Обо всем этом, между прочим, вам говорил Иван Максимович Бородин, авторитет которого, надеюсь, для вас безусловен. С питанием дело обстоит так: столовой у нас нет.
— Что?! — взревел Раков. — Нет столовой?
— Я знала, что нас захотят уморить голодом! — прохныкала Ксения Авдеевна.
— Извините, девочка, но что же мы будем есть? — удивился профессор. — Предупреждаю, что первой будете съедены вы!
— Немедленно домой! — затеребила мужа Ксения Авдеевна. — В Москву! В Москву!
— Ти-ше! — потребовала Машенька. — Впервые в жизни у меня такие… шумные пациенты. Наша повариха ушла на месяц в отпуск, так что еду будем готовить по очереди. Обслуживающий персонал штатным расписанием не предусмотрен, поэтому на курятнике, в коровнике и на огороде будем работать по графику.
Антон радостно лупил меня кулаком по спине.
— Мне плохо, — сообщила мужу Ксения Авдеевна.
— Я буду лично готовить пищу? — грозно спросил Раков. — Я, директор…
— Мне просто смешно! — заявил Прыг-скок, выгибая дугой грудь и запрокидывая голову назад. — Мне просто смеш-но! Я буду доить корову? Ха-ха!
— Погодите, здесь нужно разобраться, — деловито вступил в разговор Игорь Тарасович. — Я понял, что произошла ошибка. Мы попали не в санаторий, а на туристскую базу. Ошибка весьма странная, но не в этом дело. Меня, в частности, она не волнует, выпросить у коровы молоко я сумею…
— Му-у-у!
— Ку-ка-ре-ку!
Все обернулись в сторону Юрика и Шурика, но братья стояли с невинными рожами, выпучив свои блестящие глаза. Игорь Тарасович продолжал:
— Но что вы, уважаемый доктор, будете делать, если мы немедленно отправимся по домам и потребуем возвращения денег за путевки?
— Пожалуйста, — хладнокровно ответила Машенька. — Иван Максимович уполномочил меня никого не задерживать.
— Ну, тогда разрешите откланяться! — язвительно сказал Прыг-скок. — Был весьма рад познакомиться.
— Ай-ай! — Машенька сокрушенно покачала головой. — А ведь только час назад вы мне говорили, что готовы оказаться со мной на необитаемом острове!
Прыг-скок побагровел. Все заулыбались.
— Боже мой! — спохватилась Ксения Авдеевна. — Скорее домой! Дедушка, когда приходит катер?
— Катер? — Потапыч почесал в затылке. — Сейчас сообразим. Значит, сегодня вторник, девятое. Раз, два, три недели — тридцатое, да еще пять дней… Четвертого августа.
— Что четвертого августа? — тупо спросил Раков.
— Как что? — удивился Потапыч. — Катер, как и заказано, придет четвертого августа. А чего раньше? Островов здесь тыща, а катер — один.
Все остолбенели.
— Ну, что нам с вами делать, Сусанин в юбке? — задумчиво спросил Лев Иванович.
Машенька пожала плечами.
— Что хотите, — хмыкнув, сказала она. — Например, можете меня избить.
О, ДАЙТЕ, ДАЙТЕ МНЕ ЛОПАТУ!
Начался такой галдеж, что в озере поднялись волны.
— Так вот почему этот академик, эта старая лиса, потребовал, чтобы я доил корову! — надрывался Раков.
— А у меня он щупал мускулы и советовал рыть землю, — пожаловался Прыг-скок. — Я был уверен, что это шутка!
— Когда Иван Максимович дает советы, он никогда не шутит, — холодно сказала Машенька. — Вы должны понять, что физический труд на свежем воздухе буквально преобразит вашу нервную систему. Оставьте патентованные лекарства и ванны глубоким старикам и инвалидам.
— Нет уж, вы оставьте! — воскликнул Раков. — Я, слава Богу, лечился в двадцати санаториях и всегда уезжал как огурчик, хотя и не доил корову на свежем воздухе. Физический труд! Я лично не для того выложил сто новых советских рублей, чтобы колоть дрова и варить щи. Варить щи! Ха-ха-ха!
От одной только мысли, что его хотят заставить варить щи, Раков пришел в такую ярость, что на минуту потерял дар речи.
— Если позволите, Илья Лукич, — вежливо обратился к нему Юрик, — маленькая просьба: не кладите, пожалуйста, в щи лавровый лист. Перчику немножко куда ни шло.
— А я люблю оладьи из тертой картошки, — заискивающе сообщил Шурик. — Пожалуйста, Илья Лукич, будьте так добры, делайте почаще оладьи из тертой картошки!
— Я тебе таких оладий сделаю!.. — грозно пообещал Раков.
— Большое спасибо, Илья Лукич, — поблагодарил Шурик. — Со сметаной, пожалуйста!
— Они еще могут шутить! — прохныкала Ксения Авдеевна.
— Положение серьезное, — сказал Ладья. — Нужно подумать.
