Отскакивая от очередного удара, Эйнсли в изумлении увидела, как все четверо ее братьев скопом навалились на отца. Им удалось стащить его с лошади. Пока Джордж и Мартин силой удерживали взбешенного Дуггана, Колин и Вильям заслоняли сестру. Еле живая от страха, Эйнсли с ужасом ждала, что же будет дальше.
— Ублюдки! — взревел Дугган, отбрасывая державших его сыновей и снова выхватывая меч. На этот раз он бросился на Джорджа и Мартина, которые успели вовремя отскочить. — Вы все — подлые ублюдки и предатели!
— Остановись, отец, ради всего святого! Ты не можешь убить собственную плоть и кровь! — закричал Колин, держа свой меч наготове, когда Дугган угрожающе подступил к нему.
— С каких это пор вам стала так дорога эта безмозглая девчонка? — насмешливо вопросил Дугган, обводя сыновей взглядом.
— Как мы к ней относимся, не имеет значения, — ответил Мартин с плохо сдерживаемым страхом и гневом. — Ты не можешь ее убить.
— Законы нашей земли гласят, что я волен поступить с этой шлюхой так, как сочту нужным, — возразил Дугган, однако спрятал меч в ножны. — Она пыталась предать меня!
— Я много времени провел в монастыре, отец, и ни разу не слышал, что человек имеет право убить свое собственное дитя, — спокойно сказал Колин. — Конечно, если ты попытаешься это сделать, никто не осмелится препятствовать тебе, но знай — эта кровь обагрит и наши руки, раз мы не нашли в себе мужества остановить такое подлое убийство. Ты волен взять на душу этот смертный грех, но мы не допустим, чтобы твой поступок пал черной тенью и на наши бессмертные души!
Эйнсли видела, как отец пытается справиться со своим гневом — гневом, толкавшим его на хладнокровное убийство дочери. Она неожиданно поняла, что Колину придает мужества не только сознание того, что он — любимый сын отца, но и то, что брат долго пробыл в монастыре и получил образование. Несмотря на множество совершенных грехов, лишивших его надежды на милость Божью, Дугган Макнейрн все же испытывал благоговение перед церковью, как и большинство людей.
— Я хочу надежно запереть эту шлюху, — наконец проговорил Дугган, понемногу успокаиваясь.
— Я прослежу, чтобы она не выходила из своей спальни, — послушно отозвался Колин.
— Ну кет! — проревел Дугган. — Эту предательницу надо бросить в темницу.
— Но, отец…
— Ты слышал, что я сказал, сын? Брось ее в темницу! Я не потерплю, чтобы она снова попыталась сбежать к своему норманну и выдать нас всех.
Не в силах и дальше слушать эти несправедливые обвинения в предательстве, Эйнсли открыла было рот, чтобы защитить себя, но Колин с такой силой сжал ей руку, что она охнула. Несмотря на отчаянное желание оправдаться — если не перед отцом, то хотя бы перед своими братьями, — девушка промолчала. Колин прав. Если она заговорит, отец снова разгневается, и вряд ли на этот раз ей удастся избежать смерти.
Провожаемая сочувственными взглядами братьев, Эйнсли послушно последовала за Колином к его лошади. Девушка с грустью думала о том, что хотя на этот раз у ее братьев хватило мужества удержать отца от убийства, они вряд ли будут и дальше защищать ее. А что толку в сочувствии? Они наверняка думают — она сама виновата, что навлекла на свою голову гнев отца, и должна быть счастлива, что благодаря их вмешательству осталась жива. Но разве гнить в темнице Кенгарвея — это значит жить?..
К ее огромной радости, Колин немного отстал от остальных, несмотря на грозные взгляды, которые время от времени бросал на него Дугган. Эйнсли не хотелось бы сейчас оказаться рядом с отцом или его людьми. По мере приближения к Кенгарвею страх и гнев девушки постепенно уступали место отчаянию и глубокой боли.
Было тяжело сознавать, что родной отец, человек, чье семя дало ей жизнь, осмелился броситься на нее с мечом. Еще никогда, несмотря на жестокие побои, которые ей приходилось сносить, Эйнсли так остро не чувствовала, что совершенно безразлична ему.
— Я всегда знала, что отец меня не любит. Мне кажется, он не любит никого из своих детей, даже тебя, хотя всегда уверяет, что сыновья ему дороги, — призналась она Колику, не сводя глаз с широкой спины Дуггана, маячившей впереди. — Но мне и в голову не могло прийти, что он меня ненавидит…
— Послушай… — нерешительно начал Колин, но Эйнсли прервала его:
— И не пытайся меня утешить — все, что ты скажешь, будет лишь спасительной ложью. Когда отец избивал меня до полусмерти, можно было подумать, что гнев настолько ослепил его, что он не соображает, что делает. Но сегодня он попытался снести мне голову мечом! Его остановило лишь вмешательство сыновей… О чем же еще толковать? Ясно, что он меня ненавидит! Одного я не могу понять — чем вызвана такая лютая ненависть? С тех пор как я себя помню, еще ребенком, я всегда старалась как можно реже попадаться ему на глаза…
— Ты же знаешь — он вообще презирает женщин.
