Я только что рассказала Луцилле о неудачной экспедиции своей на другую половину дома, как вернулась Зилла, неся золотую вазочку и с нею письмо.
Ответ Оскара был благоразумно соразмерен краткой записке Луциллы. «Бы сделали меня опять, счастливым человеком. Когда могу я последовать за вазочкой?» Все письмо состояло из этих двух фраз.
Я опять вступила в прения с Луциллой, доказывая ей, что неприлично было бы принимать Оскара в отсутствие достопочтенного Финча. Только дав согласие пойти с ней на следующее утро в Броундоун, удалось мне уговорить ее дождаться, по крайней мере, ответа от отца. Эта новая уступка удовлетворила ее. Она получила подарок от Дюбура, она обменялась с ним письмами. Этого с нее было пока довольно.
— Как вам кажется, нравлюсь я ему? — спросила она меня, ложась в постель и кладя с собою золотую вазочку, бедняжка, точь-в-точь как клала какую-нибудь игрушку, когда была ребенком.
— Дайте время, друг мой, — отвечала я. — Не у всякого такое серьезное дело идет так скоро, как у вас.
Моя ирония не подействовала на нее.
— Ступайте вы с своей свечкой, мне света не нужно. Я вижу его в мыслях.
Она уютно свернулась в постели и шутливо потрепала меня пальцами по щеке, когда я наклонилась над ней.
— Сознайтесь, что я имею преимущество перед вами, — сказала она. — Вы ночью не видите без свечки, а я могу сейчас пройти по всему дому, нигде не оступившись.
Когда я ушла от нее, то подумала, что в эту ночь бедная мисс Финч была счастливейшей женщиной в Англии.
Глава XII
МИСТЕР ФИНЧ ЧУЕТ ДЕНЬГИ
Тревога, поднявшаяся в доме, заставила нас отложить на несколько часов намеченную прогулку в Броундоун.
Старая нянька Зилла ночью вдруг занемогла. Лекарства, какие были у нас под рукой, не помогали, поутру пришлось послать за доктором. Он жил довольно далеко от Димчорча и нашел нужным послать к себе за лекарствами. Вследствие всех этих обстоятельств только в первом часу пополудни лекарства подействовали и нянька почувствовала себя настолько лучше, что мы могли оставить ее на попечение прислуги. Мы уже оделись для прогулки (Луцилла гораздо скорее меня) и дошли до садовой калитки на Броундоунскую дорогу, как вдруг услышали по другую сторону ограды мужской голос, произносящий величественным басом следующие слова;
— Поверьте мне, тут нет ни малейшего затруднения. Мне стоит только послать чек моему банкиру в Брейтоне.
Луцилла вздрогнула и ухватилась за мою руку.
— Отец! — воскликнула она в изумлении. — С кем это он говорит?
Ключ от калитки был у меня.
— Какой великолепный голос у вашего отца, — сказала я, вынимая его из кармана, и отворила калитку. Пред нами на пороге, рука об руку, словно знали друг друга с детства, стояли отец Луциллы и Оскар Дюбур.
Достопочтенный Финч начал с того, что нежно заключил дочь в свои объятия.
— Дитя мое! — сказал он. — Я получил твое письмо.., твое в высшей степени интересное письмо.., сегодня утром. Как только прочел его, я почувствовал что на мне лежит обязанность относительно мистера Дюбура. Как пастор димчорчский, я, очевидно, обязан утешить опечаленного брата. Я почувствовал, так сказать, потребность протянуть руку дружбы этому много страдавшему человеку. Я взял экипаж своего приятеля и поехал прямо в Броундоун. Долго и дружески беседовали мы. Я привез сюда мистера Дюбура. Ему следует быть своим человеком в доме нашем. Дитя мое, мистеру Дюбуру следует быть своим человеком в нашем доме. Я еще не познакомил вас. Моя старшая дочь, мистер Дюбур.
Он представил их друг другу с невозмутимой серьезностью, как будто в самом деле думал, что дочь его в первый раз встречается с Оскаром.
Никогда не видывала я человека с более гнусной наружностью, чем этот настоятель. Ростом он был мне по плечо; телосложением так худ, что казался олицетворением голода. Он нажил бы состояние на лондонских улицах, если бы стал показываться на них в рубище. Лицо его было глубоко изрыто оспой. Короткие с проседью волосы торчали на голове, как щетка. В маленьких светло-серых глазках было какое-то тревожное, подозрительное, голодное выражение, чрезвычайно неприятное. Только и было в нем хорошего, что голос, голос, вовсе не соответствующий неказистой его фигуре. С непривычки просто страшно было слышать эти густые величественные звуки, исходящие из такого тщедушного тельца. Лучше я не могу описать достопочтенного Финча, чем известным латинским выражением: «Он поистине был голос, и более ничего».
— Мадам Пратолунго, без сомнения? — продолжал достопочтенный Финч, обращаясь ко мне. — Рад познакомиться с благоразумной подругой моей дочери. Вы должны освоиться у нас, как и мистер Дюбур. Позвольте мне познакомить вас. Мадам Пратолунго, мистер Дюбур. Это старая половина приходского дома. Мы ее подновили.., позвольте, когда это было?… Мы подновили ее сейчас же за предпоследними родами, мистрис Финч. (Я скоро заметила, что мистер Финч считает время по родам своей жены.) Вы найдете ее очень интересною внутри. Луцилла, дитя мое (Провидению было угодно, мистер Дюбур, наделить дочь мою слепотой. Пути провидения неисповедимы!), Луцилла, это твоя половина. Возьми мистера Дюбура под руку и веди нас. Ты здесь хозяйка, дитя мое. Мадам Пратолунго, позвольте мне предложить вам руку. Жалею, что я не был дома, когда вы приехали, и не мог приветствовать вас. Считайте себя, пожалуйста, своим человеком в доме нашем.
Он остановился и понизил изумительный голос свой до конфиденциального шепота.
— Премилый человек мистер Дюбур. Не могу сказать, вам, как он мне нравится. И какая печальная история! Будьте любезны с мистером Дюбуром, дорогая мадам Пратолунго. Ради меня, будьте любезны с мистером Дюбуром.
Он произнес эти слова с глубоким чувством и для большей выразительности еще пожал мне руку.
Я встречала в свое время много наглых людей. Но наглость, с какою достопочтенный Финч притворялся, будто он первый открыл нашего соседа, а мы с Луциллой решительно неспособны понять и оценить Оскара без его помощи, превосходила все, что случалось мне видеть.
Я спрашивала себя, какую цель имела взятая им на себя роль, неожиданная как для Луциллы, так и для меня. Зная по рассказам дочери его характер и припоминая слова его, услышанные нами у ограды, я сказала себе, что роль эта могла иметь одну цель — деньги.
Мы собрались в гостиной. Из всех нас вовсе не чувствовал себя стесненным только один мистер Финч. Он ни на минуту не давал покоя своему гостю и дочери. Дитя мое, покажи мистеру Дюбуру это, покажи мистеру Дюбуру то. Мистер Дюбур, у моей дочери есть одно, у моей дочери есть другое. Так говорил он, не умолкая, перебирая все, находившееся в комнате. Оскар как будто был несколько смущен неотступной любезностью своего нового друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117