Доктору Дирману и медсестрам это не понравилось. Даже больше, если быть честным до конца, они были против вашего прихода.
— Я догадалась, — тихо произнесла Кристин.
— Но сэр Фрейзер поступил по-своему. Полагаю, он всегда так делает, он из тех ребят. Но я не могу позволить, чтобы все так и осталось.
Кристин посмотрела на него и улыбнулась:
— Наверное, я почувствовала бы то же самое. Но давайте больше не беспокоиться об этом, пока ваша сестра по-настоящему не поправится, не встанет на ноги. В тот день, когда она спустится вниз и пойдет на прогулку… мы закатим вечеринку, хорошо?
Подполковник расхохотался, откинув назад голову.
— Благодарю вас, — сказал он и протянул ей руку. — Однажды я придумаю способ, как лучше это выразить.
— Мы преодолели всего лишь первое препятствие. — Кристин взяла серьезный тон. — Ваша сестра несчастлива. Вы знаете об этом?
Лицо подполковника помрачнело.
— Я думаю об этом вот уже три года, — сказал он и резко повернулся к окну, спиной к Кристин. Так он постоял с минуту, а затем вновь повернулся к ней лицом, выражение которого поразило Кристин. — Не знаю, стоит ли рассказывать вам, — мрачно произнес он. — Если мне в небе удавалось подстрелить фрица, я думал о сестре. Когда я смотрел, как вражеский самолет падает вниз на землю, я думал о ней. Мне казалось, что я каким-то образом мщу за нее. Вы можете подумать, что это глупо, но такие мысли были со мной в течение трех лет. Я даже становлюсь сам не свой, когда думаю о ней. Она была такой хорошенькой, такой веселой, и мы значили друг для друга очень много, пока… — Он вдруг замолчал. — Боюсь наскучить вам. Стоит мне заговорить об этом, я превращаюсь в фанатика.
— Нет, что вы, — быстро произнесла Кристин, но поняла, что подполковник не намерен рассказывать дальше.
С усилием он взял себя в руки.
— Я не предложил вам сигарет, — сказал он. — Вы курите?
Кристин покачала головой и посмотрела на часы.
— Мне пора, — сказала она. — Если поспешить, то я смогу вернуться домой к чаю.
— Вы живете за городом, кажется? — спросил подполковник. — По-моему, сэр Фрейзер говорил.
— Да, в графстве Суррей, — ответила Кристин.
— Чем вы занимаетесь? Я хочу сказать, помимо этого рода деятельности?
— Как правило, я не занимаюсь «этого рода деятельностью», — улыбнулась Кристин. — По правде говоря, в Англии это мой первый опыт. Я только недавно вернулась из Америки, куда меня эвакуировали.
— Очень разумно, — заметил подполковник.
— Напротив, в свое время меня это очень сильно обидело, — ответила Кристин. — Полагаю, всем подросткам следовало остаться в Англии.
— Война не для детей, в каком бы возрасте они ни были, — произнес подполковник.
— Зато она быстро учит, — возразила Кристин. — А пока я чувствую себя совершенно необразованной. Теперь мне действительно пора. Я приеду завтра, если не поступит никаких известий от вас или доктора Дирмана.
— От меня уж, конечно, не поступит, — ответил он. — Что касается Дирмана, то не слушайте этого старого пустозвона.
Кристин рассмеялась. Она продолжала улыбаться, когда торопливо шла по дороге в поисках такси. «Он мил, — сказала она себе, — и нравится мне». Она легко представила, как он парит в небе, ей даже легко было представить холодную расчетливую ярость, с которой он сбивал самолеты, думая о больной сестре, неподвижно лежащей в полном одиночестве среди роскоши их дома.
Одиночество! Вот ключевое слово, подумала Кристин, и тут же поняла, что сама всегда страдала от одиночества — долгие годы, пока не жила дома, в детстве, когда была от-чуждена от отца, да и теперь тоже, когда она, по собственному выражению, представляет собой ни то ни се — подвешена между небом и землей — и не знает, куда приткнуться.
Одиночество! Да, Стелла, должно быть, была одинокой, и Харри Хампден тоже, когда вернулся домой в тихий, пустой особняк, заполненный безликими врачами и медсестрами.
Вот, значит, как его зовут — Харри. Имя подходит ему, решила она. Несмотря на свою репутацию одаренного и умного человека, в нем чувствовалась энергичность и запальчивость, свойственные, по мнению Кристин, людям по имени Харри. Еще в школе они с подружками часто обсуждали мужские имена, какие им нравились больше всего, и «Харри» почти всегда возглавлял список.
«Харри Хампден!» Завтра она увидит его, это само по себе уже было приятно. Всю дорогу домой, сидя в поезде, она думала о нем, пока не увидела Филипа, поджидавшего на платформе. Кристин выпрыгнула из вагона и поцеловала брата.
