Если бы знать, что он не уничтожил его, я бы приняла, не думая, двадцать миллиграммов этого пресловутого В-17 и при встрече с дамой-экстрасенсом была бы во всеоружии, потому что в записках сказано, что люди, принявшие двадцать миллиграммов В-17, начинали отлично угадывать мысли, это проверялось с помощью все тех же таинственных карт Зеннера. Такие явления наблюдались у подопытных несколько часов, а мне больше и не нужно — вполне хватило бы, чтобы проследить за таинственной дамой и понять, как с ней бороться. Остаточных явлений я не боялась: уж коли Валентин Сергеевич утверждал, что с первого раза с подопытными ничего не случалось, значит, так оно и было. В этом отношении я доверяла ему безоговорочно. Но, судя по записям Валентина Сергеевича, он потому и ушел из института из-под опеки генерала Г., что вовсе не хотел продолжать работу над препаратом в этом направлении.
Так что, возможно, то, что находится в пробирках, вовсе не обладает качествами препарата В-17.
Итак, я надела брюки, свитер и удобные ботинки на толстой подошве, повязала голову темным платком, чтобы скрыть волосы, накинула на, плечи длинную серо-зеленую куртку и уселась на кухне возле окна, положив перед собой записки Валентина Сергеевича. Кухонные занавески я задернула, оставив маленькую щелочку. Из окна моей кухни прекрасно виден наш подъезд. Черного хода в доме нету, так что даме-злодейке не проскользнуть мимо меня незамеченной. А как только я ее замечу, мне нужно только схватить кошелек, нацепить темные очки, захлопнуть дверь и мчаться вниз, так я успею за объектом своей слежки.
Я раскрыла записки на нужном месте, поглядывая одним глазом на улицу. Как бы от такого времяпрепровождения не началось у меня косоглазие!
* * *
«Перейдя в фармацевтическую фирму своего знакомого, — писал Валентин Сергеевич, — я попал в совершенно непривычную и незнакомую обстановку. Я немедленно получал любые необходимые для продолжения своей работы материалы, любое оборудование. Меня совершенно не ограничивали в средствах на исследования, и поэтому мы достаточно быстро продвинулись в своих разработках. Однако очень скоро я понял, что и здесь свобода исследований только кажущаяся. То, что прежде в институте всем негласно заправляли работники тайного ведомства, было, разумеется, ужасно, но здесь, в коммерческой фирме, выше всего ставилась финансовая рентабельность работы, — к этому я был готов и понимал, что это необходимо, — но кроме того, ту роль, что в институте играли специалисты», здесь выполняли крепкие бритоголовые молодцы, которые появлялись где хотели и когда хотели. Сотрудники фирмы называли их представителями силовой структуры", но мне, пожилому старомодному человеку, понадобилось совсем немного времени, чтобы догадаться, что это были самые обыкновенные бандиты. Потрясенный этим обстоятельством, я заговорил со своим знакомым — тем, кто пригласил меня в фирму и кто формально был ее руководителем и хозяином. Я спросил его, нельзя ли оградить мою лабораторию от посещения этих неприятных личностей, ведущих себя всюду по-хозяйски. И тут мой бывший ученик, опасливо оглядываясь по сторонам, спросил:
— Разве они так сильно вам мешают?
Я очень не хотел бы вступать с ними в конфликты… Видите ли, Валентин Сергеевич, меня связывают с ними определенные обязательства.
До меня, наконец, дошло, что мой шеф" попросту боится этих пресловутых представителей силовой структуры", что именно они являются подлинными хозяевами фирмы.
Позже я узнал, что на раннем этапе существования фирмы он попал в сложную финансовую ситуацию, должен был срочно заплатить большую сумму, и крыша", к тому времени державшаяся достаточно скромно, предложила ему необходимые деньги. Он деньги взял, не задумываясь о последствиях, и с этого момента сделался заложником бандитов. Они вели себя, как хозяева, да, в общем-то, таковыми и являлись.
Не скрою, я очень рассердился на своего нового шефа за то, что он, приглашая меня работать, не посвятил в сложные взаимоотношения с бандитами. Если бы я знал об этом, то не стал бы с ним связываться: уж лучше было бы оставаться в институте и продолжать бороться с генералом Г. — по крайней мере, тех своих противников я хорошо изучил за много лет. Теперь же у меня выхода не было — уйти я не мог, потому что подписал контракт.
И вот наступил день, которого я больше всего боялся. До этого бандиты вели себя по-хозяйски, но не слишком мне докучали, поскольку считали, что мой коллектив работает над каким-то новым лекарством, но в один ужасный день до их главаря дошло, что за препарат мы разрабатываем. Как они это узнали, я понял чуть позже. На этот раз никто из сотрудников не был виновен в предательстве, просто в каждом помещении стояли телекамеры, и кто-то из бандитов, изредка просматривая видеозаписи, случайно заметил наши эксперименты. Должен сказать, что я поставил перед своим коллективом задачу разработать препарат для нормального развития мозга и центральной нервной системы у детей с ярко выраженными мозговыми патологиями, обусловленными родовыми травмами и другими причинами. То есть мы вернулись к тому, с чего, собственно, и начали в свое время в институте, пока представители генерала Г, не убедили начальство повернуть работу совершенно в другом направлении и развивать именно то, что я считал в препарате побочными явлениями.
И сейчас должен сказать, что я избегал исследований в области паранормальных явлений, но поскольку мы тщательно проверяли каждый новый вариант препарата на предмет его возможных побочных последствий, то волей-неволей мы сталкивались и с телепатическими, и телекинетическими эффектами.
Естественно, опыты мы ставили только на животных, но некоторые эксперименты были столь удивительны, что эти, в общем-то, весьма далекие от науки люди поняли, каким необычным материалом мы располагаем…"
Внизу хлопнула дверь подъезда, и я, вскочив со стула, кинулась к щели в занавеске.
Но это оказался мальчишка с первого этажа со своей колли. Гораций, почувствовав каким-то образом внизу собаку женского пола, мигом положил лапы на подоконник и приветственно гавкнул.
— Гораций, уйди сейчас же от окна, нас рассекретят! — возмутилась я.
Гораций окинул меня презрительным взглядом, потом смягчился.
«Пойдем, прогуляемся, — приглашал он. — Все равно дурью маешься».
Я расстроилась, потому что по всему выходило, что Гораций прав: я сижу на кухне и маюсь дурью вместо того, чтобы заняться Бельмоном. Ну ладно, пока все равно читаю записи. Я дала Горацию понюхать листочки, исписанные четким почерком его покойного хозяина, он оживился, потом посмотрел жалобно и положил голову мне на колени, ища утешения. Я растрогалась:
— Гораций, ты все-таки меня немножко любишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61