Пора, — наконец произнес он. — Пойду-ка я к себе в гостиницу, пока ты не захотела, чтобы я тебя проводил в твою.
Флавия вздохнула и улыбнулась:
— Я туда ни в жизнь не доберусь, — но тут же поправилась: — Ладно, все в порядке. Как-нибудь доковыляю. Заскакивай утром, я тебя просвещу. — И оставила слегка расстроенного Аргайла, который еще долго бродил кругами, пока случайно не вышел к гостинице.
ГЛАВА 4
На следующее утро Аргайл сидел в кресле в спальне Флавии и читал газету. Он прекрасно сознавал, что вчерашняя резкость Флавии бесследно исчезнет после восьми часов забытья, и пришел к завтраку, чтобы напомнить ей о его полотне. Он продолжал о нем думать и все еще тревожился.
Джонатан не слишком торопился заняться собственным делом. Да и не было у него в этот момент никакого дела. Решил поиграть в игру «кто кого переждет», объяснил Аргайл, стараясь напустить на себя лукавый вид многоопытного профессионала. Если они с ним, как с идиотом, то и он с ними так. Это лучший ответ.
— Я хочу эти картины, — продолжал он. — Но с ними возникли трудности. Мой дорогой, любимый работодатель не простит, если я впутаю его в очередной небольшой скандальчик, — глубокомысленно заключил Аргайл, допивая кофе.
В этом он нисколько не заблуждался. Сэр Эдвард Бирнес был во многих отношениях человеком легким в обращении, но придавал большое значение своей безупречной репутации честного дельца международного художественного бизнеса. Аргайл уже успел сыграть небольшую, но весомую роль в том, что его шеф продал итальянскому Национальному музею фальшивого Рафаэля, и это чуть не погубило его карьеру. Не то чтобы это была вина Джонатана, кстати, потом он же почти все сам и разгреб, но дело не забылось, и повторение не сошло бы ему с рук.
— Слушай, а откуда ты вообще узнал об этих картинах? Очередной пример твоих сыщицких потуг? — Это было сказано с легким налетом сарказма. За прошлые подвиги Аргайл заработал в управлении не слишком приятную славу чудака. И поэтому он, как и следовало ожидать, без энтузиазма воспринял замечание Флавии.
— Не совсем. Примерно шесть месяцев назад престарелая дама сама написала Бирнесу. Судя по всему, она переоценивала стоимость картин. И меня направили избавить ее от иллюзий и заключить сделку. Так что видишь, моей вины никакой.
Под гнетом тягот жизни Аргайл вздохнул и допил кофе.
— Пойдешь осматривать церкви или намерена повиноваться служебному долгу?
Флавия оттолкнула стул и встала.
— Боюсь, что последнее. Начнем с члена комитета номер один, а потом, наверное, продолжим.
Англичанин с теплотой подумал, что сегодня она выглядела особенно эффектно. Распущенные волосы сияли на струящемся сквозь оконное стекло свету. Лицо открытое, глаза поразительной голубизны. Гм… Аргайл поборол восхищение — понимал, что в это время суток его никто не оценит. Господи! Разве было такое время, когда ценили его восторги!
— И кто же этот счастливчик?
— Тони Робертс. Я встречаюсь с ним на острове, решила сначала разделаться с англосаксами. Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Вполне достаточно, чтобы не величать его Тони. Исключительно Энтони. Он слишком велик для уменьшительно-ласкательных сокращений. Все равно что обратиться к Леонардо да Винчи — Ленни.
— Что он собой представляет?
— Это смотря кого слушать. У него есть свой клуб фанатов. Те утверждают, что он великий человек и его вклад в науку бесценен. В общем, джентльмен и мудрец. Знаешь, есть такие люди: безукоризненные манеры и полная профессиональная состоятельность. Прямо святой нашего времени. Но есть и менее лестное мнение: несмотря на все свое обаяние, он просто-напросто надутый старый козел. Так о нем обычно отзываются те, кто ничего не поимел от его обширной сети патронажа.
— А сам он чего стоит?
