После рабочего дня на такси, которые могут ездить по ряду, предназначенному для автобусов, добираться даже быстрее, чем на метро, где поезда иногда приходится ждать нескончаемо долго. Да к тому же это был июль, и часть парижан уже уехала отдыхать.
Мне повезло – на стоянке была лишь одна чета туристов, белокурых длинноногих скандинавов лет тридцати. Так что я прибыл на место минут на двадцать раньше. Напоминаю, на нашем с Николаем условном языке «через три часа» означало «через час» – если нас прослушивали, это путало карты контрразведчикам.
Мой связной тоже приехал пораньше: я заметил его уже от памятника Генриху IV. Николай теперь стоял по правую руку от стрелки острова Ситэ и смотрел в мою сторону. Он был всё в той же утром белой, а теперь уже серой рубашке с короткими рукавами. Я усмехнулся: конечно, времени съездить домой и переодеться у него не было.
Николай убедился, что я не привел хвоста, и пошел мне навстречу. Хотя жара уже спала, он по-прежнему был в мыле – рубашка темными пятнами прилипала к телу.
– Пойдем пешком, по дороге всё расскажу, – сказал Николай, вытирая пот посеревшим платком.
Мы повернули направо, в сторону Латинского квартала, и, прежде чем мой связной заговорил, я уже понял, что вопрос об обыске номера Штайнера был решен положительно. Николай докладывал как грамотный и дисциплинированный офицер – сухо, без эмоций, ничего не упуская. Мне оставалось только слушать, время от времени кивая или бросая на него вопрошающий взгляд.
– На бато-муш был Штайнер, – как и все русские, живущие за границей, Николай легко вставлял иностранные слова, когда не находил точного соответствия в родном языке. Действительно, для теплохода эти кораблики были слишком малы, для катера – слишком велики. – С женщиной они расстались на пристани – видимо, по мобильному заказали два такси, так что я поехал за Штайнером. Скажу сразу, что наш человек подъехать так быстро не успел. Так что кто эта женщина и откуда, мы пока не знаем. Зато за Штайнером я проследил. Он вышел из такси на бульваре Себастополь, у метро Шато д’О. Мне пришлось включить мигалки и бросить машину прямо на проезжей части. Из подземного перехода он вышел с целлофановым пакетиком, видимо, купил каких-то фруктов. Из чего я заключил, что он идет домой. Он действительно зашел в обычный жилой дом – номер шесть по улице Де-Петитз-Экюри, там напротив универсам. И всё – пропал.
Обожаю названия улиц в центре больших городов: рю Де-Петитз-Экюри. В Москве это был бы Малый Конюшенный переулок.
– Это что за район? – спросил я.
– Такой, народный. Черные, арабы, югославская бакалея, курдский ресторан…
Это было разумно. Там, где всякой твари по паре, быть незамеченным проще, особенно человеку с лошадиным лицом.
– И что решили делать?
– Всё-таки осмотреть его номер. Он вряд ли носит свое сокровище с собой.
– А наш друг не надумает всё же вернуться в гостиницу?
– За домом установили наблюдение. Если что, позвонят мне, а я – тебе. Не выключай свой мобильный!
– Никогда не выключаю. А в его гостинице есть свободные номера?
– Попробуй!
Николай достал карточку отеля «Клюни», которую он предусмотрительно носил в бумажнике, а я вытащил свой французский мобильный.
– Какой, говоришь, номер сообщается с тем?
– Четыреста пятый.
– Большой? Маленький?
Николай скорчил смешную гримасу и пожал плечами.
На том конце провода уже пошли звонки. Трубку сняли сразу, голос мужской, с африканским акцентом:
– Отель «Клюни», добрый вечер!
– Добрый вечер! Проблема такая: мне неожиданно пришлось задержаться в Париже, и нужен номер на одну ночь.
– Ах, месье, боюсь, что у нас ничего нет. Но подождите, подождите, я всё же посмотрю в журнале.
В журнале! Люблю гостиницы, в которых всё по старинке. Николай промокнул шею платком, который уже больше походил на тряпку, и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул, мол, ищут.
– О, на одну ночь есть номер, – произнес голос. – Но только на одну!
– Именно! – радостно откликнулся я. – Следующую ночь мне предстоит спать в самолете, а еще следующую – в Токио!
Ложь подобного рода срывается у меня с языка автоматически. И она отнюдь не невинна – такой текст портье запомнит и быстренько воспроизведет, в случае чего. Так что, по крайней мере, в первое время искать меня будут на другом конце света.
– Как ваша фамилия, месье? И когда вы приедете?
Черт! Откуда я знаю, как моя фамилия! Я уцепился за последний вопрос.
– Я буду… Я буду, – протянул я, как бы размышляя.
На самом деле, я сорвал с плеча сумку и стал судорожно возиться с молнией.
– В сущности, я в центре. И мог бы вот прямо сейчас взять такси и приехать. Почему нет? Пожалуй, прямо сразу.
Вдвоем с Николаем мы, наконец, справились с молнией. Книга Сименона с паспортом лежала во внутреннем боковом кармашке. Это еще одна молния.
– Приезжайте, когда вам угодно. Это месье…
Николай развернул паспорт и поднес его к моим глазам. Фантазии в Конторе было немного. Хотя распространенные фамилии самые удобные – проще затеряться.
– Лопес, Эрнесто Лопес.
– Хорошо, месье. До скорого!
– Спасибо. Уже еду!
Я повесил трубку.
– Ведь чем раньше, тем лучше? – по инерции спросил я у Николая по-французски.
– Конечно! – ответил он на том же языке.
Произношение у него было еще почище, чем у меня, хотя с носовыми и у меня проблема. Как, впрочем, у большинства испаноязычных.
До гостиницы было минут десять пешком. Мы перешли южную часть Пон-Неф – это, кто не знает, самый старый мост Парижа, который когда-то назвали Новым – и повернули на набережную в сторону Нотр-Дама. Букинисты закрывали свои ящики, народу оставалось совсем немного. Наступило то самое любимое мною время дня, когда полуденный зной сменяется мягким, обволакивающим теплом. Так, наверное, чувствует себя ребенок во чреве матери.
Мы подошли к парапету и прислонились к прогретому камню. Я положил в книгу Сименона свой паспорт на имя Эрнесто Родригеса и присмотрелся к фотографии на новом документе. Эрнесто Лопес был без усов, но я с равным успехом мог заявиться в «Клюни» в парике или коротко стриженным – в конце концов, паспорт был выдан три года назад.
Я достал платок, якобы, чтобы высморкаться, и отнял его от лица уже с усами. Теперь утереть пот со лба! Здесь мне повезло меньше – оторвать удалось только одну бровь. Оторвать было подходящим словом – бровь была приклеена на мою собственную и наверняка отделилась вместе с моими волосками. Заранее сморщившись, я резким жестом оторвал вторую. Николай сочувственно следил за моими манипуляциями.
– Парик?
– Нет, оставлю.
Николай взглянул на фотографию и согласно кивнул. Взгляд его снова упал на лежащий в сумке несессер, который он передал мне днем, и он довольно хрюкнул – видимо, любит предусмотрительных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71