Это чалги, музыка, я купил ее у одного англичанина, жившего здесь и уехавшего. Можно, я тебе покажу?
– Будь любезен.
Мы подошли и открыли крышку. Над клавишами стояла надпись: «Эдвард Саути, Лиденхолл-стрит, Лондон», а одного взгляда внутрь инструмента было достаточно, чтобы понять – несколько струн порвано, но положение поправимо.
– Я покажу тебе, как им пользуются.
С этими словами он принялся стучать кулаком по клавишам. У меня волосы встали дыбом, но я скорчил удивленную мину и попытался увести разговор в сторону, чтобы не возвращаться к пресловутому «чалги».
– Англичанин дал мне еще демир иплик и молоток для извлечения музыки, чтобы руки не болели. Я покажу.
Он принес коробку, в которой лежали струны разной толщины и камертон, схватил его и застучал по клавишам так, что те заныли и запели. Не лишенный чувства юмора англичанин забыл объяснить новому владельцу назначение этого инструмента. Поэтому пианино было расстроено и набито грязью и пылью.
– Хочешь сделать музыку? – спросил он меня. – Ни один человек не имеет права подойти к «чалги», но ты гость и можешь постучать. – И он протянул мне «инструмент».
– Ты показал мне, как делают «музыку» в Дамаске, – ответил я, – а теперь я хочу показать тебе, как играют на этом инструменте в наших странах. Но сначала позволь мне немного настроить его.
– Господин, ты только ничего не сломай в нем!
– Ну что ты, не бойся, можешь мне доверить!
Я выискал подходящую проволоку и подтянул струны, потом соорудил из нескольких подушек подходящее сиденье и начал настраивать. Хозяин, слыша звуки, цокал языком и приговаривал:
– О, у тебя получается гораздо лучше!
– Это еще не музыка. Я пока задаю только верный тон. Разве англичанин не показал тебе, как играть на этом инструменте?
– Его жена писала музыку, но она умерла. Он бил по пианино кулаками, и это ему очень нравилось, он смеялся.
– Ты увидишь, как надо правильно играть.
Много лет назад, будучи бедным учащимся, я часто настраивал рояли, чтобы заработать карманные деньги, поэтому мне не составило большого труда привести это пианино в норму.
Во время моих упражнений открылась дверь, и появились все женщины, которых мы видели во дворе. Я услышал шепот удивления и даже крик ужаса. Какими же необразованными были эти люди!
Наконец я закончил и захлопнул крышку инструмента, приглушив разом все звуки.
– Ты больше не будешь играть? – спросил меня хозяин. – Ты такой великий сонатдар, и женщины так поражены твоим искусством, что даже дали подгореть обеду, пока тебя слушали.
– Я пока оставлю чалги в покое, а вот после обеда, когда все члены твоей семьи соберутся, покажу вам музыку, которой вы еще не знали.
– У меня в гареме в гостях несколько женщин. Они могут присутствовать?
– Непременно.
Мне было весьма любопытно, какое впечатление окажет простенький вальсок на этих дам, но не меньший интерес представляли и кулинарные способности местных поваров.
Обед сделал бы честь любому знатному дому Востока! Едва он закончился, хозяин осведомился, могут ли прийти женщины. Я дал согласие, и маленький разносчик кофе умчался на женскую половину.
Вошла женщина с двумя дочерьми и сыном лет двенадцати. Женщины были все под паранджами и отзывались на имена. Четверо других оказались подругами жены хозяина. Они тихо расселись на подушках и изредка вставляли словечки в завязавшийся разговор. Поняв по носам и глазам, все чаще обращавшимся в сторону инструмента, что интерес возрастает, я поднялся, чтобы удовлетворить их любопытство. Какое впечатление произведет на них первый мощный аккорд?
– Машалла! – в ужасе крикнул Халеф.
– Бана бак! Слушай! – закричал хозяин, вскочив и подняв руки.
Женщины от удивления сбились в кучку, громко заголосили от ужаса, раскрыли свои покрывала, и я на какое-то мгновение смог разглядеть их лица.
После короткой прелюдии начался сам вальс. Моя публика сидела ошарашенная, потом ритм стал брать свое – в рядах слушателей началось движение, руки пристукивали в такт, ноги не хотели следовать своему восточному местоположению, а тела стали раскачиваться. Хозяин встал, подошел ко мне и расположился сзади, чтобы наблюдать за моими пальцами.
Когда я остановился, он схватил мои руки и осмотрел их.
– О господин, что у тебя за пальцы! Они бегают, как муравьи в муравейнике. Такого я в жизни не видел!
– Сиди, – сказал Халеф, – такая музыка бывает только в дженнет, где живут души праведников. Аллах-иль-Аллах!
Женщины не отважились выражать свои чувства словами, но их оживленные знаки и шепот убедили меня, что они поражены до глубины души.
