Это Ледерман. Он говорит, а Янко лежит на постели и никак не может вспомнить, сколько времени он так лежит. Голос спрашивал, как себя чувствует господин барон, а затем сообщал, что сегодня в ковше был пропитанный нефтью грунт и что очень сильно пахло нефтяными газами. Господин барон может сам убедиться. Не сегодня-завтра они наткнутся на нефть. Но голос Янко ответил, что он больше не даст ни гроша, что Ледерман может прекратить работы, и конец всему. Сладкий, отвратительный голос говорит еще несколько минут, но Янко поворачивается на другой бок, и тогда Ледерман без единого звука теряется в тумане, даже скрипа двери не слышно.
Когда же все эти люди оставят его в покое? Чего хочет полицейский капитан Фаркас? Он пишет, что ему нужно поговорить с ним официально, по долгу службы. По долгу службы? Янко ни с кем больше не будет говорить по долгу службы. Но через несколько дней к нему явился доктор Воссидло и сказал, что Фаркас очень просит Янко прийти к нему.
— Что с тобой, ты болен, Янко? — спросил Воссидло и вопросительно посмотрел в лицо Янко.
Янко скривил рот.
— О, нет! — ответил он. — Я только по горло сыт, хватит с меня этого свинства, которое называется жизнью, и я положу этому конец.
Доктор Воссидло улыбнулся:
— Душевная депрессия, это пройдет! Но послушай, Фаркас очень сердит на тебя за то, что ты не показываешься.
И доктор Воссидло рассказал историю, которая не могла не рассмешить Янко. Борис заметил, что в картинной галерее не хватает трех маленьких картин; на выцветших обоях были ясно видны три квадрата более темной окраски. Он немедленно сообщил об этом полиции. Фаркас, разумеется, побежал к Борису, допросил всех слуг, и из допроса выяснилось, что это Янко запаковал картины и уехал с ними. Борис вознегодовал, поручил Фаркасу расследовать дело, и Фаркас теперь спрашивает, как всё это вышло. Да, тут Янко не мог не рассмеяться, хотя ему почти всё стало теперь безразлично. Борис злится! Превосходно! Жаль, что он, Янко, не забрал тогда всю галерею! Янко просит доктора Воссидло передать Фаркасу сердечный привет: он желает ему долгой жизни, ведь они провели вместе столько ночей за картами! Отец подарил ему эти картины и разрешил заложить их в Вене, так как у отца не было тогда наличных денег. Фаркас может вызвать свидетелем отца Янко, а Борису до этих картин нет никакого дела. Их не было в галерее, когда он получил в свое владение эту коллекцию, и поэтому он не мог их и унаследовать. Да, заковыристый случай для адвокатов! И опять Янко весело рассмеялся.
Доктор Воссидло оставил его, покачивая головой. Он не понимал, что творится с Янко.
Янко рассказывал всем знакомым, которые только хотели его слушать, что он скоро распрощается с ними. Заметьте хорошенько — распрощается! Он пресытился этой жизнью.
— Что же, ты застрелишься, Янко? — спросил его Ники Цукор с циничной улыбкой.
— Ну, конечно, застрелюсь, — ответил Янко. — Все другие способы я считаю ненадежными.
Удивительно, с каким спокойствием Янко говорил об этом: точно речь шла о какой-нибудь маленькой поездке, о чем-то совсем второстепенном. Но прежде чем исчезнуть, он решил устроить прощальный праздник для своих друзей в «Парадизе».
XXX
Прощальный вечер Янко («прежде чем я отправлюсь в дальнюю дорогу») должен был состояться в четверг вечером в «Парадизе». Разумеется, был приглашен и Жак. Никто не сомневался, что Жак придет. Он обещал это Соне, она очень беспокоилась за Янко. Он так странно вел себя, когда с нею прощался! Но сам Жак не принимал всерьез разговоров Янко о том, что он после праздника «поставит точку», и вообще относился критически ко всему, что о нем рассказывали. Жак хорошо знал Янко.
Жак смог прийти только в десять часов. Уже издали он услышал оглушительный гвалт. Все праздники, которые устраивал Янко, были одинаковы. Цыгане пели любимую песенку Янко:
Ютка, лишь она любить умеет,
Ютка, Ютка, моя Ютка!..
Все так орали и дурачились, что появление Жака никем не было замечено. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Все уже были изрядно пьяны и смеялись над каждой глупостью. Яскульский стучал кулаком по столу и просил не прерывать его каждую минуту.
