Более того, и улицу он не пересекал.
Для очистки совести я подождал еще с минуту – Николая не было. Я вышел к перекрестку и осторожно, как бы раздумывая, куда идти, высунулся за угол. Улица была пустынна, только какая-то загорелая дама в шортах и туфлях на высоченных каблуках выгуливала на поводке белого шпица.
Я повернул за угол и медленно пошел ей навстречу, делая вид, будто что-то ищу по всем карманам. Шпиц, как к этому приучают всех несчастных парижских собак, присел у края тротуара, чтобы справить нужду на проезжую часть. Я дружески улыбнулся, обходя их, но дама – лет пятидесяти, морщинки у глаз и дряблая кожа на шее – скользнула по мне невидящим ледяным взглядом. В Европе очень часто отмечаешь моменты, когда сравнение несомненно в пользу Америки: там тебе бы улыбнулись, спросили, как дела, заверили, что всё за собакой уберут, и тому подобное. Хотя в Америке я скорее замечаю вещи, добавляющие очков в пользу Европы.
Метрах в десяти от меня начиналась терраса бистро под вишневым навесом. Если Николай зашел туда, он, разумеется, устроился в глубине зала, где его не было видно, и лицом к окну, чтобы самому видеть всё. Поэтому – а дама всё стояла над своей собакой – я сделал вид, что не нашел в карманах и сумке того, что искал, и теперь возвращаюсь к своей машине или домой. Просто торчать на тротуаре я тоже не мог.
К счастью, по рю-де-л’Университэ в мою сторону шло такси. Я сделал знак водителю, и машина остановилась на перекрестке. Мир снова встал на ноги – таксист был китайцем.
Я огляделся. По обе стороны вдоль тротуара стояли припаркованные машины. Место было только там, где машина остановилась, на пешеходном переходе.
– Припаркуйтесь здесь получше, пожалуйста, – сказал я водителю, залезая в машину.
– Где стоять? Здесь?
– Да, прямо здесь. Мы ждем еще одного человека.
Мы припарковались у самой террасы кафе. Какие-то туристы, сидевшие у края тротуара с раскрытым путеводителем, недовольно покосились на меня и снова погрузились в карту. Бистро, где, как я предполагал, сидел Николай, находилось слева от меня метрах в тридцати-сорока. Я с трудом различил надпись над темно-красным козырьком: заведение носило милое уютное имя «Министерства», во множественном числе.
Таксист выключил двигатель, вежливо справился у меня, не помешает ли мне музыка, и включил кассету с китайской попсой. Через пять минут он переспросил, надо ли еще ждать, и, получив утвердительный ответ, снова обратился в слух. Еще через пять минут, приглушив магнитолу, водитель опять спросил, не надо ли ехать.
– Надо ждать! – коротко сказал я.
Нет, положительно китайцы в качестве таксистов были во всех отношениях лучше французов. Те бы уже давно пыхтели, брюзжали, намекали, что счетчик не отражает реальных потерь водителя во время стоянки, в лучшем случае пытались бы завести с тобой разговор. А этот лишь опять добавил звук в магнитоле и отдался родным напевам.
Я уже подумал, что Николай вошел в какой-то дом – может, в тот, где он сам жил – и я жду его совершенно напрасно. Но в это время кто-то вышел из бистро и пошел в нашу сторону. Это был плотный, даже грузный мужчина, судя по походке, средних лет, в светлом строгом костюме. Что-то сразу показалось мне странным – его правая рука была согнута в предплечье. Я понял, в чем дело, только когда мужчина оказался уже в паре десятков метров от меня – он перебирал четки. Я напряженно всматривался в его лицо, боясь получить подтверждение. Мужчина – он шел по противоположной стороне улицы – подходил всё ближе, поравнялся с нами и проследовал дальше. Сомнений быть не могло – это был «Омар Шариф», тот ливиец из спецслужб, который три года назад должен быть вызвать страх у Мальцева, когда мы ужинали с ним в «Сормани».
Таких совпадений не бывает. Но я всё же посидел в машине еще пару минут, чтобы не оставалось сомнений. Сюрприза не случилось – из бистро вышел Николай и пошел в нашу сторону, к своей машине.
Я тронул водителя за плечо:
– К Триумфальной арке.
10
Это, согласен, было глупо, но у меня вдруг возникло ощущение, что Метек меня ждал. Его курчавая, черная с проседью голова торчала в окне, когда я, отпустив такси в начале авеню Карно, повернул на улицу генерала Ланрезака. А что, сколько всего написано о прочной связи, которая возникает между преследователем и жертвой, между палачом и приговоренным! Вполне возможно, что и Метек, не понимая, почему, чувствует, что что-то удерживает его здесь. Ему, быть может, уже давно надо уезжать, да и знойным асфальтовым воздухом Парижа он уже надышался. Ан нет, почему-то никак не может на это решиться! Впрочем, голова исчезла прежде, чем я дошел до входа в гостиницу, и когда я поднялся в свой номер, в его окне только колыхалась парусом тюлевая занавеска.
В такси я перебрал в уме возможные варианты с Николаем. Уверен я был в трех вещах.
Первое: случившийся у них аврал был, несомненно, со мной связан. Об этом говорило и смущение Николая, когда он проговорился, и его беспокойство, когда он узнал, что моя семья летит сюда и я вовсе не спешу покинуть город. Оставался вопрос, занималась ли этим авралом резидентура или же Николай, как Штайнер и многие другие разведчики бывших соцстран, вел свою игру? Ну и, разумеется, было бы интересно узнать, в чем этот аврал состоял.
Вторая уверенность: в эту комбинацию были втянуты ливийцы. «Фатима» – женщина, которая сначала обедала со Штайнером, а потом поджидала его в такси у гостиницы, была, скорее всего, женой сотрудника военного атташата ливийского посольства. Теперь Николай встречался с ливийцем, которого совершенно случайно я знал по операции с разоблачением Мальцева, проведенной три года назад. Связаны ли оба дела? Вряд ли. Скорее всего, это, как и для меня, были просто две операции, в которых участвовал «Омар Шариф». Между ними интервал – всего три года. «Омар Шариф», по-видимому, всё это время продолжал работать в Париже. Кстати, Фатима могла быть его женой, и жили они в том доме № 7 по улице Бассано, где у меня теперь была приятельница-консьержка. Если это так, то теперь я был знаком и с г-ном, и с г-жой… Как там их звали? Аль Абеди!
Про ливийцев с достаточной степенью вероятности можно было предположить, что они охотились за контейнером и сговорились со Штайнером; но того убили – или он умер – раньше, чем он сумел передать им загадочный порошок. Вполне вероятно также, что о смерти Штайнера они не знают или, по крайней мере, уверенности в этом у них нет. А поэтому они продолжают поиски.
Еще один интересный вопрос, связанный с ливийцами. Я ведь не знал, чем кончилось тогда дело с Мальцевым. Мне показалось несомненным, что он боялся ливийцев, и я это свое мнение Конторе передал. Но Мальцева наверняка проверяли и по другим каналам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71