). Она была идеальной комнатой Илфорда.
Щелк.
Сегодня часам и остальным вещам не пришлось долго ждать. Вошел Илфорд. Отряхнул мокрый плащ, забрызгав ковер. Если судить предвзято, то совершенство страдало в его присутствии – ковер впитывал воду, двери шкафчика были распахнуты настежь. Плеск виски в стакане, беспорядочные шаги, шорохи, стук, – сущая какофония в сравнении с метрономическим голосом часов. Илфорд, весь такой холеный, весь такой щеголеватый, все же не гармонировал со своим жилищем. Но это было не важно. Когда он приходил, гостиная обретала завершенность. Только в его присутствии она могла нормально жить и дышать.
Что же касается часов, то они обожали Илфорда. Обожали невыразимо. Они бы не смогли толком объяснить почему; если уж на то пошло, они не могли задаться таким вопросом. Им хватало гораздо более приятных и нужных дел: погружать Илфорда в золотое марево корпуса, обрамлять его миниатюрный образ идеальным интерьером, непогрешимым хронометражем подчеркивать хозяйское здравомыслие и благоразумие. Эти обязанности, а в сущности привилегии, были смыслом существования часов.
И вдруг случилось что-то странное…
Щелк.
Вместо того чтобы безразлично пройти мимо часов, каждым уверенным шагом, каждым властным шевелением давая понять трепещущим от счастья и обожания вещам, что он владелец этого идеального дома, Илфорд впился взглядом в циферблат. Опустив стакан с виски на кофейный столик и чуть повернув голову, он стоял в неудобной позе и оторопело рассматривал часы. Зрачки расширились от изумления, а рука со стаканом едва заметно дрожала.
Это длилось считанные мгновения, но затем произошло нечто еще более странное, несообразное. Изумленный взгляд уступил властному, даже злорадному. Илфорд смотрел на часы, как на побежденного и усмиренного врага. Как на львиную голову, набитую опилками и повешенную на стену в доме охотника.
Часы встревожились. Разве так смотрят на верных и радивых слуг?
Щелк.
Илфорд поднес стакан к губам, и сразу все пошло по-прежнему. Часы знали: кроме них, ни одна вещь не заметила его странного поведения, все они абсолютно уверены, что их место – рядом с Илфордом, а место Илфорда – среди них. Хозяйское место. Беспокоились только часы. Кроме необычного взгляда хозяина, они заметили еще кое-что. В чертах его лица. Когда он растерянно поворачивался к кофейному столику.
От них не укрылось, как на лице Илфорда мелькнули чужие, плохо стертые черты. Часы приняли бы их за следы молодости, если бы не сомнения, возникшие в тот же миг.
Эти чужие, аномальные черты показались знакомыми. Часы порылись в памяти и сразу наткнулись на ответ. Кэйл.
Кто такой Кэйл?
Часы напрягли память и очень испугались. И все-таки не прекратили безупречно отсчитывать время, даже когда вспомнили, что Илфорд – это не просто Илфорд, а нечто гораздо более значительное, точно так же, как сами они – не просто часы. В сущности, та часть часов, которая имеет значение, – это вовсе не часы.
Щелк.
Илфорд поднял стакан с виски и встал с дивана, он вновь держался, как подобает господину. За окнами шел дождь, но Илфорд даже не удостоил окна взглядом. Он шел к лестнице, ведущей на второй этаж. Видя, что он уходит, комната немного расстроилась, но перечить не посмела – воля Илфорда была для нее законом. Она даже беззвучно одобрила хозяйское решение.
Вещи в гостиной ничего не имели против. Все, кроме часов. Часам отчего-то не хотелось, чтобы хозяин исчез из виду.
Поэтому они остановили время. Илфорд застыл как вкопанный: нога над нижней ступенькой, виски в стакане вздыблено вопреки силе тяжести. Маятник часов замер тоже неестественно – под углом к вертикали.
– Я ухожу, – сказали часы миниатюрному деревцу, что стояло на левом краю каминной доски.
– Илфорд не отпустит, – хмуро произнесло деревце. – Видишь, что он с тобой сделал, лишь бы удержать?
– Он ведь хозяин снов, правда?
– По-моему, можно не отвечать, – проворчало деревце. – Хотя… Мне никогда не удавалось разобраться, сколько знают другие.
– Билли, – сказали часы, – я хочу знать, что сделал Илфорд с Кэйлом.
– Не скажу. – Деревце задрожало.
– Почему?
– Потому что меня Илфорд прикончит. И если уйдешь, тоже прикончит.
– Билли, – сказали часы, – он из тебя сделал предмет интерьера.
– Может, не навсегда, – с надеждой сказало деревце. – Вчера, когда ты исчез, он маленько струхнул. Где ты был?
– В Хэтфорке. Или в одном из вариантов Хэтфорка. Дня два там проторчал. – Часы вдруг подумали о Вайоминге. Что там сейчас происходит? Может, как только Эверетт покинул эту реальность, время и там замерло?