Жак пробегал глазами по лицам гостей, отыскивая Янко. Ах вот он — веселые, внимательные глаза, радостное, беззаботное лицо мальчика. «Ага, — подумал Жак, — это тот самый Янко, которого мы завтра будем оплакивать! Соня может спокойно отложить все заботы о нем. А кто это рядом с ним? Кто прижимается к его плечу? Это Роза, он в первый раз показывается с ней в обществе».
Роза лихорадочно блестящими глазами смотрела на Яскульского и тряслась от смеха. На щеках у нее выступили красные пятна.
— Прекрати наконец твои глупые шутки, Ники! — крикнул Яскульский и подмигнул «акробату». — Я хочу рассказать историю, как мы застрелили огромную медведицу в горах! Это было в Магуне, помнишь, Ники?
— Так точно, в Магуне, — ответил Ники, делая театральный жест.
Было ясно, что он хочет разыграть Яскульского. Весь сплетенный из мускулов, он ловко балансировал, сидя на спинке стула и положив ногу на ногу, точно акробат на трапеции. На его крупной голове задорно торчал черный вихор.
— Ники, конечно, тоже играет роль в этой истории, хотя и не очень блестящую, — продолжал с насмешливой улыбкой Яскульский. — Вы сейчас услышите!
И Яскульский начал рассказывать совершенно неправдоподобную историю о медвежьей охоте. Снег лежал в два метра толщиной, им несколько раз приходилось откапывать лопатой свои сани. И вдруг Яскульский видит, как под откос катится черный шар — медведица!
Но тут Ники снова прервал Яскульского:
— Ты совсем позабыл про волков, дядюшка! Сперва из лесу вышли три волка, они бежали за нашими санями.
Яскульский не заметил, что «акробат» дурачит его. Он хлопнул себя по лбу:
— Верно, я совсем забыл про волков! Ты прав, Ники! Так вот, мы едем, а я и говорю: «Кто это там бежит под гору?» Это были три огромных волка. Они бежали за нашими санями, страшные звери! Я взял тогда ружье и выстрелил в них. А Ники в это время, — да, да, племянничек, так оно и было, — забился с перепугу на дно саней.
Здесь Ники опять прервал Яскульского:
— Ты ошибаешься, память тебя подводит. Это не ты стрелял, а я. Ты в это время держал вожжи, потому что лошади понесли.
— Правильно, Ники! Теперь я вспоминаю: верно, лошади понесли!
Затем последовал рассказ о том, как Яскульский застрелил медведицу. Вот вылезают они, значит, из саней и начинают подбираться к медведице…
— После первого выстрела она затрясла лапой, точно ее укусила пчела. Яскульский стреляет снова. Медведица упала, тихонько заворчала и подохла.
— Но где же был наш друг Ники? — воскликнул Яскульский. — При первом же выстреле он бросился наутек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Когда же все эти люди оставят его в покое? Чего хочет полицейский капитан Фаркас? Он пишет, что ему нужно поговорить с ним официально, по долгу службы. По долгу службы? Янко ни с кем больше не будет говорить по долгу службы. Но через несколько дней к нему явился доктор Воссидло и сказал, что Фаркас очень просит Янко прийти к нему.
— Что с тобой, ты болен, Янко? — спросил Воссидло и вопросительно посмотрел в лицо Янко.
Янко скривил рот.
— О, нет! — ответил он. — Я только по горло сыт, хватит с меня этого свинства, которое называется жизнью, и я положу этому конец.
Доктор Воссидло улыбнулся:
— Душевная депрессия, это пройдет! Но послушай, Фаркас очень сердит на тебя за то, что ты не показываешься.
И доктор Воссидло рассказал историю, которая не могла не рассмешить Янко. Борис заметил, что в картинной галерее не хватает трех маленьких картин; на выцветших обоях были ясно видны три квадрата более темной окраски. Он немедленно сообщил об этом полиции. Фаркас, разумеется, побежал к Борису, допросил всех слуг, и из допроса выяснилось, что это Янко запаковал картины и уехал с ними. Борис вознегодовал, поручил Фаркасу расследовать дело, и Фаркас теперь спрашивает, как всё это вышло. Да, тут Янко не мог не рассмеяться, хотя ему почти всё стало теперь безразлично. Борис злится! Превосходно! Жаль, что он, Янко, не забрал тогда всю галерею! Янко просит доктора Воссидло передать Фаркасу сердечный привет: он желает ему долгой жизни, ведь они провели вместе столько ночей за картами! Отец подарил ему эти картины и разрешил заложить их в Вене, так как у отца не было тогда наличных денег. Фаркас может вызвать свидетелем отца Янко, а Борису до этих картин нет никакого дела. Их не было в галерее, когда он получил в свое владение эту коллекцию, и поэтому он не мог их и унаследовать. Да, заковыристый случай для адвокатов! И опять Янко весело рассмеялся.
