– Гарриман! Тише, он хочет что-то сказать!
– Клянусь, что я говорю правду! – крикнул Гарриман, когда толпа успокоилась; густые клубы пара вырывались с каждым словом из его рта. – Это вздор, что туннель горит! Бетон и железо не могут гореть. От взрыва загорелось каких-то несколько столбов за бурильной машиной, и это вызвало панику. Наши инженеры уже заняты тушением! Вам не надо…
Но ему не дали кончить. Дикий свист и рев прервали его, женщины поднимали камни. Гарриман соскочил с вагона и вернулся на станцию. Обессиленный, он опустился на стул.
Он чувствовал, что все погибло, что только Аллан мог бы предупредить катастрофу тут, наверху.
Но Аллан не мог быть здесь раньше вечера!
Холодный унылый вокзал был переполнен инженерами, врачами и служащими, поспешившими сюда, чтобы быть наготове для оказания помощи пострадавшим.
Гарриман выпил литр черного кофе, чтобы уничтожить действие снотворного. Его вырвало, и он дважды терял сознание.
Что он мог предпринять? Единственное вразумительное сообщение было передано ему по телефону с шестнадцатой станции одним инженером по поручению Бермана.
Берман полагал, что от высокой температуры произошло самовозгорание столбов в обшитой досками штольне и что огонь вызвал взрыв динамитных гильз. Это было правдоподобное объяснение, но не мог же взрыв быть так силен, чтобы его услышали на двенадцатой станции!
Гарриман послал спасательные поезда, но они вернулись, так как встречные поезда по всем четырем путям стремились наружу и вытолкнули их обратно.
Гарриман телеграфировал Аллану в половине пятого, и телеграмма догнала его в спальном вагоне Нью-Йорк – Буффало. Аллан ответил, что вернется экстренным поездом. Взрыв, телеграфировал он, исключается, так как взрывчатые вещества в огне только сгорают. Кроме того, в самой машине количество взрывчатых веществ ничтожно. Отправить спасательные поезда! Все станции занять инженерами! Горящую штольню затопить!
Аллану легко было распоряжаться. Ведь пока еще ни одному поезду не удалось проникнуть в туннель, хотя Гарриман распорядился о немедленном переводе всех поездов, шедших из туннеля, на выездные пути.
Никто больше не телефонировал, лишь на пятнадцатой, шестнадцатой и восемнадцатой станциях еще были инженеры, сообщавшие, что все поезда прошли.
Но некоторое время спустя путь освободился, и Гарриман послал в туннель четыре спасательных поезда один за другим.
Толпа угрюмо пропускала поезда.
Кое-кто из женщин выкрикивал грубые ругательства по адресу инженеров. Настроение с каждой минутой становилось все более возбужденным. Потом к десяти часам утра прибыли первые поезда с рабочими из «чистилища». Теперь не оставалось сомнения, что катастрофа была ужаснее, чем кто-либо мог предполагать.
Поезд приходил за поездом, и прибывавшие отряды рабочих кричали: «На последних тридцати километрах погибли все!»
4
Людей с грязными желтыми лицами, возвращавшихся из туннеля, окружали и засыпали тучей вопросов, на которые они не могли ответить. Сто раз они должны были повторять все, что знали о катастрофе, а рассказать это можно было в десяти словах. Женщины, нашедшие своих мужей, бросались им на шею и открыто выражали свою радость перед другими, пребывавшими еще в ужасной неизвестности. Страх блуждал на лицах ожидавших, женщины сто раз повторяли вопрос: не видел ли кто-нибудь их мужей? Они тихо плакали, они бросались из стороны в сторону, кричали, посылали проклятия, снова останавливались и смотрели вниз, вдоль пути, пока страх не гнал их опять с места на место.
Надежда еще была, ибо слух, что погибли все находившиеся на последних тридцати километрах, оказался преувеличенным.
Наконец пришел и тот поезд, отходу которого инженер Берман сопротивлялся до тех пор, пока его не застрелили. Поезд привез первого мертвого – итальянца. Но этот итальянец погиб не от катастрофы. Он вступил в отчаянную драку на ножах с земляком, своим amiconote 51, из-за места в вагоне и заколол его. Падая, amico успел распороть ему живот, и он скончался уже в пути. Все же это был первый покойник. Оператор «Эдисон-Био» завертел рукоятку своего аппарата.
Когда умершего внесли в станционное здание, никто в толпе уже больше не мог сдерживать своих чувств. Ярость воспламенилась. И вдруг все закричали (как раньше рабочие в туннеле): «Где Мак? Мак заплатит за это!» Истерически рыдавшая женщина пробивала себе дорогу через толпу других. Она бежала за трупом, вырывая из головы целые пучки волос и раздирая на себе ночную кофту.
– Чезаре! Чезаре!
Да, это был Чезаре.
Но когда взволнованные толпы рабочих с бермановского поезда (большей частью итальянцы и негры) объяснили, что больше поездов не будет, стало сразу совсем тихо…
– Больше не будет поездов?
– Мы последние…
– Кто вы?
– Мы последние! Мы!
Словно град картечи врезался в толпу. Все бессмысленно заметались из стороны в сторону, сжимая руками виски, как будто их ранили в голову.
– Последние!!! Они последние!!!
Женщины с воплями бросались на землю, дети плакали, но у иных тотчас же вспыхнула жажда мести. И вдруг вся громадная толпа с шумом и криком двинулась с места.
Смуглый коренастый поляк с воинственными усами вскочил на большой камень и заорал:
– Мак загнал их в мышеловку!.. В мышеловку!.. Отомстим за товарищей!
Толпа неистовствовала. В каждой руке вдруг очутилось по камню, – здесь их было вдоволь. Ведь камень – оружие народа. (В этом одна из причин, почему в больших городах охотно покрывают улицы асфальтом!)
Три секунды спустя во всем станционном здании не было целого окна.
– Гарримана сюда!
Но Гарриман больше не показался. Он позвонил в милицию, так как ничтожная горсточка полицейских Туннельного города была бессильна. И вот он сидел в углу, бледный, задыхающийся, не в силах овладеть своими мыслями.
Толпа осыпала его руганью и собиралась ворваться в дом. Но поляк внес другое предложение. Ведь виноваты все инженеры, говорил он, – нужно поджечь их дома, и пусть погибнут в огне их жены и дети!
– Тысячи, тысячи погибли!
– Всех их уничтожить! – кричала итальянка, муж которой был заколот товарищем. – Всех! Отомстим за Чезаре!
И она помчалась вперед, фурия с взлохмаченными волосами и в разодранном в клочья платье.
С диким ревом толпа повалила под дождем через мусорное поле. Мужья, кормильцы, отцы убиты! Впереди нужда, нищета! Отомстить! Сквозь шум раздавались отрывочные звуки пения, в разных местах одновременно пели «Марсельезу», «Интернационал», гимн Соединенных Штатов. Погибли, погибли – тысячи погибших!..
Слепая жажда уничтожения, разгрома, убийства овладела взволнованной толпой. Вырывали рельсы, сносили телеграфные столбы, сметали сторожевые будки. Треск и падение обломков сопровождались диким ликованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87