— Ну да. По его мнению, они годятся лишь на то, чтобы рожать сыновей, а у него и так их четверо. Но такого объяснения недостаточно. Раньше, насколько я знаю, он никогда не пытался убить женщину…
Колин рассмеялся, но в этом смехе было мало веселого.
— Нет, не пытался, хотя многих избил до полусмерти. Прости, Эйнсли, если то, что я сейчас скажу, покажется тебе неприятным, но я давно уже пришел к выводу — твое единственное преступление состоит в том, что ты жива. Отец ненавидит тебя за это.
Эйнсли, нахмурившись, бросила взгляд на брата.
— Я тебя не понимаю. Конечно, я была еще ребенком, когда умерла наша мать, но такой ненависти я не помню. А ведь тогда я тоже была жива, — с иронией напомнила она брату, и Колин снова невесело усмехнулся.
— Да, была. И мать — тоже, — произнес он с расстановкой.
— Не может же отец винить меня в смерти матери! — прошептала Эйнсли с ужасом.
— Нет, конечно. Единственное, за что он ценил нашу мать, так это за то, что она способна рожать здоровых сыновей. Иначе разве он бросил бы ее в Кенгарвее лицом к лицу с Фрейзерами? Ведь отец не мог не понимать, какая судьба ее ждет…
— Так ты считаешь, что он ненавидит меня еще с той поры? Но почему?..
— Потому что тебе не повезло умереть вместе с матерью. Каждый раз, когда он глядит на тебя, в его ушах стоят проклятия за то, что он так трусливо бросил ее. Может быть, наш отец и не любил мать, но ее любили другие. Все, кому известны обстоятельства ее гибели, не могут не задаваться вопросом, как наш отец осмелился бросить свою жену и ребенка на растерзание Фрейзерам, которые славятся своей жестокостью ко всем без исключения: будь то беспомощный старик, женщина или ребенок. Ты — ходячее напоминание о его позоре.
— Я не думаю, что наш отец способен испытывать стыд.
— Согласен. Я вообще не уверен, что он винит себя в ее смерти. Но он чрезвычайно дорожит своей репутацией смелого и мужественного человека, а разве такой поступок свидетельствует о мужестве?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Ублюдки! — взревел Дугган, отбрасывая державших его сыновей и снова выхватывая меч. На этот раз он бросился на Джорджа и Мартина, которые успели вовремя отскочить. — Вы все — подлые ублюдки и предатели!
— Остановись, отец, ради всего святого! Ты не можешь убить собственную плоть и кровь! — закричал Колин, держа свой меч наготове, когда Дугган угрожающе подступил к нему.
— С каких это пор вам стала так дорога эта безмозглая девчонка? — насмешливо вопросил Дугган, обводя сыновей взглядом.
— Как мы к ней относимся, не имеет значения, — ответил Мартин с плохо сдерживаемым страхом и гневом. — Ты не можешь ее убить.
— Законы нашей земли гласят, что я волен поступить с этой шлюхой так, как сочту нужным, — возразил Дугган, однако спрятал меч в ножны. — Она пыталась предать меня!
— Я много времени провел в монастыре, отец, и ни разу не слышал, что человек имеет право убить свое собственное дитя, — спокойно сказал Колин. — Конечно, если ты попытаешься это сделать, никто не осмелится препятствовать тебе, но знай — эта кровь обагрит и наши руки, раз мы не нашли в себе мужества остановить такое подлое убийство. Ты волен взять на душу этот смертный грех, но мы не допустим, чтобы твой поступок пал черной тенью и на наши бессмертные души!
Эйнсли видела, как отец пытается справиться со своим гневом — гневом, толкавшим его на хладнокровное убийство дочери. Она неожиданно поняла, что Колину придает мужества не только сознание того, что он — любимый сын отца, но и то, что брат долго пробыл в монастыре и получил образование. Несмотря на множество совершенных грехов, лишивших его надежды на милость Божью, Дугган Макнейрн все же испытывал благоговение перед церковью, как и большинство людей.
— Я хочу надежно запереть эту шлюху, — наконец проговорил Дугган, понемногу успокаиваясь.
— Я прослежу, чтобы она не выходила из своей спальни, — послушно отозвался Колин.
— Ну кет! — проревел Дугган. — Эту предательницу надо бросить в темницу.
— Но, отец…
— Ты слышал, что я сказал, сын? Брось ее в темницу! Я не потерплю, чтобы она снова попыталась сбежать к своему норманну и выдать нас всех.