— На этот счет есть тоже различные суждения, — пожал плечами Аргайл. — Его книга, посвященная венецианским художественным состязаниям, обычно признается революционным словом в науке. Но другие, не такие восторженные почитатели, утверждают, что он себя изжил. И то правда — трудно двадцать лет существовать на былой репутации. Что до меня, скажу тебе честно: не знаю. Сам я с ним никогда не встречался, но слышал — он страстный коллекционер и платит по счетам. Чего еще желать от человека?
Фонд Чини — другое название монастыря Сан-Джорджо Маджоре — шедевра Андреа Палладио XVI века, отошедшего государству и превращенного в элитарный историко-научный конференц-центр. Именно в таком месте стоит проводить заседания и собирать на них людей, которых хотите поразить. А уж для исследователей творчества самого знаменитого художника Венеции вообще ни на что не скупились, и для организации ежегодной конференции в полное распоряжение Тициановского комитета предоставили хорошо оборудованную комнату для заседаний, удобные номера, телефоны, телефаксы, ксероксы и солидный коллектив поваров и горничных.
И что, как не открывающийся пейзаж мог заставить умы ученых работать в нужном направлении: напротив площадь Сан-Марко, слева церковь Санта-Мария-дел-ла-Салюте; камень, терракота, кирпич — здания ярко выделяются в свете затухающего и все более редкого осеннего солнца, и это само по себе веское доказательство того, что Венеция — одно из величайших чудес света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Я собираюсь с ними поговорить. Хотя и не ради тебя. Но у меня не много времени и следует проявлять осторожность — меня послали в качестве художественной декорации, а не для того, чтобы что-то предпринимать.
— Ты самая художественная из декораций, — неуклюже польстил ей Аргайл. — Только я не могу себе представить, чтобы ты ничего не предпринимала. Слушай, а мне нельзя пойти с тобой? — Он изо всех сил старался произвести впечатление обаятельного человека и к тому же такого, который будет присутствовать в комнате для допросов, но его не станут замечать.
— Исключено. Бредовая мысль. Отношения с Боволо и без того натянуты, а так он совсем сбесится. Кроме того, это совершенно не твое дело.
Вечерело. Флавия устала и сделалась раздражительной. У нее складывалось ощущение, что на это дело ей потребуется больше времени, чем она предполагала. И подсознательно она злилась на Аргайла за то, что он привязался со своей чертовой картиной. Хотя вина, конечно, не его и совсем нечестно так на него кидаться. Ей срочно требовалось выспаться. Поэтому она попросила счет, расплатилась и проворно потащила Аргайла к выходу — на свежий вечерний воздух.
Флавия стояла у ресторана и, засунув руки в карманы, любовалась видом и прикидывала, какой из многочисленных узких переулков приведет ее обратно к отелю. Она обладала хорошим чувством направления и всегда удивлялась, когда это чувство ее подводило. Но в Венеции ее топографическое чутье моментально пропадало. Аргайл стоял рядом и, как обычно, когда что-то обдумывал, переминался с ноги на ногу.
— Пора, — наконец произнес он. — Пойду-ка я к себе в гостиницу, пока ты не захотела, чтобы я тебя проводил в твою.
Флавия вздохнула и улыбнулась:
— Я туда ни в жизнь не доберусь, — но тут же поправилась: — Ладно, все в порядке. Как-нибудь доковыляю. Заскакивай утром, я тебя просвещу. — И оставила слегка расстроенного Аргайла, который еще долго бродил кругами, пока случайно не вышел к гостинице.
ГЛАВА 4
На следующее утро Аргайл сидел в кресле в спальне Флавии и читал газету. Он прекрасно сознавал, что вчерашняя резкость Флавии бесследно исчезнет после восьми часов забытья, и пришел к завтраку, чтобы напомнить ей о его полотне. Он продолжал о нем думать и все еще тревожился.
Джонатан не слишком торопился заняться собственным делом. Да и не было у него в этот момент никакого дела. Решил поиграть в игру «кто кого переждет», объяснил Аргайл, стараясь напустить на себя лукавый вид многоопытного профессионала. Если они с ним, как с идиотом, то и он с ними так. Это лучший ответ.
— Я хочу эти картины, — продолжал он. — Но с ними возникли трудности. Мой дорогой, любимый работодатель не простит, если я впутаю его в очередной небольшой скандальчик, — глубокомысленно заключил Аргайл, допивая кофе.
