Но по мере того как шар продолжал набирать высоту, Калиста вдруг остро ощутила, что одета она явно неподходяще для такого путешествия На ней было тоненькое муслиновое платье — и ничего такого, что могло хоть как-то защитить голову от гулявшего на высоте ветра.
Чарльз Грин, конечно же, бранил ее за отчаянную и неосторожную выходку.
— Как могли вы поступить так глупо, так нелепо, как вас только угораздило подняться с нами в воздух? — бушевал он.
— Помнится, несколько лет назад то же самое проделал какой-то мальчишка, — заметил один из аэронавтов.
— Это совсем другое дело! — отрезал Чарльз Грин. — Он повис на крепежной веревке, так что пришлось втянуть его на борт — что же еще оставалось делать?
— Ну что ж, теперь у нас появился еще один» заяц «, на этот раз — барышня, — улыбнулся кто-то. — И у нас точно так же, как и тогда, не было другого выхода.
Что правда, то правда, подумала Калиста, не выбрасывать же им ее за борт! Когда зубы ее застучали от холода, и она начала дрожать, гнев Чарльза Грина поунялся, и он заботливо укутал ее во все теплое, что только нашлось под рукой.
Спустилась ночь, холод становился все сильнее, он пронизывал Калисту насквозь, и она никак не могла согреться.
Позднее, когда из шара перед снижением стали постепенно выпускать воздух, Калиста испугалась так, как она еще не боялась никогда в жизни. Что, если они упадут на дерево? — думала она. Или опустятся прямо в озеро?
Она замерла от ужаса.
Калиста знала, что ей некого винить, кроме самой себя. Но когда она увидела графа рядом с собой на высоком берегу Серпентина в тот самый момент, когда она уже совсем было решилась прыгнуть в глубокую, темную воду озера под мостом, девушка была так потрясена, что у нее не было времени на раздумья.
Единственной ее мыслью было — бежать от него, бежать как можно скорее! Бежать, чтобы ему не пришлось связывать себя этой ненужной ему помолвкой, чтобы он не смог догадаться, почему она убегает от него, именно от него в первую очередь.
Она уже слишком хорошо знала, что он думает об их предполагаемом браке. Конечно, он был благороден, учтив и любезен, но у него не было никакого желания связывать себя семейными узами.
Он хотел быть свободен, а она никогда не приняла бы того варианта брака, который он предлагал ей.
Она слишком любила его, чтобы вынести одно только предположение о размеренной семейной жизни на основе» общих интересов»и «разумного желания» дать как можно больше радости друг другу.
— Я люблю его! Люблю! — шептала она, сознавая, что жить с ним, понимая, что он женился на ней только из жалости или по необходимости, было бы для нее самой страшной пыткой.
«Мне не нужно ни его сочувствия, ни сострадания, — думала Калиста, — мне нужна любовь, только его любовь, больше ничего! Какая еще боль может сравниться с этой — любить человека всей душой, всем сердцем — и не находить взаимности!»
Монахиня, уже одетая в дорогу, в своей длинной черной накидке, вернулась в комнату.
— Au revoir, ma petite..
Для меня было большим удовольствием узнать вас, и да пошлет вам Господь счастье, здоровье и благополучие на долгие годы!
— Благодарю вас! — ответила Калиста, подумав про себя, что вряд ли это случится. — Большое вам спасибо, сестра Тереза, за то, что вы так ласково, с такой добротой ухаживали за мной и вернули мне здоровье.
Калисте очень хотелось поцеловать монахиню, но она чувствовала, что это не совсем уместно. Поэтому девушка просто горячо пожала ей руку, и в глазах ее блеснули слезы, когда сестра Тереза вышла из ее спальни.
«Итак, я осталась наедине с графом», — со страхом подумала Калиста, размышляя, что он намерен делать теперь, когда она уже окончательно поправилась и ее можно увезти из гостиницы.
Она услышала, как он поднимается по лестнице, и взволнованно переплела пальцы, нервно сжимая их по мере того, как шаги становились все ближе.
Сестра Тереза уже причесала ее перед обедом; на девушке была одна из тех чудесных, украшенных вышивкой шелковых ночных рубашек, которые граф купил ей в Париже; на плечи она накинула мягкую шелковую шаль, по краям отделанную кружевом.
Кроме лилий в спальне было еще множество других цветов.
Каждый день граф приносил ей розы и гвоздики всех цветов и оттенков; он покупал их на цветочном рынке в Париже или у цветочницы, расположившейся со своими корзинами на ступенях церкви Мадлен.
Комната, пришло в голову Калисте, больше напоминала теперь беседку, чем спальню. С замиранием сердца ожидая, когда войдет граф, она надеялась только, что покажется ему достаточно привлекательной.
Щеки ее слегка порозовели, и она не выглядела уже такой осунувшейся, как в тот день, когда она, в первый раз почувствовав себя лучше, попросила дать зеркало.
Дверь открылась, и вошел граф.
Калиста сразу обратила внимание, как элегантно он выглядит в своем строгом вечернем костюме, каким кажется высоким и широкоплечим в этой низенькой комнатке.
Затем она с удивлением отметила, что он не один; следом за ним в спальню вошел еще какой-то мужчина.
Граф подошел к ее постели, и девушка увидела, что в руках он держит большой букет; все цветы были белые. Здесь были белые розы, гвоздики и полевые лилии.
Калиста взглянула на них, затем на человека, который вошел вслед за графом, — на нем был стихарь.
Она испуганно подняла глаза на графа.
— Каноник Борлоу из церкви Британского посольства в Париже, — спокойно сказал граф, — был так добр, что согласился приехать сюда со мной, чтобы обвенчать нас, Калиста.
Не в силах вымолвить ни слова от изумления, девушка только прерывисто вздохнула; граф положил букет перед ней на постель и взял ее руку в свою.
Почувствовав, как она дрожит, он мягко произнес:
— Служба не будет слишком долгой.
Калиста хотела что-то сказать — и не могла: слова застыли у нее в горле.
Она только смотрела на графа большими испуганными глазами; он ободряюще улыбнулся ей, и каноник, открыв свой молитвенник, приступил к обряду бракосочетания.
Граф отвечал на все положенные по ходу службы вопросы твердым уверенным голосом, в отличие от Калисты, которая говорила совсем тихо, еле слышным шепотом.
Великие, прекрасные слова были произнесены, на пальце у нее уже было кольцо, и каноник, соединив их руки, благословил новобрачных.
Голос его замер, и в комнате воцарилась тишина. Потом, закрыв свой молитвенник, он сказал уже обычным тоном:
— Разрешите мне первому поздравить вас, милорд? И вас, миледи Хелстон. Желаю вам большого-большого счастья, и пусть в семье вашей всегда царят мир и благополучие.
— Благодарю вас, — с трудом произнесла Калиста.
— Я знаю, что вы спешите вернуться в Париж, каноник, — заметил граф. — Мой экипаж к вашим услугам, он ждет вас у подъезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56