Я проиграл где-то час, и публика слушала все на одном дыхании.
– Господин, я не подозревал, что в этом чалги таятся такие произведения, – признался мне хозяин, когда я закончил.
– О, там еще много что прячется, – сообщил я ему, – надо только уметь это извлекать. У нас в стране есть сотни и тысячи мужчин и женщин, которые делают это в десять раз лучше меня.
– Даже женщины? – спросил он удивленно.
– Тогда моя жена должна научиться извлекать музыку из чалги и поучить моих дочерей.
Добрый человек не имел никакого представления о сложностях, которые могут возникнуть здесь, в Дамаске, с этим обучением. И я не стал объяснять ему причины, а только спросил:
– Под эту музыку можно танцевать, ты видел когда-нибудь европейский танец?
– Нет.
– Тогда пошли кого-нибудь за нашими спутниками. Они сразу же придут.
– Эти? Они могут танцевать?
– Да.
– Будучи мужчинами?
– Обычаи нашей страны допускают, чтобы и мужчины танцевали, и ты увидишь, что это не так уж и плохо.
Воцарилась атмосфера напряженного ожидания.
– Вы можете исполнить танец? – спросил я их, когда они вошли.
Они были облачены в удобное домашнее платье, вымыты и причесаны. Они поздоровались, поклонившись и с удивлением уставились на инструмент.
– О, музыкальный ящик! – широко улыбнулся Билл. – Танцевать? Конечно, умеем. Надо что-то исполнить?
– Хорошо бы.
– В одежде?
– А почему нет?
– Хорошо, тогда только без туфель, босиком.
– А какие танцы вы знаете?
– Все! Рил, хорнпайп, хайленд, стэмп-мэн, польку, галоп, вальс… Нас всему учили.
– Тогда стащите все ковры в одно место, и пусть будет хайленд, танец высокогорий.
Оба сильных сына Ирландии быстро и ловко все исполнили, и довольный смех и аплодисменты женщин подвигали их на все новые пируэты. Я подозреваю, эти дамасские женщины сами с удовольствием поучаствовали бы в этом действе. Но, подумал я, хорошего понемногу. Дамы удалились, рассыпаясь в благодарностях, и сам хозяин признался, что должен заняться хозяйством после столь долгого отсутствия.
Я выразил пожелание выйти погулять по городу в сопровождении Халефа, и хозяин тут же выделил нам двух оседланных осликов и слугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Будь любезен.
Мы подошли и открыли крышку. Над клавишами стояла надпись: «Эдвард Саути, Лиденхолл-стрит, Лондон», а одного взгляда внутрь инструмента было достаточно, чтобы понять – несколько струн порвано, но положение поправимо.
– Я покажу тебе, как им пользуются.
С этими словами он принялся стучать кулаком по клавишам. У меня волосы встали дыбом, но я скорчил удивленную мину и попытался увести разговор в сторону, чтобы не возвращаться к пресловутому «чалги».
– Англичанин дал мне еще демир иплик и молоток для извлечения музыки, чтобы руки не болели. Я покажу.
Он принес коробку, в которой лежали струны разной толщины и камертон, схватил его и застучал по клавишам так, что те заныли и запели. Не лишенный чувства юмора англичанин забыл объяснить новому владельцу назначение этого инструмента. Поэтому пианино было расстроено и набито грязью и пылью.
– Хочешь сделать музыку? – спросил он меня. – Ни один человек не имеет права подойти к «чалги», но ты гость и можешь постучать. – И он протянул мне «инструмент».
– Ты показал мне, как делают «музыку» в Дамаске, – ответил я, – а теперь я хочу показать тебе, как играют на этом инструменте в наших странах. Но сначала позволь мне немного настроить его.
– Господин, ты только ничего не сломай в нем!
– Ну что ты, не бойся, можешь мне доверить!
Я выискал подходящую проволоку и подтянул струны, потом соорудил из нескольких подушек подходящее сиденье и начал настраивать. Хозяин, слыша звуки, цокал языком и приговаривал:
– О, у тебя получается гораздо лучше!
– Это еще не музыка. Я пока задаю только верный тон. Разве англичанин не показал тебе, как играть на этом инструменте?
– Его жена писала музыку, но она умерла. Он бил по пианино кулаками, и это ему очень нравилось, он смеялся.
– Ты увидишь, как надо правильно играть.
Много лет назад, будучи бедным учащимся, я часто настраивал рояли, чтобы заработать карманные деньги, поэтому мне не составило большого труда привести это пианино в норму.
Во время моих упражнений открылась дверь, и появились все женщины, которых мы видели во дворе. Я услышал шепот удивления и даже крик ужаса. Какими же необразованными были эти люди!