— Очень мило, что ты пришел встретить меня, — сказала она, — но довольно необдуманно, я ведь могла опоздать на этот поезд,
— Я просто решил, что мне полезно прогуляться, — сказал Филип. — А еще, по правде говоря, я соскучился.
— В самом деле? — На сердце у Кристин потеплело. — А что делают остальные?
— У мамы немного разболелась голова, и она после второго завтрака прилегла, а я только сумел уговорить Тайру сыграть со мной в теннис, как пришел папочка и увел ее в свою студию, в которой они заперлись по сей час.
Кристин промолчала, подстраиваясь под широкие шаги Филипа.
— Что ты о ней думаешь? — наконец спросила Кристин, и не было необходимости пояснять, кого она имела в виду.
— Мне она нравится, — решительно заявил Филип.
— Мне тоже, — кивнула Кристин. — Сначала я думала, что буду ненавидеть ее. Мне казалось, папа ужасно поступил, когда решил привезти ее. Но… в общем, она оказалась не тем, что мы ожидали, не так ли?
— Ни в малейшей степени.
— И хотя я чувствую, — продолжала Кристин, — что по отношению к маме мы поступаем почти вероломно, ненавидеть этого ребенка просто невозможно — она так искренне радуется всему. Ты думаешь, она любит папу?
— Не знаю, — ответил Филип. — Я в растерянности не меньше тебя.
— Конечно, она восхищается его музыкой. Естественно, что она смотрит на него как на величайшего мастера и все такое. Но как на мужчину… должна же она понимать, насколько он старше ее!
Филип промолчал, они сошли с дороги и перелезли через невысокий забор в парк.
— Мне кажется, и мама не очень сильно расстраивается, во всяком случае не так, как могла бы, — сказала Кристин, — хотя, наверное, можно было бы выйти из себя, глядя, как отец увивается за молодой женщиной и устраивает весь этот шум вокруг игр, купаний в бассейне и так далее — ты знаешь, как он обычно действует.
— Все равно он иногда бывает совершенно несносным.
— Да, иногда, — согласилась Кристин. — Вчера вечером Тайра говорила о музыке. Она не слышала, как вошел отец, а он внезапно осадил ее. Она пошла алыми пятнами. Ты заметил?
— Заметил, — ответил Филип, — и очень хотел бы, чтобы он вел себя иначе. А то мне порой чертовски жаль его жертв, кем бы они ни были.
— Не думаю, что он специально старается досадить кому-то, — сказала Кристин с удивительной проницательностью, сама того не подозревая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Я догадалась, — тихо произнесла Кристин.
— Но сэр Фрейзер поступил по-своему. Полагаю, он всегда так делает, он из тех ребят. Но я не могу позволить, чтобы все так и осталось.
Кристин посмотрела на него и улыбнулась:
— Наверное, я почувствовала бы то же самое. Но давайте больше не беспокоиться об этом, пока ваша сестра по-настоящему не поправится, не встанет на ноги. В тот день, когда она спустится вниз и пойдет на прогулку… мы закатим вечеринку, хорошо?
Подполковник расхохотался, откинув назад голову.
— Благодарю вас, — сказал он и протянул ей руку. — Однажды я придумаю способ, как лучше это выразить.
— Мы преодолели всего лишь первое препятствие. — Кристин взяла серьезный тон. — Ваша сестра несчастлива. Вы знаете об этом?
Лицо подполковника помрачнело.
— Я думаю об этом вот уже три года, — сказал он и резко повернулся к окну, спиной к Кристин. Так он постоял с минуту, а затем вновь повернулся к ней лицом, выражение которого поразило Кристин. — Не знаю, стоит ли рассказывать вам, — мрачно произнес он. — Если мне в небе удавалось подстрелить фрица, я думал о сестре. Когда я смотрел, как вражеский самолет падает вниз на землю, я думал о ней. Мне казалось, что я каким-то образом мщу за нее. Вы можете подумать, что это глупо, но такие мысли были со мной в течение трех лет. Я даже становлюсь сам не свой, когда думаю о ней. Она была такой хорошенькой, такой веселой, и мы значили друг для друга очень много, пока… — Он вдруг замолчал. — Боюсь наскучить вам. Стоит мне заговорить об этом, я превращаюсь в фанатика.
— Нет, что вы, — быстро произнесла Кристин, но поняла, что подполковник не намерен рассказывать дальше.
С усилием он взял себя в руки.
— Я не предложил вам сигарет, — сказал он. — Вы курите?
Кристин покачала головой и посмотрела на часы.
— Мне пора, — сказала она. — Если поспешить, то я смогу вернуться домой к чаю.
— Вы живете за городом, кажется? — спросил подполковник. — По-моему, сэр Фрейзер говорил.
— Да, в графстве Суррей, — ответила Кристин.
— Чем вы занимаетесь? Я хочу сказать, помимо этого рода деятельности?