– Так ты туда собираешься? – испуганно спросило деревце.
– Нет, пожалуй. Но здесь точно не останусь. Так что терять тебе нечего, выкладывай все как на духу.
– Илфорд из кожи вон вылезет, чтобы тебя удержать.
– На что я ему сдался, если он – хозяин снов? И без меня прекрасно справляется.
– Нет. Ты – другой. Твой талант идеально пластичен, он так и сказал. Ты легко поддаешься внушению.
– Что значит – я другой?
– Его сны только исполняют желания. Он изменяет людей, переделывает вещи по своему вкусу.
– Так вот, значит, что случилось с Кэйлом и Гвен?
– И со многими другими, – словно оправдываясь, сказало деревце. – С Даун. Помнишь, кем она до Развала была?
– Нет.
– Даун – мать Кэйла. Она была женой Илфорда. Даун Хочкисс. Но потом он на нее взъелся, а Гарриману она нравилась, вот и…
– Так куда подевался Кэйл? И Гвен?
– Кое-кому пришлось еще хуже, – прошептало деревце.
– То есть?
– Илфорд превращает людей… в вещи. Вот почему у него такая уйма барахла.
Часы окинули взором великолепную гостиную, сияющую полировкой мебель и прочие вещи, расставленные и развешенные с идеальным вкусом. Заглянули и в кухню, набитую самой диковинной снедью.
"Да, – осознали они. – Часы – это еще не самый худший вариант».
Илфорд по-прежнему стоял неподвижно у лестницы, перечил земному тяготению и инерции движения. А часы держали маятник на весу и сопротивлялись ходу времени. Это требовало усилий. Все равно что говорить, задерживая дыхание.
Снаружи на окнах замерзли искорки дождевых капель. Дождь притих, словно на него цыкнули.
Крайнее деревце бонсай заплакало. Листочки жалко затрепетали, голос понизился до гнусавого писка:
– Ну почему я один должен все помнить? Часы долго молчали.
– Я не знаю, – сказали они наконец.
– Я ведь только привез тебя и ни во что нe совался, – прохныкало деревце. – Думал, ты сумеешь помочь Кэйлу. Мне нет дела до планов Илфорда. Я и терпел-то все ради Кэйла. А тебе, наверное, на него плевать. Ты ведь его даже не помнишь, он тебе никто…
– Кое-что помню. Да и кассету смотрел…
– Кассета – фигня, – буркнуло деревце. – Я помню прошлое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Щелк.
Сегодня часам и остальным вещам не пришлось долго ждать. Вошел Илфорд. Отряхнул мокрый плащ, забрызгав ковер. Если судить предвзято, то совершенство страдало в его присутствии – ковер впитывал воду, двери шкафчика были распахнуты настежь. Плеск виски в стакане, беспорядочные шаги, шорохи, стук, – сущая какофония в сравнении с метрономическим голосом часов. Илфорд, весь такой холеный, весь такой щеголеватый, все же не гармонировал со своим жилищем. Но это было не важно. Когда он приходил, гостиная обретала завершенность. Только в его присутствии она могла нормально жить и дышать.
Что же касается часов, то они обожали Илфорда. Обожали невыразимо. Они бы не смогли толком объяснить почему; если уж на то пошло, они не могли задаться таким вопросом. Им хватало гораздо более приятных и нужных дел: погружать Илфорда в золотое марево корпуса, обрамлять его миниатюрный образ идеальным интерьером, непогрешимым хронометражем подчеркивать хозяйское здравомыслие и благоразумие. Эти обязанности, а в сущности привилегии, были смыслом существования часов.
И вдруг случилось что-то странное…
Щелк.
Вместо того чтобы безразлично пройти мимо часов, каждым уверенным шагом, каждым властным шевелением давая понять трепещущим от счастья и обожания вещам, что он владелец этого идеального дома, Илфорд впился взглядом в циферблат. Опустив стакан с виски на кофейный столик и чуть повернув голову, он стоял в неудобной позе и оторопело рассматривал часы. Зрачки расширились от изумления, а рука со стаканом едва заметно дрожала.
Это длилось считанные мгновения, но затем произошло нечто еще более странное, несообразное. Изумленный взгляд уступил властному, даже злорадному. Илфорд смотрел на часы, как на побежденного и усмиренного врага. Как на львиную голову, набитую опилками и повешенную на стену в доме охотника.
Часы встревожились. Разве так смотрят на верных и радивых слуг?
Щелк.
Илфорд поднес стакан к губам, и сразу все пошло по-прежнему. Часы знали: кроме них, ни одна вещь не заметила его странного поведения, все они абсолютно уверены, что их место – рядом с Илфордом, а место Илфорда – среди них. Хозяйское место. Беспокоились только часы. Кроме необычного взгляда хозяина, они заметили еще кое-что. В чертах его лица. Когда он растерянно поворачивался к кофейному столику.
