- Как фамилия этого бывшего поставщика? - спросил я у своей милой соседки.
- Тайфер,- ответила она.
- Вам нездоровится? - воскликнул я, увидев, как побледнел этот странный человек.
- Нет, нисколько,- ответил он, поблагодарив меня за внимание учтивой улыбкой.- Я слушаю,- добавил он, кивая головой гостям, так как все сразу повернулись к нему.
- Имя второго молодого человека я позабыл,- сказал г-н Герман,- но со слов Проспера Маньяна мне известно, что его спутник был смуглый и черноволосый, худощавый и веселый. С вашего позволения, я буду называть его... ну, хотя бы Вильгельмом, чтобы придать больше ясности своему рассказу.
Окрестив француза немецким именем, без всякого, уважения к романтизму и его требованиям "местного колорита", толстяк немец возобновил повествование о двух подлекарях.
- Итак, когда молодые люди прибыли в Андернах, было уже совсем темно. Рассудив, что придется потерять немало времени на розыски начальства, на предъявление документов и получение билета на постой в городе, переполненном солдатами, друзья решили последнюю ночь, которой могли еще располагать по своему желанию, провести в ста шагах от Андернаха - в гостинице, пленившей их, когда они с высокого утеса любовались богатыми тонами ее окраски, казавшимися еще роскошнее в огнях заката. Вся она была окрашена в красный цвет и выделялась большим багровым пятном, резко отличавшимся и от светлых тонов городских домиков, и от зеленой листвы разнообразных деревьев, и от сероватых переливов реки. Название этой гостиницы происходило от цвета ее стен, который, должно быть, в незапамятные времена избрала фантазия ее основателя. Из довольно естественных суеверных и коммерческих соображений последующие владельцы этого заведения, хорошо известного рейнским судовщикам, старательно сохраняли его внешний облик.
Заслышав стук конских копыт, хозяин "Красной гостиницы" вышел на порог.
- Честное слово, господа,- воскликнул он,- еще немного, и пришлось бы вам ночевать под открытым небом, как большинству ваших соотечественников, они ведь расположились на бивуаках за Андернахом. У меня полным-полно проезжих. Могу только предложить вам собственную свою комнату, если вы желаете поспать на кровати. И лошадям вашим я велю сейчас бросить во дворе соломы для подстилки. Нынче у меня и в конюшне-то спят христианские души. Вы из Франции изволили прибыть? - немного помолчав, спросил он.
- Из Бонна,- воскликнул Проспер.- И с самого утра мы ничего не ели!
- О-о! насчет еды не беспокойтесь! - отозвался немец, закивав головой.Из всей округи за десять миль приезжают попировать в "Красную гостиницу". Угощу вас на славу! Подам свежую рейнскую рыбу. Чего уж тут говорить!
Поручив усталых лошадей заботам хозяина, который, однако, тщетно звал своих слуг, оба подлекаря вошли в общую залу гостиницы. Густое облако сизого дыма, окутавшее многочисленных курильщиков, сперва мешало юношам разглядеть, в какую компанию они попали; но когда оба уселись за стол с философским терпением путешественников, познавших на практике бесполезность шумных требований, сквозь дымную завесу они различили обычные приметы немецкой гостиницы: стенные часы, столы, пивные кружки, трубки с длинными чубуками, разношерстное сборище гостей - кучки евреев, немцев, топорные лица судовщиков. Как в тумане поблескивали эполеты французских офицеров; по плиточному полу позвякивали шпоры и сабли. Одни играли в карты, другие спорили либо молчали, ели, пили, прохаживались по комнате. Низенькая толстуха, несомненно хозяйка заведения, судя по признакам, обычным для всех хозяек немецких гостиниц: черному бархатному чепчику, корсажу, шитому серебром, клубку шерсти, связке ключей, серебряной брошке, косам, уложенным вокруг головы, по всему костюму, впрочем с величайшей точностью изображенному на сотнях гравюр и поэтому не заслуживающему описания, словом, жена трактирщика с необычайной ловкостью то успокаивала нетерпение двух друзей, то вновь возбуждала его. Шум постепенно стихал, проезжие разошлись по комнатам, облако дыма рассеялось. Когда на стол поставили тарелки для подлекарей и подали знаменитого рейнского карпа, пробило уже одиннадцать часов, и зала совсем опустела. В ночной тишине раздавалось фырканье лошадей и хруст сена у них на зубах, журчанье рейнских струй и самые разнообразные звуки, оживляющие битком набитую гостиницу, когда постояльцы ее собираются опочить сном: затворялись и отворялись двери и окна, гудел невнятный говор, доносились из спален какие-то оклики. В этот час тишины и суматохи оба француза и хозяин, усердно расхваливавший Андернах, свой ужин, свою супругу, свой рейнвейн и республиканскую армию, с некоторым интересом прислушивались к плеску весел и хриплым голосам судовщиков, подводивших лодку к пристани. Трактирщик, вероятно, привыкший различать их гортанные возгласы, быстро вышел. Вскоре он вернулся и привел с собою коротенького тучного человека, за которым два лодочника внесли тяжелый баул и несколько тюков. Когда все это было сложено на полу, приземистый толстяк сам поднял баул и, не расставаясь с ним, без церемоний уселся за стол напротив двух подлекарей.
- Ступайте,- сказал он судовщикам,- переночуйте в лодке, а то в гостинице полно народу. Да, так будет лучше.
- Сударь,- сказал хозяин новому гостю,- вот все, что у меня осталось ив съестных припасов.
И он указал на кушанья, поданные двум французам.
- Больше в доме нет даже корки хлеба, даже обглоданной косточки.
- И кислой капусты нет?
- Дочиста выгребли! И, как я уже имел честь объяснить, не могу предложить вам другой постели, кроме стула, на котором вы сидите, и другой комнаты, кроме общей залы.
При этих словах приземистый человечек окинул хозяина и обоих французов взглядом, в котором сквозили осторожность и страх...
- ...Должен заметить,- сказал г-н Герман, прерывая свой, рассказ,- что нам так и не удалось узнать ни настоящей фамилии, ни истории этого незнакомца; из его бумаг явствовало, что он прибыл из Аахена; он значился в ник под фамилией Вальгенфер и был владельцем довольно большого предприятия близ Нейвида, изготовляющего булавки. Как все фабриканты этого края, он носил сюртук из толстого сукна, короткие панталоны и темно-зеленый бархатный жилет, сапоги и широкий кожаный пояс. Лицо у него было совершенно круглое, манеры простые и сердечные. Но в тот вечер ему, видимо, очень было трудно скрывать какие-то опасения, а может быть жестокие заботы. Трактирщик говорил потом, что этот немец-фабрикант, должно быть, бежал из своей страны. Позднее я узнал, что фабрику его сожгли по несчастной случайности, как это часто бывает во время войны. Несмотря на озабоченное выражение, его физиономия говорила о большом благодушии, черты его были приятны, толстая шея отличалась молочной белизной, которую так подчеркивал черный галстук, что Вильгельм, усмехаясь, указал на нее Просперу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11