— Как правило, я не занимаюсь «этого рода деятельностью», — улыбнулась Кристин. — По правде говоря, в Англии это мой первый опыт. Я только недавно вернулась из Америки, куда меня эвакуировали.
— Очень разумно, — заметил подполковник.
— Напротив, в свое время меня это очень сильно обидело, — ответила Кристин. — Полагаю, всем подросткам следовало остаться в Англии.
— Война не для детей, в каком бы возрасте они ни были, — произнес подполковник.
— Зато она быстро учит, — возразила Кристин. — А пока я чувствую себя совершенно необразованной. Теперь мне действительно пора. Я приеду завтра, если не поступит никаких известий от вас или доктора Дирмана.
— От меня уж, конечно, не поступит, — ответил он. — Что касается Дирмана, то не слушайте этого старого пустозвона.
Кристин рассмеялась. Она продолжала улыбаться, когда торопливо шла по дороге в поисках такси. «Он мил, — сказала она себе, — и нравится мне». Она легко представила, как он парит в небе, ей даже легко было представить холодную расчетливую ярость, с которой он сбивал самолеты, думая о больной сестре, неподвижно лежащей в полном одиночестве среди роскоши их дома.
Одиночество! Вот ключевое слово, подумала Кристин, и тут же поняла, что сама всегда страдала от одиночества — долгие годы, пока не жила дома, в детстве, когда была от-чуждена от отца, да и теперь тоже, когда она, по собственному выражению, представляет собой ни то ни се — подвешена между небом и землей — и не знает, куда приткнуться.
Одиночество! Да, Стелла, должно быть, была одинокой, и Харри Хампден тоже, когда вернулся домой в тихий, пустой особняк, заполненный безликими врачами и медсестрами.
Вот, значит, как его зовут — Харри. Имя подходит ему, решила она. Несмотря на свою репутацию одаренного и умного человека, в нем чувствовалась энергичность и запальчивость, свойственные, по мнению Кристин, людям по имени Харри. Еще в школе они с подружками часто обсуждали мужские имена, какие им нравились больше всего, и «Харри» почти всегда возглавлял список.
«Харри Хампден!» Завтра она увидит его, это само по себе уже было приятно. Всю дорогу домой, сидя в поезде, она думала о нем, пока не увидела Филипа, поджидавшего на платформе. Кристин выпрыгнула из вагона и поцеловала брата.
— Очень мило, что ты пришел встретить меня, — сказала она, — но довольно необдуманно, я ведь могла опоздать на этот поезд,
— Я просто решил, что мне полезно прогуляться, — сказал Филип. — А еще, по правде говоря, я соскучился.
— В самом деле? — На сердце у Кристин потеплело. — А что делают остальные?
— У мамы немного разболелась голова, и она после второго завтрака прилегла, а я только сумел уговорить Тайру сыграть со мной в теннис, как пришел папочка и увел ее в свою студию, в которой они заперлись по сей час.
Кристин промолчала, подстраиваясь под широкие шаги Филипа.
— Что ты о ней думаешь? — наконец спросила Кристин, и не было необходимости пояснять, кого она имела в виду.
— Мне она нравится, — решительно заявил Филип.
— Мне тоже, — кивнула Кристин. — Сначала я думала, что буду ненавидеть ее. Мне казалось, папа ужасно поступил, когда решил привезти ее. Но… в общем, она оказалась не тем, что мы ожидали, не так ли?
— Ни в малейшей степени.
— И хотя я чувствую, — продолжала Кристин, — что по отношению к маме мы поступаем почти вероломно, ненавидеть этого ребенка просто невозможно — она так искренне радуется всему. Ты думаешь, она любит папу?
— Не знаю, — ответил Филип. — Я в растерянности не меньше тебя.
— Конечно, она восхищается его музыкой. Естественно, что она смотрит на него как на величайшего мастера и все такое. Но как на мужчину… должна же она понимать, насколько он старше ее!
Филип промолчал, они сошли с дороги и перелезли через невысокий забор в парк.
— Мне кажется, и мама не очень сильно расстраивается, во всяком случае не так, как могла бы, — сказала Кристин, — хотя, наверное, можно было бы выйти из себя, глядя, как отец увивается за молодой женщиной и устраивает весь этот шум вокруг игр, купаний в бассейне и так далее — ты знаешь, как он обычно действует.
— Все равно он иногда бывает совершенно несносным.
— Да, иногда, — согласилась Кристин. — Вчера вечером Тайра говорила о музыке. Она не слышала, как вошел отец, а он внезапно осадил ее. Она пошла алыми пятнами. Ты заметил?
— Заметил, — ответил Филип, — и очень хотел бы, чтобы он вел себя иначе. А то мне порой чертовски жаль его жертв, кем бы они ни были.
— Не думаю, что он специально старается досадить кому-то, — сказала Кристин с удивительной проницательностью, сама того не подозревая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73