От них не укрылось, как на лице Илфорда мелькнули чужие, плохо стертые черты. Часы приняли бы их за следы молодости, если бы не сомнения, возникшие в тот же миг.
Эти чужие, аномальные черты показались знакомыми. Часы порылись в памяти и сразу наткнулись на ответ. Кэйл.
Кто такой Кэйл?
Часы напрягли память и очень испугались. И все-таки не прекратили безупречно отсчитывать время, даже когда вспомнили, что Илфорд – это не просто Илфорд, а нечто гораздо более значительное, точно так же, как сами они – не просто часы. В сущности, та часть часов, которая имеет значение, – это вовсе не часы.
Щелк.
Илфорд поднял стакан с виски и встал с дивана, он вновь держался, как подобает господину. За окнами шел дождь, но Илфорд даже не удостоил окна взглядом. Он шел к лестнице, ведущей на второй этаж. Видя, что он уходит, комната немного расстроилась, но перечить не посмела – воля Илфорда была для нее законом. Она даже беззвучно одобрила хозяйское решение.
Вещи в гостиной ничего не имели против. Все, кроме часов. Часам отчего-то не хотелось, чтобы хозяин исчез из виду.
Поэтому они остановили время. Илфорд застыл как вкопанный: нога над нижней ступенькой, виски в стакане вздыблено вопреки силе тяжести. Маятник часов замер тоже неестественно – под углом к вертикали.
– Я ухожу, – сказали часы миниатюрному деревцу, что стояло на левом краю каминной доски.
– Илфорд не отпустит, – хмуро произнесло деревце. – Видишь, что он с тобой сделал, лишь бы удержать?
– Он ведь хозяин снов, правда?
– По-моему, можно не отвечать, – проворчало деревце. – Хотя… Мне никогда не удавалось разобраться, сколько знают другие.
– Билли, – сказали часы, – я хочу знать, что сделал Илфорд с Кэйлом.
– Не скажу. – Деревце задрожало.
– Почему?
– Потому что меня Илфорд прикончит. И если уйдешь, тоже прикончит.
– Билли, – сказали часы, – он из тебя сделал предмет интерьера.
– Может, не навсегда, – с надеждой сказало деревце. – Вчера, когда ты исчез, он маленько струхнул. Где ты был?
– В Хэтфорке. Или в одном из вариантов Хэтфорка. Дня два там проторчал. – Часы вдруг подумали о Вайоминге. Что там сейчас происходит? Может, как только Эверетт покинул эту реальность, время и там замерло?
– Так ты туда собираешься? – испуганно спросило деревце.
– Нет, пожалуй. Но здесь точно не останусь. Так что терять тебе нечего, выкладывай все как на духу.
– Илфорд из кожи вон вылезет, чтобы тебя удержать.
– На что я ему сдался, если он – хозяин снов? И без меня прекрасно справляется.
– Нет. Ты – другой. Твой талант идеально пластичен, он так и сказал. Ты легко поддаешься внушению.
– Что значит – я другой?
– Его сны только исполняют желания. Он изменяет людей, переделывает вещи по своему вкусу.
– Так вот, значит, что случилось с Кэйлом и Гвен?
– И со многими другими, – словно оправдываясь, сказало деревце. – С Даун. Помнишь, кем она до Развала была?
– Нет.
– Даун – мать Кэйла. Она была женой Илфорда. Даун Хочкисс. Но потом он на нее взъелся, а Гарриману она нравилась, вот и…
– Так куда подевался Кэйл? И Гвен?
– Кое-кому пришлось еще хуже, – прошептало деревце.
– То есть?
– Илфорд превращает людей… в вещи. Вот почему у него такая уйма барахла.
Часы окинули взором великолепную гостиную, сияющую полировкой мебель и прочие вещи, расставленные и развешенные с идеальным вкусом. Заглянули и в кухню, набитую самой диковинной снедью.
"Да, – осознали они. – Часы – это еще не самый худший вариант».
Илфорд по-прежнему стоял неподвижно у лестницы, перечил земному тяготению и инерции движения. А часы держали маятник на весу и сопротивлялись ходу времени. Это требовало усилий. Все равно что говорить, задерживая дыхание.
Снаружи на окнах замерзли искорки дождевых капель. Дождь притих, словно на него цыкнули.
Крайнее деревце бонсай заплакало. Листочки жалко затрепетали, голос понизился до гнусавого писка:
– Ну почему я один должен все помнить? Часы долго молчали.
– Я не знаю, – сказали они наконец.
– Я ведь только привез тебя и ни во что нe совался, – прохныкало деревце. – Думал, ты сумеешь помочь Кэйлу. Мне нет дела до планов Илфорда. Я и терпел-то все ради Кэйла. А тебе, наверное, на него плевать. Ты ведь его даже не помнишь, он тебе никто…
– Кое-что помню. Да и кассету смотрел…
– Кассета – фигня, – буркнуло деревце. – Я помню прошлое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53