Возможно, некоторых из врачей это избавит от разочарования в Боге и от адских мук.
Аргирос не стал делиться этими мыслями с Риарио. Он знал, что мог бы ответить доктор.
III
Etos kosmou 6818
Тень Василия Аргироса превратилась в небольшое темное пятнышко на дощатой палубе под ногами. Солнце стояло почти в зените, выше, чем Василию когда-либо приходилось видеть. Он заслонил ладонью глаза от беспощадных лучей и устремил взгляд за бушприт, на юг. Впереди простиралось синее, ничем не прерываемое пространство Срединного моря. Он обернулся на спешившего мимо матроса.
– Что говорит капитан, увидим ли мы землю сегодня?
Худой, опаленный солнцем моряк, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий, криво усмехнулся:
– Вряд ли сегодня, господин.
Его греческий отличался сильным шипящим египетским акцентом. Моряк направлялся домой.
Аргирос собирался задать еще один вопрос, но парень уже ушел. Его ждала работа; а пассажиры на борту судна только и делали что стояли без дела, болтали да играли в кости – за время плавания Василий выиграл пару золотых номисм. Несмотря на это, он большей частью грустил.
Он помнил времена, когда бывал рад возможности целую неделю погрузиться в размышления. Так было до того, как его жена и младенец-сын умерли во время эпидемии оспы в Константинополе два года назад. Сейчас, в часы праздности, мысли снова обращались к прошлому. Аргирос опять посмотрел на юг в надежде, что воспоминания отступят, едли он сосредоточится на текущей задаче. Иногда это помогало, иногда нет. Сегодня не помогало – почти нет.
И все же покинуть столицу империи – значило оторваться от давней печали. Вот почему он сам вызвался поехать в Александрию. Его товарищи магистры смотрели на него как на сумасшедшего. Пожалуй, так они и думали. Всякий, кто имел дела с Египтом, наживал неприятности.
Но сейчас Аргирос приветствовал любые осложнения – чем их больше, тем лучше. Он предпочел бы целиком отдаться преодолению трудностей в настоящем, чтобы некогда было думать о полном страданий прошлом. Он мог бы…
Крик, раздавшийся у перил левого борта, вывел Василия из задумчивости.
– Маяк! – кричал пассажир, очевидно, из числа тех, кому тоже было нечем заняться. – Я вижу обрубок маяка!
Он вытянул руку вперед.
Аргирос поспешил к борту, глядя в указанную сторону. Несомненно, над ровным морским горизонтом возвышалась белая башня. Магистр сокрушенно покачал головой.
– Я должен был заметить его раньше, если бы смотрел на юго-восток, а не прямо на юг, – сказал он.
Пассажир рассмеялся:
– Наверно, это ваше первое путешествие в открытом море, раз вы думаете, что мы плывем прямо туда, куда направляемся. Считайте, нам повезло, что мы вышли так близко. Нам не придется причаливать возле какой-нибудь деревни, чтобы спросить, где мы, рискуя подвергнуться нападению пиратов.
– Если бы маяк восстановили, его огонь и дым был бы заметен за день до прибытия, – сказал Аргирос. – «В столпе облачном Ты вел их днем, и в столпе огненном ночью, чтоб освещать им путь, по которому идти им».
И Аргирос, и пассажир осенили себя крестным знамением в ответ на слова из Библии. Как и матрос, с которым Аргирос беседовал раньше.
– Господа, – сказал моряк, – капитаны уже давным-давно подавали прошения императорам, чтобы маяк восстановили после землетрясения. И только сейчас взялись за дело.
Матрос плюнул через перила, тем самым показав, что он думал о римской бюрократии.
Аргирос, сам служивший в бюрократическом аппарате империи, понимал моряка и сочувствовал ему. Магистры – тайные следователи, агенты, иногда шпионы – не имели права обладать узким кругозором, если хотели дожить до старости. Однако империей вот уже почти тысячу лет управляли константинопольские чиновники, руководствовавшиеся сводами законов. Неудивительно, что дела шли медленно, подобно текущей смоле. Иногда чудом было уже то, что они вообще сдвигались с места.
Пассажир, первым заметивший маяк, сказал:
– Думаю, в промедлении виноваты сами проклятые египтяне, а не его величество Никифор. Как вы считаете, господин?
И он повернулся к Аргиросу за поддержкой.
– Мне о том мало известно, – ответил магистр полголоса. Он перешел на латынь, язык, использумый в западных провинциях и почти незнакомый в Египте. – Вы знаете этот язык?
– Немного. А что? – спросил пассажир.
Матрос озадаченно покачал головой.
