Она произнесла это тихо, и он не проснулся, впрочем, он проспал почти целый день, пока она сидела, обложившись горами бумаг, изучала картинки на мониторе компьютера и задавала себе вопрос, который не приходил ей в голову раньше, постепенно подбираясь к ответу.
– Привет. Кто-нибудь есть дома?
Солнце клонилось к западу, и его янтарный свет проливался на реку. Ветерок стал холоднее и больше не пах так сильно водой. Гид и его подопечные давно ушли. Утки уплыли вверх по реке, где их подкармливали туристы, отдыхавшие в череде кафе и баров у моста Магдалены. Стелла сидела, скрестив ноги, грызла кончик ручки и в мягком вечернем свете делала записи в большом блокноте.
– Меня тут не ждут?
В дверях появился приземистый мужчина, и сквозняк разбросал бумаги.
– Гордон? Конечно ждут, входите…
Профессор Гордон Фрейзер, бакалавр, магистр, член Геологического общества, член Королевского общества и основной претендент на пост ректора колледжа Бидз в том маловероятном случае, если бы Тони Буклесс когда-либо отказался от него, был геологом и специализировался на осадочных породах, а еще спелеологом с мировым именем.
Это был невысокий плотный мужчина с морковного цвета бородой и выступающими канатами сухожилий на предплечьях. Волосы обрамляли его голову шапкой роскошных завитков, на зависть всем женщинам мира. Одет он был в футболку Клуба спелеологов и скалолазов Кембриджа, со списком своих первых спусков на груди, который мог бы показаться невероятным, если бы Стелла не принимала участия в последнем и не знала, что все остальное чистая правда.
В его речи ясно слышался акцент жителя северо-западной Шотландии, и рассказывали, будто он носит килт, хотя сама Стелла видела его в шотландском одеянии только один раз, три недели назад, когда Гордон Гном выступал в роли второго свидетеля на их свадьбе.
Сейчас он смущенно замер на пороге с букетом фрезий в руках и заглядывал в дверь. Каменный череп оказался вне поля его зрения, и Стелла, прежде чем встать, быстро накрыла камень своим рюкзаком.
– Извините, я увлеклась дневниками. Давайте сделаю нам кофе, а потом попробуем разбудить Кита. Он расстроится, если не повидает вас.
– Кит не спит, – откликнулся Кит со своего кресла, стоящего у окна.
Он произнес это, слегка растягивая слова, так что было непонятно, проснулся он три часа назад или еще находится в полудреме. Колеса, работающие на батарейках, начали со стоном поворачиваться, и он пожал своим здоровым плечом.
– Извини, – ответил он на ее немой вопрос. – Я должен был бы признаться раньше. Но это было такое удовольствие – наблюдать за тем, как ты работаешь.
Его чуть отстраненный взгляд встретился с ее взглядом и сказал ей яснее слов, что ему тоже необходимо побыть одному, просто посидеть и подумать; что какая-то часть его существа хочет оставаться закрытой от всех и он просит у нее за это прощения.
– Мне нужно в туалет, – весело проговорил он. – Если ты сделаешь кофе, я буду готов к тому моменту, когда он сварится, и ты сможешь показать, что тебе удалось найти в дневниках Оуэна.
Кухня пристроилась в углу комнаты, остатки планировки времен Тюдоров, когда архитекторы не видели причин защищать спальню и кабинет от тепла, идущего от плиты.
Когда он ушел, Стелла не спеша занялась приготовлением кофе, поручив Гордону молоть зерна, пока сама кипятила молоко в кастрюльке с толстым дном. Они разговаривали о пещерах, которые оба знали, и ни словом не обмолвились о несчастном случае. Они уже все обсудили у постели Кита за те три недели, что предшествовали его возвращению домой.
За это время другие спелеологи прошли их маршрутом в обе стороны и составили карту; в Интернете появились фотографии храма земли с его великолепными люстрами из влажных камней. Антропологи уже изучали настенные рисунки, давали им имена, классифицировали, разгадывали их тайны.
Кресло Кита со скрипом катилось из спальни и расположенного за ней туалета. Он переодел футболку и смочил водой волосы, но они все равно торчали в разные стороны и стали скорее каштановыми, чем золотыми. Она заметила все это, как заметила бы месяц назад, но совершенно с другим чувством.
– Итак? – Он пристроился у трехстворчатого окна и подвинул ногой низкий столик. – Ты провела целых три часа, без помех изучая дневники Седрика Оуэна. Что тебе удалось найти?
Стелла оказалась не готова к такому вопросу. Ее академическая выучка требовала продолжить исследования, собрать результаты, возможно, разгадать тайну.
Они терпеливо ждали; двое из троих мужчин, которым она доверяла больше всех остальных в мире.
– Мне очень не хочется это говорить, – сказала она. – И я не уверена, что смогу посмотреть Тони Буклессу в глаза, но он тоже должен здесь присутствовать.
Зная, что она ему соврала, Тони все равно подтвердил, что она получит стипендию для написания диссертации через неделю после возвращения домой. Теперь укоры совести не оставляли Стеллу в покое.
– Он застрял на заседании в Старых Школах, – сказал Гордон. – И освободится только после «официального ужина». – Он обхватил толстыми пальцами кружку с кофе, которую ему дала Стелла, и кивнул головой на записи. – Я наблюдал за тобой в окно со стороны Джезус-Грин. Ты была погружена во что-то такое, что, судя по всему, не дотерпит до окончания ужина. – А потом, когда она не ответила, добавил: – Что тебе удалось найти, девочка?
Стелла поболтала кофе в чашке, посмотрела на Кита и постаралась забыть про Тони Буклесса.
– Я нашла в дневниках еще одну разгадку. «По указанной дороге».
Это следовало сказать под пение фанфар и мерцание вспышек. А вместо этого ее слова сопровождались криками селезней, гоняющихся за уткой, и тонким жалобным плачем ребенка, заблудившегося на берегу.
А еще Кит широко улыбался той стороной лица, которая могла улыбаться.
– Вот почему томов тридцать два, а не всего один. Ты настоящая умница. Я всегда считал, что двоим людям совершенно незачем было тратить столько сил, чтобы оставить нам всего один листок с весьма жалким стихотворением. И что там говорится?
– Я не знаю. Иероглифы какие-то. Я провела полдня в Интернете, пытаясь понять, что это такое. Смотри…
Она сложила свои записи в стопку и устроила их на столе.
– Похоже на стенографию; на каждой странице около полудюжины пометок, которые выглядят так, будто у того, кто писал, просто соскользнуло перо, только вот эти лучше спрятаны, а кончики более витиеваты. Это есть во всех дневниках. Видишь, вот здесь, внизу страницы.
Она взяла первый попавшийся ей том и провела пальцем под строкой.
«21 августа 1573 года. Имаджио, сыну Диего. По поводу: 2 пары дичи: 2д».
– Если посмотреть внимательно, под цифрой «три» в обозначении года, потом под «с» в слове «сыну», а также «р» в «пары» можно заметить завитки и линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98