Метек вел машину, не прекращая внутренний диалог с кем-то, кто заставлял его усмехаться, вздыхать, поднимать в недоумении брови, качать головой, пожимать плечами. Потом его «остин» остановился у одной из дверей круглого терминала-1, и впервые после того разговора о Лиз он повернулся ко мне. Он снова был в нормальном состоянии.
Мы посмотрели друг на друга. После всего пережитого мы чувствовали себя, как прошедшие войну летчики одного экипажа. Я, конечно, невольно нанес ему рану, но он ведь понимал, что не со зла. Так или иначе, главное, что и я для него был человеком, которому он мог безусловно доверять. Проблема была в том, что два глубоко законспирированных агента не могут обменяться координатами – это было бы грубейшим нарушением правил. Мы, для нашего же блага, даже настоящее или постоянное имя друг друга не имели право знать. Хотя… Да пошли они все!
– Как вас зовут? – спросил я.
Метек был профессиональнее, по крайней мере, менее эмоциональным.
– А вы про себя как меня называли?
Я улыбнулся:
– Метек.
– Это что за имя? Почему Метек?
– Метек – это по-французски бродяга. Вы чем-то похожи на Жоржа Мустаки, а у него была такая песня – про него самого. Знаете ее?
Метек покачал головой.
– Нет, не слышал. А Жорж Мустаки?… Это он написал «Милорда» для Эдит Пиаф, да? Хм, Метек! Хорошо, пусть будет Метек.
– А я Пако, – сказал я.
Всё равно это имя знала Лиз!
Метек о чем-то напряженно размышлял, собрав лоб гармошкой. Я не ошибся – о том же, что и я.
– Вы, Пако, какие газеты читаете? – спросил он.
– «Нью-Йорк Таймс» обязательно. Плюс разные местные, но эту всегда.
– Давайте так, – сказал Метек. – Если я вам вдруг понадоблюсь или вы мне, мы помещаем в «Нью-Йорк Таймс» объявление: «Срочно куплю виниловые пластинки Жоржа Мустаки».
Мой отец был прав. Он всегда учил меня, что общаться стоит только с людьми умнее себя. Из американцев, которые знают, кто такой Жорж Мустаки, и хотят купить его пластинки, тем более виниловые, едва найдется один на десять миллионов. И при этом такое объявление не насторожит даже сотрудников ФБР, ежедневно просматривающих эти колонки в поисках шифрованных сообщений.
– Договорились, – сказал я и вздохнул. – Не сердитесь на меня!
Метек понял, что я имел в виду вовсе не свое недавнее покушение на его жизнь. Он тоже вздохнул:
– Не буду.
Мы пожали друг другу руки. Сзади сигналило такси, которому мы загораживали проезд. Я вылез из машины.
– Ваша сумка!
Метек перегнулся через сиденье пассажира и протягивал мне сумку с камерой, которую я бросил на заднее сиденье.
– Действительно! – спохватился я. – Может еще пригодиться!
Метек рассмеялся своим коротким смешком.
– Не обольщайтесь. Не в обиду будь сказано, оператор вы никудышный!
8
Еда в Руасси самая невкусная во всем Париже – при том, что дорогая, как во всех аэропортах. В первом терминале Шарля де Голля даже нет паба – этой гавани реальной жизни в призрачном мире перелетов, которые перемещают тебя не только в пространстве, но иногда и во времени. При том, что я летаю практически каждые пару недель, я так и не привык к тому, что, поспав несколько часов – а я в самолете засыпаю еще до взлета, иногда просыпаясь во время разгона, а то и нет, – ты оказываешься в другом мире.
Я с трудом нашел место в какой-то стерильной забегаловке, в которой из разливного пива была только питьевая вода под названием «Хайнекен» и немного более окрашенная «Стелла Артуа». Я с недовольным лицом – я видел свое отражение в зеркале за спиной бармена – заказал бокал окрашенной и сэндвич с камамбером и зеленым салатом. Потом перевел взгляд чуть выше, откуда на меня смотрит наблюдающий. Лучше мне не стало.
Хотя сегодня утром, надо это признать, мне всё же удавалось забыть на время свое незавидное положение. Сначала с Лиз, теперь вот с Метеком. Настолько, что мы даже отработали с ним связь. Интересно, зачем? Вряд ли я когда-нибудь смогу выручить его, сидя где-нибудь в Бутово и не имея даже заграничного паспорта. И вряд ли он сможет мне помочь, если для этого надо будет лететь в Москву. Да и буду ли я в России ежедневно просматривать «Нью-Йорк Таймс»?
Только тут я сообразил, что до сих пор не позвонил в свою пожарную часть в Вену. Сто раз сказал себе: «Вот приедет гонец, вот приедет гонец», а где мы с ним встречаемся, до сих пор не знаю. Номер телефона Франца Фишера висел в памяти французского мобильного, и я послал вызов.
– Я по поводу рисунков Кольбе, – сказал я, поздоровавшись.
– А, хорошо! – отозвался мужской голос. – Я уже боялся, что вы передумали, а посыльный уже выехал. Значит, слушайте! В Латинском квартале есть такой книжный магазин «Шекспир и Компания».
– Знаю, почти на набережной, чуть позади Нотр-Дама, – отозвался я.
– Вы знаете лучше меня, – заметил мужчина. По голосу было слышно, что он улыбается. – Так вот, прямо у проезжей части на этом уровне, в 16.00. Наш человек подъедет на синей «вольво-960» и отвезет вас туда, где находятся рисунки.
– Прекрасно, спасибо!
– Вам спасибо!
За что?
Телефон зазвонил, как только я нажал отбой. Это снова была Джессика. Она подзарядила в офисе Дельты свой мобильный и заодно выяснила ту же новость по поводу забастовки грузчиков. На самом деле, было бы и неплохо, если бы эта забастовка продолжилась. Я встречусь с гонцом из Леса и приеду к ним в Брюссель на машине. А что, даже если мне придется исчезнуть, я мог сделать это вот так, даже не повидавшись с семьей?
Теперь мое незавидное положение снова целиком завладело моими мыслями. В сущности, предстоящая встреча с эмиссаром из Конторы ничего не меняла – ее могло бы и не быть. Мой провал уже произошел, и остающиеся мне несколько дней были лишь отсрочкой, позволяющей избежать полной катастрофы.
Я и сам знал, что мне делать, даже если это было непросто. Сегодня же вечером я буду в Брюсселе. Там я придумаю какое-то срочное дело, и мы завтра вылетим в Нью-Йорк. Завтра – понедельник. Благодаря разнице во времени мы прилетим утром, и у меня будет полдня, чтобы привести в порядок все дела в Departures Unlimited. Компания принадлежит нам двоим – мне и Джессике, так что, по крайней мере, пусть здесь для нее не будет неприятных сюрпризов.
Но тянуть дальше вторника мне не стоило. Паспорт Эрнесто Лопеса, засвеченный в «Клюни», я уже уничтожил. Г-н Эрнесто Родригес, останавливавшийся в «Фениксе», тоже теперь умрет навсегда. В своем номере, напомню, всё, что можно, я протер, а потом надел перчатки – в этой гостинице моих отпечатков быть не может. Однако засвеченное место это засвеченное место, и рисковать, используя снова этот паспорт, не стоит. Так что если сейчас на встречу мне не привезут новый документ, то добираться на перекладных в Москву мне придется по моему собственному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71