– Потому что я хотел бы вам напомнить, что неразумно оскорблять египтян, когда вся команда этого судна состоит из них.
Собеседник магистра моргнул, а затем испуганно кивнул. Если бы матрос разозлился, пассажир мог оказаться в затруднительном положении. Но в этот момент капитан вызвал моряка, чтобы тот помог натянуть лини фок-мачты и повернуть судно к Александрии.
– Хорошо, что мы подошли к городу с запада, – отметил Аргирос. – Будет легче войти в торговую гавань, а иначе нам пришлось бы обходить остров Фарос.
– Верно, – кивнул пассажир. Он пристально посмотрел на магистра. – Вы говорили, что мало знаете об Александрии, однако вы хорошо информированы.
Аргирос пожал плечами, досадуя на себя за допущенный промах. Сейчас это не имело значения, но в неподходящий момент могло привести к беде. Магистр притворялся. На самом деле он знал об Александрии куда больше – настолько, насколько мог знать человек, никогда там не бывавший. Занятия исследованиями приносили больше пользы, чем бессмысленная скорбь.
Магистр даже знал, почему маяк так медленно восстанавливался, несмотря на желание Никифора снова зажечь его. Потому-то Василий и явился сюда.
Надо выяснить, как решить задачу. Похоже, в Александрии этого никто не знал. Это вторая причина, по которой сюда прислали магистра.
Корабль скользнул в бухту Евностис – Счастливого Возвращения. Остров Фарос, давший название знаменитому маяку, прикрывал ее от северных штормов, а Гептастадий, дамба длиной в семь восьмых мили, соединявшая Фарос с материком, отделял Евностис от Большой бухты, расположенной на востоке. Последняя предназначалась для военных кораблей.
Гептастадий выглядел не так, как его представлял Аргирос. Ему не пришло в голову расспросить о дамбе, а древние авторы писали только о насыпи. Так оно и было в их времена. Но отложившиеся за столетия осадки превратили дамбу в перешеек шириной почти в четверть мили. Вдоль приподнятой дороги на остров расположились дома, мастерские и фабрики. Магистр нахмурил густые брови над глубоко посаженными глазами – точнее, бровь, потому что его брови смыкались на переносице. Интересно, о чем еще не упоминалось в книгах.
Суда и лодки всех типов заполняли бухту Евностис: бочкообразные торговые корабли с прямоугольными парусами, как тот, на каком прибыл Аргирос;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Аргирос не стал делиться этими мыслями с Риарио. Он знал, что мог бы ответить доктор.
III
Etos kosmou 6818
Тень Василия Аргироса превратилась в небольшое темное пятнышко на дощатой палубе под ногами. Солнце стояло почти в зените, выше, чем Василию когда-либо приходилось видеть. Он заслонил ладонью глаза от беспощадных лучей и устремил взгляд за бушприт, на юг. Впереди простиралось синее, ничем не прерываемое пространство Срединного моря. Он обернулся на спешившего мимо матроса.
– Что говорит капитан, увидим ли мы землю сегодня?
Худой, опаленный солнцем моряк, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий, криво усмехнулся:
– Вряд ли сегодня, господин.
Его греческий отличался сильным шипящим египетским акцентом. Моряк направлялся домой.
Аргирос собирался задать еще один вопрос, но парень уже ушел. Его ждала работа; а пассажиры на борту судна только и делали что стояли без дела, болтали да играли в кости – за время плавания Василий выиграл пару золотых номисм. Несмотря на это, он большей частью грустил.
Он помнил времена, когда бывал рад возможности целую неделю погрузиться в размышления. Так было до того, как его жена и младенец-сын умерли во время эпидемии оспы в Константинополе два года назад. Сейчас, в часы праздности, мысли снова обращались к прошлому. Аргирос опять посмотрел на юг в надежде, что воспоминания отступят, едли он сосредоточится на текущей задаче. Иногда это помогало, иногда нет. Сегодня не помогало – почти нет.
И все же покинуть столицу империи – значило оторваться от давней печали. Вот почему он сам вызвался поехать в Александрию. Его товарищи магистры смотрели на него как на сумасшедшего. Пожалуй, так они и думали. Всякий, кто имел дела с Египтом, наживал неприятности.
Но сейчас Аргирос приветствовал любые осложнения – чем их больше, тем лучше. Он предпочел бы целиком отдаться преодолению трудностей в настоящем, чтобы некогда было думать о полном страданий прошлом. Он мог бы…
Крик, раздавшийся у перил левого борта, вывел Василия из задумчивости.
– Маяк! – кричал пассажир, очевидно, из числа тех, кому тоже было нечем заняться. – Я вижу обрубок маяка!
Он вытянул руку вперед.