В этом он нисколько не заблуждался. Сэр Эдвард Бирнес был во многих отношениях человеком легким в обращении, но придавал большое значение своей безупречной репутации честного дельца международного художественного бизнеса. Аргайл уже успел сыграть небольшую, но весомую роль в том, что его шеф продал итальянскому Национальному музею фальшивого Рафаэля, и это чуть не погубило его карьеру. Не то чтобы это была вина Джонатана, кстати, потом он же почти все сам и разгреб, но дело не забылось, и повторение не сошло бы ему с рук.
— Слушай, а откуда ты вообще узнал об этих картинах? Очередной пример твоих сыщицких потуг? — Это было сказано с легким налетом сарказма. За прошлые подвиги Аргайл заработал в управлении не слишком приятную славу чудака. И поэтому он, как и следовало ожидать, без энтузиазма воспринял замечание Флавии.
— Не совсем. Примерно шесть месяцев назад престарелая дама сама написала Бирнесу. Судя по всему, она переоценивала стоимость картин. И меня направили избавить ее от иллюзий и заключить сделку. Так что видишь, моей вины никакой.
Под гнетом тягот жизни Аргайл вздохнул и допил кофе.
— Пойдешь осматривать церкви или намерена повиноваться служебному долгу?
Флавия оттолкнула стул и встала.
— Боюсь, что последнее. Начнем с члена комитета номер один, а потом, наверное, продолжим.
Англичанин с теплотой подумал, что сегодня она выглядела особенно эффектно. Распущенные волосы сияли на струящемся сквозь оконное стекло свету. Лицо открытое, глаза поразительной голубизны. Гм… Аргайл поборол восхищение — понимал, что в это время суток его никто не оценит. Господи! Разве было такое время, когда ценили его восторги!
— И кто же этот счастливчик?
— Тони Робертс. Я встречаюсь с ним на острове, решила сначала разделаться с англосаксами. Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Вполне достаточно, чтобы не величать его Тони. Исключительно Энтони. Он слишком велик для уменьшительно-ласкательных сокращений. Все равно что обратиться к Леонардо да Винчи — Ленни.
— Что он собой представляет?
— Это смотря кого слушать. У него есть свой клуб фанатов. Те утверждают, что он великий человек и его вклад в науку бесценен. В общем, джентльмен и мудрец. Знаешь, есть такие люди: безукоризненные манеры и полная профессиональная состоятельность. Прямо святой нашего времени. Но есть и менее лестное мнение: несмотря на все свое обаяние, он просто-напросто надутый старый козел. Так о нем обычно отзываются те, кто ничего не поимел от его обширной сети патронажа.
— А сам он чего стоит?
— На этот счет есть тоже различные суждения, — пожал плечами Аргайл. — Его книга, посвященная венецианским художественным состязаниям, обычно признается революционным словом в науке. Но другие, не такие восторженные почитатели, утверждают, что он себя изжил. И то правда — трудно двадцать лет существовать на былой репутации. Что до меня, скажу тебе честно: не знаю. Сам я с ним никогда не встречался, но слышал — он страстный коллекционер и платит по счетам. Чего еще желать от человека?
Фонд Чини — другое название монастыря Сан-Джорджо Маджоре — шедевра Андреа Палладио XVI века, отошедшего государству и превращенного в элитарный историко-научный конференц-центр. Именно в таком месте стоит проводить заседания и собирать на них людей, которых хотите поразить. А уж для исследователей творчества самого знаменитого художника Венеции вообще ни на что не скупились, и для организации ежегодной конференции в полное распоряжение Тициановского комитета предоставили хорошо оборудованную комнату для заседаний, удобные номера, телефоны, телефаксы, ксероксы и солидный коллектив поваров и горничных.
И что, как не открывающийся пейзаж мог заставить умы ученых работать в нужном направлении: напротив площадь Сан-Марко, слева церковь Санта-Мария-дел-ла-Салюте; камень, терракота, кирпич — здания ярко выделяются в свете затухающего и все более редкого осеннего солнца, и это само по себе веское доказательство того, что Венеция — одно из величайших чудес света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55