Не в силах и дальше слушать эти несправедливые обвинения в предательстве, Эйнсли открыла было рот, чтобы защитить себя, но Колин с такой силой сжал ей руку, что она охнула. Несмотря на отчаянное желание оправдаться — если не перед отцом, то хотя бы перед своими братьями, — девушка промолчала. Колин прав. Если она заговорит, отец снова разгневается, и вряд ли на этот раз ей удастся избежать смерти.
Провожаемая сочувственными взглядами братьев, Эйнсли послушно последовала за Колином к его лошади. Девушка с грустью думала о том, что хотя на этот раз у ее братьев хватило мужества удержать отца от убийства, они вряд ли будут и дальше защищать ее. А что толку в сочувствии? Они наверняка думают — она сама виновата, что навлекла на свою голову гнев отца, и должна быть счастлива, что благодаря их вмешательству осталась жива. Но разве гнить в темнице Кенгарвея — это значит жить?..
К ее огромной радости, Колин немного отстал от остальных, несмотря на грозные взгляды, которые время от времени бросал на него Дугган. Эйнсли не хотелось бы сейчас оказаться рядом с отцом или его людьми. По мере приближения к Кенгарвею страх и гнев девушки постепенно уступали место отчаянию и глубокой боли.
Было тяжело сознавать, что родной отец, человек, чье семя дало ей жизнь, осмелился броситься на нее с мечом. Еще никогда, несмотря на жестокие побои, которые ей приходилось сносить, Эйнсли так остро не чувствовала, что совершенно безразлична ему.
— Я всегда знала, что отец меня не любит. Мне кажется, он не любит никого из своих детей, даже тебя, хотя всегда уверяет, что сыновья ему дороги, — призналась она Колику, не сводя глаз с широкой спины Дуггана, маячившей впереди. — Но мне и в голову не могло прийти, что он меня ненавидит…
— Послушай… — нерешительно начал Колин, но Эйнсли прервала его:
— И не пытайся меня утешить — все, что ты скажешь, будет лишь спасительной ложью. Когда отец избивал меня до полусмерти, можно было подумать, что гнев настолько ослепил его, что он не соображает, что делает. Но сегодня он попытался снести мне голову мечом! Его остановило лишь вмешательство сыновей… О чем же еще толковать? Ясно, что он меня ненавидит! Одного я не могу понять — чем вызвана такая лютая ненависть? С тех пор как я себя помню, еще ребенком, я всегда старалась как можно реже попадаться ему на глаза…
— Ты же знаешь — он вообще презирает женщин.
— Ну да. По его мнению, они годятся лишь на то, чтобы рожать сыновей, а у него и так их четверо. Но такого объяснения недостаточно. Раньше, насколько я знаю, он никогда не пытался убить женщину…
Колин рассмеялся, но в этом смехе было мало веселого.
— Нет, не пытался, хотя многих избил до полусмерти. Прости, Эйнсли, если то, что я сейчас скажу, покажется тебе неприятным, но я давно уже пришел к выводу — твое единственное преступление состоит в том, что ты жива. Отец ненавидит тебя за это.
Эйнсли, нахмурившись, бросила взгляд на брата.
— Я тебя не понимаю. Конечно, я была еще ребенком, когда умерла наша мать, но такой ненависти я не помню. А ведь тогда я тоже была жива, — с иронией напомнила она брату, и Колин снова невесело усмехнулся.
— Да, была. И мать — тоже, — произнес он с расстановкой.
— Не может же отец винить меня в смерти матери! — прошептала Эйнсли с ужасом.
— Нет, конечно. Единственное, за что он ценил нашу мать, так это за то, что она способна рожать здоровых сыновей. Иначе разве он бросил бы ее в Кенгарвее лицом к лицу с Фрейзерами? Ведь отец не мог не понимать, какая судьба ее ждет…
— Так ты считаешь, что он ненавидит меня еще с той поры? Но почему?..
— Потому что тебе не повезло умереть вместе с матерью. Каждый раз, когда он глядит на тебя, в его ушах стоят проклятия за то, что он так трусливо бросил ее. Может быть, наш отец и не любил мать, но ее любили другие. Все, кому известны обстоятельства ее гибели, не могут не задаваться вопросом, как наш отец осмелился бросить свою жену и ребенка на растерзание Фрейзерам, которые славятся своей жестокостью ко всем без исключения: будь то беспомощный старик, женщина или ребенок. Ты — ходячее напоминание о его позоре.
— Я не думаю, что наш отец способен испытывать стыд.
— Согласен. Я вообще не уверен, что он винит себя в ее смерти. Но он чрезвычайно дорожит своей репутацией смелого и мужественного человека, а разве такой поступок свидетельствует о мужестве?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86