Омар Хайям посмотрел на визиря, словно бы ища у него поддержки. И снова встретился со взглядом его величества. «Неужели ты должен придумывать свой ответ?» – как бы вопрошал султан.
Омар эбнэ Ибрахим сказал:
– У меня нет мыслей, которые мог бы утаить от твоего величества. Сердце мое открыто для тебя, как бывает открыта дверь богобоязненного человека, поджидающего добрых гостей. Я действительно был далеко отсюда. Я был далеко именно потому, что находился очень близко.
Левая бровь султана вопросительно приподнялась:
– Как это понимать, уважаемый Омар? – Его величество повернулся к своему визирю. – Разве «далеко» и «близко» понятия совместимые?
Низам ал-Мулк ничего не сказал, ибо вопрос не был прямо обращен к нему.
– Я скажу, – ответил Омар Хайям. – Сидя на этом месте, слушая музыку и любуясь танцами, то есть всем своим естеством пребывая в этом зале, возле твоего величества, я думал – причем невольно – совсем о другом. И это другое я бы определил словом «далеко».
– Мне нравится ход твоего рассуждения, – сказал султан. И главный визирь кивнул. – Но надо ли понимать твои слова в том смысле, что тебе скучно здесь?
– Отнюдь, – сказал Омар Хайям.
– В таком случае поясни свою мысль.
– Твое величество, я это сделаю весьма охотно. И если выразить ее в двух словах, то вместил бы в два противоположных понятия: «жизнь и смерть».
Его величество удивился.
– Как, ты думаешь за столом о смерти? – сказал он.
Омар Хайям опустил голову в знак согласия.
– Так, – продолжал его величество, все больше любопытствуя. – Что же напоминает тебе о смерти? Неужели здесь, в этом зале, есть предмет, который навевает столь мрачную мысль? Укажи на него – и я распоряжусь убрать его!
– Бесполезно, – проговорил ученый.
– Что бесполезно?
– Убирать этот предмет.
– Почему?
– Это невозможно…
Его величество подбоченился. Прошелся внимательным взглядом по стенам, потолку, полу, окнам с причудливыми решетками и дверям, которые инкрустированы костью и красной медью.
– Я не вижу ничего невозможного…
Одно слово Омара эбнэ Ибрахима, и, казалось, любая вещь вылетела бы отсюда в мгновение ока.
– Его величество ждет, – напомнил ученому главный визирь.
– Это невозможно по одной причине, – сказал Омар Хайям. – Предмет, который сию минуту навевает мысль о смерти, – это жизнь.
– Как?! – воскликнул удивленный султан.
– Жизнь, – повторил Омар.
– Эта жизнь? – Его величество широким жестом обвел рукою зал.
– В данном случае эта. А в общем, любая жизнь в любой ее форме.
Султан скрестил руки на груди. На кончике языка его вертелся один вопрос. Его величество только соображал, кому его задать: ученому или визирю? И остановил свой выбор на последнем:
– Как это понимать?
Главный визирь сказал, что, как утверждают ученые, еще Платон доказывал, что жить – это умирать. То есть смерть есть следствие жизни. Не будь жизни, не было бы и смерти.
– Это ясно, – вздохнул султан, которого вдруг заставили думать о смерти в этот прекрасный вечер. – Стало быть, уважаемый Омар, наблюдая жизнь в любой ее форме, невольно думает о конце ее. Иначе говоря, о смерти. Это объяснение верно? – спросил султан ученого.
– Совершенно, – сказал Омар.
Его величество отпил глоток вина.
– Значит, – как бы размышляя, сказал султан, – наша сегодняшняя беседа, наша скромная трапеза, музыка и танцы наводят на мысль о смерти? Чьей же? – И он глянул на ученого исподлобья. Эдак недоверчиво, эдак подчеркнуто вопросительно…
Омар ответил:
– Речь идет о некой субстанции, которая может выразить и жизнь и смерть. Как если бы из одной вытекала другая.
Его величество признался:
– Слишком тонкая философия. Нельзя ли ее высказать применительно к этому? – И его величество указал рукою на стол, на пол, на потолок, на музыкантов.
Ученый кивнул. И начал с того, что поставленный в такой форме вопрос скорее приведет к поэзии, нежели к философии.
– И это хорошо! – обрадовался султан.
– Это сильно затруднит дело, – сказал ученый.
– Почему же?
– Очень просто, твое величество. Философия отвечает на сложный вопрос умозрительным заключением. Философия без труда примиряет эти два понятия – жизнь и смерть, между тем как поэзия никогда не приемлет смерти. А почему? Я отвечу: потому что это слишком жестоко, а все, что жестоко, не может быть принято, одобрено поэзией в любой форме. Поэзия есть течение мыслей, рожденных в сердце. А сердце никогда не примирится со смертью.
Его величество взял в руки фиал и омочил в нем губы. Разговор, по его мнению, принял слишком отвлеченный характер. Его вопрос – первоначальный – предполагал более конкретный ответ. Удовлетворительный ответ пока не получен, а его величество рассчитывал именно на него.
– Любуясь танцовщицами, – пояснил ученый, – и вслушиваясь в гармонию звуков, я невольно думаю о смерти…
– Почему? – перебил его султан.
– Не знаю. Может быть, потому, что хотелось бы вечно наслаждаться жизнью.
Султан расхохотался.
– И телом?..
– Да, и телом.
– Прекрасно! – Его величество указал на фиал, стоящий перед Омаром, и на фиал, стоящий перед визирем. – Выпьем за чудесную плоть!
– В наши годы? – прошептал визирь.
Султан расхохотался пуще прежнего.
– А почему бы и нет?! Разве любовь – удел только молодых? А? Почему мы должны целиком уступить ее господину Хайяму? Только потому, что он моложе? А? Нет, я не уступлю! А ты?
Главный визирь угрюмо молчал.
Ученый сказал:
– У тебя, твое величество, всегда хорошо. Хорошо для сердца и ума, для глаз и ушей. Здесь, под твоим добрым взглядом, вырастаешь на целую голову. И когда я думал о смерти, я хотел сказать, что невозможно представить себе расставание со всем этим. Причем расставание навеки. И знать, что больше этой красоты не увидишь никогда…
– Никогда, – как эхо повторил его величество. И вдруг загрустил. Он поставил на место фиал. И погрузился в долгое раздумье, уставившись взглядом в какую-то точку на суфре, вышитой золотом руками хорасанских вышивальщиц.
В зале было тихо – пролетит муха, и ту слышно. Султан обеими руками резко расправил усы и бороду, тряхнул головой, покрытой тяжелыми прядями черных-пречерных волос. И снова рассмеялся. Звонко эдак. По-молодому. И глаза его сощурились при этом. И лицо его просияло…
– Что же из всего сказанного следует? – обратился его величество к хакиму. – А?
Омар Хайям сказал:
– Из этого следует, твое величество, что надо пить, надо наслаждаться жизнью и…
Султан весьма повеселел и хлопнул в ладоши. Изволил приказать, чтобы танцевали, чтобы играла музыка. И сказал визирю:
– Ты слышал?
Тот кивнул.
– Нет, ты слышал? А ну-ка повтори, господин Хайям.
Ученый в точности повторил свои слова.
– Слышал? – снова вопросил султан, обращаясь к своему визирю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54