— Чего там думать? — нетерпеливо сказал Борис. — Хватит киснуть! Посмотрите на самого мудрого из нас! Вот с кого брать пример!
Шницель, вне себя от восторга, с радостным лаем носился по опушке. Он гонялся за бабочками, прыгал, становился на задние лапы, всем своим видом давая понять, что он всем доволен, что мирские хлопоты не его собачье дело.
— Этому воришке, видите ли, весело! — возмущался Раков. — Слопал мою ветчину и прыгает от восторга.
— А я завидую псу, — торжественно изрек Лев Иванович. — Для меня сейчас глубокой иронии исполнены слова, которые я где-то читал: «Нам приятно и лестно, что мы знаем о мире больше, чем знает собака». В неведении тоже есть свое счастье, в то время как знание часто делает человека печальным. Я бы хотел, как и этот пес, не знать о том глупом положении, в котором мы очутились.
— Чепуха какая-то, — возвестил Раков.
— А я не завидую, совсем нет, — мечтательно сказал Игорь Тарасович, медленно пощипывая бородку. — Собаке многого не дано. Она лишена величайшего наслаждения, доступного мне, — мышления; она не будет проводить долгие и волнующие часы, размышляя над осколком древнего сосуда и восстанавливая в своем воображении историю его существования; она никогда не окунется в волшебный мир прошлого, ибо с прошлым ее связывает не мысль, а инстинкты.
— Что вы болтаете? — раздраженно спросил Раков.
— Кто знает, — сказал профессор, — быть может, мы недооцениваем силу ума животных, которые нас окружают. Мы многого еще о них не знаем. Посмотрите, как Шницель заигрывает со старым козлом. Можете ли вы с достоверностью утверждать, что между этими двумя четвероногими нет интеллектуального контакта? Я верю, что собаки понимают музыку, причем иной раз лучше, чем некоторые люди… Вот вы, Раков, слушали Лунную сонату Бетховена?
— Лично меня оскорбляет сравнение с этой дрянной собакой, — обиделся Раков.
Машенька, с улыбкой слушавшая весь этот разговор, знаком остановила новую вспышку Ракова.
— Поговорите, товарищи, в красном уголке, — примирительно сказала она, — а мы с Потапычем позаботимся насчет обеда. Пожалуйста, проводите их, Петр Потапыч.
Красный уголок служил одновременно и конторой. У окна стоял письменный стол, а справа на стене висела большая картина: Лев Толстой в тельняшке и плавках. Не успели мы изумиться, как выяснилось, что это Потапыч, которого запечатлел художник-турист в благодарность за спасение его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Что?! — взревел Раков. — Нет столовой?
— Я знала, что нас захотят уморить голодом! — прохныкала Ксения Авдеевна.
— Извините, девочка, но что же мы будем есть? — удивился профессор. — Предупреждаю, что первой будете съедены вы!
— Немедленно домой! — затеребила мужа Ксения Авдеевна. — В Москву! В Москву!
— Ти-ше! — потребовала Машенька. — Впервые в жизни у меня такие… шумные пациенты. Наша повариха ушла на месяц в отпуск, так что еду будем готовить по очереди. Обслуживающий персонал штатным расписанием не предусмотрен, поэтому на курятнике, в коровнике и на огороде будем работать по графику.
Антон радостно лупил меня кулаком по спине.
— Мне плохо, — сообщила мужу Ксения Авдеевна.
— Я буду лично готовить пищу? — грозно спросил Раков. — Я, директор…
— Мне просто смешно! — заявил Прыг-скок, выгибая дугой грудь и запрокидывая голову назад. — Мне просто смеш-но! Я буду доить корову? Ха-ха!
— Погодите, здесь нужно разобраться, — деловито вступил в разговор Игорь Тарасович. — Я понял, что произошла ошибка. Мы попали не в санаторий, а на туристскую базу. Ошибка весьма странная, но не в этом дело. Меня, в частности, она не волнует, выпросить у коровы молоко я сумею…
— Му-у-у!
— Ку-ка-ре-ку!
Все обернулись в сторону Юрика и Шурика, но братья стояли с невинными рожами, выпучив свои блестящие глаза. Игорь Тарасович продолжал:
— Но что вы, уважаемый доктор, будете делать, если мы немедленно отправимся по домам и потребуем возвращения денег за путевки?
— Пожалуйста, — хладнокровно ответила Машенька. — Иван Максимович уполномочил меня никого не задерживать.
— Ну, тогда разрешите откланяться! — язвительно сказал Прыг-скок. — Был весьма рад познакомиться.
— Ай-ай! — Машенька сокрушенно покачала головой. — А ведь только час назад вы мне говорили, что готовы оказаться со мной на необитаемом острове!
Прыг-скок побагровел. Все заулыбались.
— Боже мой! — спохватилась Ксения Авдеевна. — Скорее домой! Дедушка, когда приходит катер?