Наконец я закончил и захлопнул крышку инструмента, приглушив разом все звуки.
– Ты больше не будешь играть? – спросил меня хозяин. – Ты такой великий сонатдар, и женщины так поражены твоим искусством, что даже дали подгореть обеду, пока тебя слушали.
– Я пока оставлю чалги в покое, а вот после обеда, когда все члены твоей семьи соберутся, покажу вам музыку, которой вы еще не знали.
– У меня в гареме в гостях несколько женщин. Они могут присутствовать?
– Непременно.
Мне было весьма любопытно, какое впечатление окажет простенький вальсок на этих дам, но не меньший интерес представляли и кулинарные способности местных поваров.
Обед сделал бы честь любому знатному дому Востока! Едва он закончился, хозяин осведомился, могут ли прийти женщины. Я дал согласие, и маленький разносчик кофе умчался на женскую половину.
Вошла женщина с двумя дочерьми и сыном лет двенадцати. Женщины были все под паранджами и отзывались на имена. Четверо других оказались подругами жены хозяина. Они тихо расселись на подушках и изредка вставляли словечки в завязавшийся разговор. Поняв по носам и глазам, все чаще обращавшимся в сторону инструмента, что интерес возрастает, я поднялся, чтобы удовлетворить их любопытство. Какое впечатление произведет на них первый мощный аккорд?
– Машалла! – в ужасе крикнул Халеф.
– Бана бак! Слушай! – закричал хозяин, вскочив и подняв руки.
Женщины от удивления сбились в кучку, громко заголосили от ужаса, раскрыли свои покрывала, и я на какое-то мгновение смог разглядеть их лица.
После короткой прелюдии начался сам вальс. Моя публика сидела ошарашенная, потом ритм стал брать свое – в рядах слушателей началось движение, руки пристукивали в такт, ноги не хотели следовать своему восточному местоположению, а тела стали раскачиваться. Хозяин встал, подошел ко мне и расположился сзади, чтобы наблюдать за моими пальцами.
Когда я остановился, он схватил мои руки и осмотрел их.
– О господин, что у тебя за пальцы! Они бегают, как муравьи в муравейнике. Такого я в жизни не видел!
– Сиди, – сказал Халеф, – такая музыка бывает только в дженнет, где живут души праведников. Аллах-иль-Аллах!
Женщины не отважились выражать свои чувства словами, но их оживленные знаки и шепот убедили меня, что они поражены до глубины души.
Я проиграл где-то час, и публика слушала все на одном дыхании.
– Господин, я не подозревал, что в этом чалги таятся такие произведения, – признался мне хозяин, когда я закончил.
– О, там еще много что прячется, – сообщил я ему, – надо только уметь это извлекать. У нас в стране есть сотни и тысячи мужчин и женщин, которые делают это в десять раз лучше меня.
– Даже женщины? – спросил он удивленно.
– Тогда моя жена должна научиться извлекать музыку из чалги и поучить моих дочерей.
Добрый человек не имел никакого представления о сложностях, которые могут возникнуть здесь, в Дамаске, с этим обучением. И я не стал объяснять ему причины, а только спросил:
– Под эту музыку можно танцевать, ты видел когда-нибудь европейский танец?
– Нет.
– Тогда пошли кого-нибудь за нашими спутниками. Они сразу же придут.
– Эти? Они могут танцевать?
– Да.
– Будучи мужчинами?
– Обычаи нашей страны допускают, чтобы и мужчины танцевали, и ты увидишь, что это не так уж и плохо.
Воцарилась атмосфера напряженного ожидания.
– Вы можете исполнить танец? – спросил я их, когда они вошли.
Они были облачены в удобное домашнее платье, вымыты и причесаны. Они поздоровались, поклонившись и с удивлением уставились на инструмент.
– О, музыкальный ящик! – широко улыбнулся Билл. – Танцевать? Конечно, умеем. Надо что-то исполнить?
– Хорошо бы.
– В одежде?
– А почему нет?
– Хорошо, тогда только без туфель, босиком.
– А какие танцы вы знаете?
– Все! Рил, хорнпайп, хайленд, стэмп-мэн, польку, галоп, вальс… Нас всему учили.
– Тогда стащите все ковры в одно место, и пусть будет хайленд, танец высокогорий.
Оба сильных сына Ирландии быстро и ловко все исполнили, и довольный смех и аплодисменты женщин подвигали их на все новые пируэты. Я подозреваю, эти дамасские женщины сами с удовольствием поучаствовали бы в этом действе. Но, подумал я, хорошего понемногу. Дамы удалились, рассыпаясь в благодарностях, и сам хозяин признался, что должен заняться хозяйством после столь долгого отсутствия.
Я выразил пожелание выйти погулять по городу в сопровождении Халефа, и хозяин тут же выделил нам двух оседланных осликов и слугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104