Аргирос поспешил к борту, глядя в указанную сторону. Несомненно, над ровным морским горизонтом возвышалась белая башня. Магистр сокрушенно покачал головой.
– Я должен был заметить его раньше, если бы смотрел на юго-восток, а не прямо на юг, – сказал он.
Пассажир рассмеялся:
– Наверно, это ваше первое путешествие в открытом море, раз вы думаете, что мы плывем прямо туда, куда направляемся. Считайте, нам повезло, что мы вышли так близко. Нам не придется причаливать возле какой-нибудь деревни, чтобы спросить, где мы, рискуя подвергнуться нападению пиратов.
– Если бы маяк восстановили, его огонь и дым был бы заметен за день до прибытия, – сказал Аргирос. – «В столпе облачном Ты вел их днем, и в столпе огненном ночью, чтоб освещать им путь, по которому идти им».
И Аргирос, и пассажир осенили себя крестным знамением в ответ на слова из Библии. Как и матрос, с которым Аргирос беседовал раньше.
– Господа, – сказал моряк, – капитаны уже давным-давно подавали прошения императорам, чтобы маяк восстановили после землетрясения. И только сейчас взялись за дело.
Матрос плюнул через перила, тем самым показав, что он думал о римской бюрократии.
Аргирос, сам служивший в бюрократическом аппарате империи, понимал моряка и сочувствовал ему. Магистры – тайные следователи, агенты, иногда шпионы – не имели права обладать узким кругозором, если хотели дожить до старости. Однако империей вот уже почти тысячу лет управляли константинопольские чиновники, руководствовавшиеся сводами законов. Неудивительно, что дела шли медленно, подобно текущей смоле. Иногда чудом было уже то, что они вообще сдвигались с места.
Пассажир, первым заметивший маяк, сказал:
– Думаю, в промедлении виноваты сами проклятые египтяне, а не его величество Никифор. Как вы считаете, господин?
И он повернулся к Аргиросу за поддержкой.
– Мне о том мало известно, – ответил магистр полголоса. Он перешел на латынь, язык, использумый в западных провинциях и почти незнакомый в Египте. – Вы знаете этот язык?
– Немного. А что? – спросил пассажир.
Матрос озадаченно покачал головой.
– Потому что я хотел бы вам напомнить, что неразумно оскорблять египтян, когда вся команда этого судна состоит из них.
Собеседник магистра моргнул, а затем испуганно кивнул. Если бы матрос разозлился, пассажир мог оказаться в затруднительном положении. Но в этот момент капитан вызвал моряка, чтобы тот помог натянуть лини фок-мачты и повернуть судно к Александрии.
– Хорошо, что мы подошли к городу с запада, – отметил Аргирос. – Будет легче войти в торговую гавань, а иначе нам пришлось бы обходить остров Фарос.
– Верно, – кивнул пассажир. Он пристально посмотрел на магистра. – Вы говорили, что мало знаете об Александрии, однако вы хорошо информированы.
Аргирос пожал плечами, досадуя на себя за допущенный промах. Сейчас это не имело значения, но в неподходящий момент могло привести к беде. Магистр притворялся. На самом деле он знал об Александрии куда больше – настолько, насколько мог знать человек, никогда там не бывавший. Занятия исследованиями приносили больше пользы, чем бессмысленная скорбь.
Магистр даже знал, почему маяк так медленно восстанавливался, несмотря на желание Никифора снова зажечь его. Потому-то Василий и явился сюда.
Надо выяснить, как решить задачу. Похоже, в Александрии этого никто не знал. Это вторая причина, по которой сюда прислали магистра.
Корабль скользнул в бухту Евностис – Счастливого Возвращения. Остров Фарос, давший название знаменитому маяку, прикрывал ее от северных штормов, а Гептастадий, дамба длиной в семь восьмых мили, соединявшая Фарос с материком, отделял Евностис от Большой бухты, расположенной на востоке. Последняя предназначалась для военных кораблей.
Гептастадий выглядел не так, как его представлял Аргирос. Ему не пришло в голову расспросить о дамбе, а древние авторы писали только о насыпи. Так оно и было в их времена. Но отложившиеся за столетия осадки превратили дамбу в перешеек шириной почти в четверть мили. Вдоль приподнятой дороги на остров расположились дома, мастерские и фабрики. Магистр нахмурил густые брови над глубоко посаженными глазами – точнее, бровь, потому что его брови смыкались на переносице. Интересно, о чем еще не упоминалось в книгах.
Суда и лодки всех типов заполняли бухту Евностис: бочкообразные торговые корабли с прямоугольными парусами, как тот, на каком прибыл Аргирос;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84