— Катер? — Потапыч почесал в затылке. — Сейчас сообразим. Значит, сегодня вторник, девятое. Раз, два, три недели — тридцатое, да еще пять дней… Четвертого августа.
— Что четвертого августа? — тупо спросил Раков.
— Как что? — удивился Потапыч. — Катер, как и заказано, придет четвертого августа. А чего раньше? Островов здесь тыща, а катер — один.
Все остолбенели.
— Ну, что нам с вами делать, Сусанин в юбке? — задумчиво спросил Лев Иванович.
Машенька пожала плечами.
— Что хотите, — хмыкнув, сказала она. — Например, можете меня избить.
О, ДАЙТЕ, ДАЙТЕ МНЕ ЛОПАТУ!
Начался такой галдеж, что в озере поднялись волны.
— Так вот почему этот академик, эта старая лиса, потребовал, чтобы я доил корову! — надрывался Раков.
— А у меня он щупал мускулы и советовал рыть землю, — пожаловался Прыг-скок. — Я был уверен, что это шутка!
— Когда Иван Максимович дает советы, он никогда не шутит, — холодно сказала Машенька. — Вы должны понять, что физический труд на свежем воздухе буквально преобразит вашу нервную систему. Оставьте патентованные лекарства и ванны глубоким старикам и инвалидам.
— Нет уж, вы оставьте! — воскликнул Раков. — Я, слава Богу, лечился в двадцати санаториях и всегда уезжал как огурчик, хотя и не доил корову на свежем воздухе. Физический труд! Я лично не для того выложил сто новых советских рублей, чтобы колоть дрова и варить щи. Варить щи! Ха-ха-ха!
От одной только мысли, что его хотят заставить варить щи, Раков пришел в такую ярость, что на минуту потерял дар речи.
— Если позволите, Илья Лукич, — вежливо обратился к нему Юрик, — маленькая просьба: не кладите, пожалуйста, в щи лавровый лист. Перчику немножко куда ни шло.
— А я люблю оладьи из тертой картошки, — заискивающе сообщил Шурик. — Пожалуйста, Илья Лукич, будьте так добры, делайте почаще оладьи из тертой картошки!
— Я тебе таких оладий сделаю!.. — грозно пообещал Раков.
— Большое спасибо, Илья Лукич, — поблагодарил Шурик. — Со сметаной, пожалуйста!
— Они еще могут шутить! — прохныкала Ксения Авдеевна.
— Положение серьезное, — сказал Ладья. — Нужно подумать.
— Чего там думать? — нетерпеливо сказал Борис. — Хватит киснуть! Посмотрите на самого мудрого из нас! Вот с кого брать пример!
Шницель, вне себя от восторга, с радостным лаем носился по опушке. Он гонялся за бабочками, прыгал, становился на задние лапы, всем своим видом давая понять, что он всем доволен, что мирские хлопоты не его собачье дело.
— Этому воришке, видите ли, весело! — возмущался Раков. — Слопал мою ветчину и прыгает от восторга.
— А я завидую псу, — торжественно изрек Лев Иванович. — Для меня сейчас глубокой иронии исполнены слова, которые я где-то читал: «Нам приятно и лестно, что мы знаем о мире больше, чем знает собака». В неведении тоже есть свое счастье, в то время как знание часто делает человека печальным. Я бы хотел, как и этот пес, не знать о том глупом положении, в котором мы очутились.
— Чепуха какая-то, — возвестил Раков.
— А я не завидую, совсем нет, — мечтательно сказал Игорь Тарасович, медленно пощипывая бородку. — Собаке многого не дано. Она лишена величайшего наслаждения, доступного мне, — мышления; она не будет проводить долгие и волнующие часы, размышляя над осколком древнего сосуда и восстанавливая в своем воображении историю его существования; она никогда не окунется в волшебный мир прошлого, ибо с прошлым ее связывает не мысль, а инстинкты.
— Что вы болтаете? — раздраженно спросил Раков.
— Кто знает, — сказал профессор, — быть может, мы недооцениваем силу ума животных, которые нас окружают. Мы многого еще о них не знаем. Посмотрите, как Шницель заигрывает со старым козлом. Можете ли вы с достоверностью утверждать, что между этими двумя четвероногими нет интеллектуального контакта? Я верю, что собаки понимают музыку, причем иной раз лучше, чем некоторые люди… Вот вы, Раков, слушали Лунную сонату Бетховена?
— Лично меня оскорбляет сравнение с этой дрянной собакой, — обиделся Раков.
Машенька, с улыбкой слушавшая весь этот разговор, знаком остановила новую вспышку Ракова.
— Поговорите, товарищи, в красном уголке, — примирительно сказала она, — а мы с Потапычем позаботимся насчет обеда. Пожалуйста, проводите их, Петр Потапыч.
Красный уголок служил одновременно и конторой. У окна стоял письменный стол, а справа на стене висела большая картина: Лев Толстой в тельняшке и плавках. Не успели мы изумиться, как выяснилось, что это Потапыч, которого запечатлел художник-турист в благодарность за спасение его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28