Доктор Воссидло оставил его, покачивая головой. Он не понимал, что творится с Янко.
Янко рассказывал всем знакомым, которые только хотели его слушать, что он скоро распрощается с ними. Заметьте хорошенько — распрощается! Он пресытился этой жизнью.
— Что же, ты застрелишься, Янко? — спросил его Ники Цукор с циничной улыбкой.
— Ну, конечно, застрелюсь, — ответил Янко. — Все другие способы я считаю ненадежными.
Удивительно, с каким спокойствием Янко говорил об этом: точно речь шла о какой-нибудь маленькой поездке, о чем-то совсем второстепенном. Но прежде чем исчезнуть, он решил устроить прощальный праздник для своих друзей в «Парадизе».
XXX
Прощальный вечер Янко («прежде чем я отправлюсь в дальнюю дорогу») должен был состояться в четверг вечером в «Парадизе». Разумеется, был приглашен и Жак. Никто не сомневался, что Жак придет. Он обещал это Соне, она очень беспокоилась за Янко. Он так странно вел себя, когда с нею прощался! Но сам Жак не принимал всерьез разговоров Янко о том, что он после праздника «поставит точку», и вообще относился критически ко всему, что о нем рассказывали. Жак хорошо знал Янко.
Жак смог прийти только в десять часов. Уже издали он услышал оглушительный гвалт. Все праздники, которые устраивал Янко, были одинаковы. Цыгане пели любимую песенку Янко:
Ютка, лишь она любить умеет,
Ютка, Ютка, моя Ютка!..
Все так орали и дурачились, что появление Жака никем не было замечено. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Все уже были изрядно пьяны и смеялись над каждой глупостью. Яскульский стучал кулаком по столу и просил не прерывать его каждую минуту.
Жак пробегал глазами по лицам гостей, отыскивая Янко. Ах вот он — веселые, внимательные глаза, радостное, беззаботное лицо мальчика. «Ага, — подумал Жак, — это тот самый Янко, которого мы завтра будем оплакивать! Соня может спокойно отложить все заботы о нем. А кто это рядом с ним? Кто прижимается к его плечу? Это Роза, он в первый раз показывается с ней в обществе».
Роза лихорадочно блестящими глазами смотрела на Яскульского и тряслась от смеха. На щеках у нее выступили красные пятна.
— Прекрати наконец твои глупые шутки, Ники! — крикнул Яскульский и подмигнул «акробату». — Я хочу рассказать историю, как мы застрелили огромную медведицу в горах! Это было в Магуне, помнишь, Ники?
— Так точно, в Магуне, — ответил Ники, делая театральный жест.
Было ясно, что он хочет разыграть Яскульского. Весь сплетенный из мускулов, он ловко балансировал, сидя на спинке стула и положив ногу на ногу, точно акробат на трапеции. На его крупной голове задорно торчал черный вихор.
— Ники, конечно, тоже играет роль в этой истории, хотя и не очень блестящую, — продолжал с насмешливой улыбкой Яскульский. — Вы сейчас услышите!
И Яскульский начал рассказывать совершенно неправдоподобную историю о медвежьей охоте. Снег лежал в два метра толщиной, им несколько раз приходилось откапывать лопатой свои сани. И вдруг Яскульский видит, как под откос катится черный шар — медведица!
Но тут Ники снова прервал Яскульского:
— Ты совсем позабыл про волков, дядюшка! Сперва из лесу вышли три волка, они бежали за нашими санями.
Яскульский не заметил, что «акробат» дурачит его. Он хлопнул себя по лбу:
— Верно, я совсем забыл про волков! Ты прав, Ники! Так вот, мы едем, а я и говорю: «Кто это там бежит под гору?» Это были три огромных волка. Они бежали за нашими санями, страшные звери! Я взял тогда ружье и выстрелил в них. А Ники в это время, — да, да, племянничек, так оно и было, — забился с перепугу на дно саней.
Здесь Ники опять прервал Яскульского:
— Ты ошибаешься, память тебя подводит. Это не ты стрелял, а я. Ты в это время держал вожжи, потому что лошади понесли.
— Правильно, Ники! Теперь я вспоминаю: верно, лошади понесли!
Затем последовал рассказ о том, как Яскульский застрелил медведицу. Вот вылезают они, значит, из саней и начинают подбираться к медведице…
— После первого выстрела она затрясла лапой, точно ее укусила пчела. Яскульский стреляет снова. Медведица упала, тихонько заворчала и подохла.
— Но где же был наш друг Ники? — воскликнул Яскульский. — При первом же выстреле он бросился наутек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119