— Нанести графу.., визит? — в ужасе переспросила Мариста.
— Бесполезно говорить об этом с кем бы то ни было, — объяснила Летти. — Именно он потребовал арендной платы за дом, который мы считали своим, и ты должна заставить его понять, что дом принадлежит нам.
— Я не могу этого сделать! — запротестовала девушка.
— Тогда; — продолжала убеждать ее Летти, — тот ужасный человек, который написал это письмо, вышвырнет нас на улицу!
Мариста потрясенно уставилась на сестру.
— Неужели он это сделает?
— Еще как сделает! Все стряпчие таковы, и я не сомневаюсь, он даже не удосужится рассказать графу об этом.
— Я не могу… Летти! Я не могу говорить с ним!
— Значит, придется мне!
— Нет-нет, только не это! — вскричала Мариста.
Она вспомнила истории о графе и о дамах, любивших его до безумия, о женщинах, которых он брал на содержание, и подумала, что ни в коем случае не должна допустить, чтобы он увидел Летти.
Все в деревне только и говорили о красоте ее сестры.
Когда они по воскресеньям бывали в церкви, певчие не могли оторвать взгляд от розовых щечек, белоснежной кожи и золотистых волос Летти.
Маристе казалось, что сама Летти не осознает своей прелести, даже не подозревает о том, что люди смотрят на нее как на чудесное видение, а не как на девушку из плоти и крови.
Мариста отвернулась от окна и сказала изменившимся голосом:
— Нет, теперь я вижу, что именно мне необходимо поговорить с графом. Возможно, ко мне он проявит больше уважения, чем к Энтони.
— Я совершенно уверена, если Энтони поедет к нему, все закончится ссорой. Ты ведь знаешь, как он ненавидит его за то, что мы вынуждены влачить такое нищенское существование, и, кроме того, он не может простить ему смерть папеньки.
«Я тоже его ненавижу», — подумала Мариста.
Впрочем, у нее хватит выдержанности, чтобы не сказать об этом вслух, тем более ей придется умолять графа о милосердии.
Даже мысль о том, чтобы приблизиться к графу, была для нее оскорбительна, но Мариста понимала, матушка на ее месте сделала бы то же самое, ибо в такой ситуации не оставалось ничего иного, как просить о милости человека, которого она ненавидит.
Мариста взглянула на Летти и сказала дрожащим голосом:
— А вдруг, когда я приду в замок, граф.., откажется меня принять?
Глава 2
Подъезжая к замку, Мариста волновалась все больше.
Сначала она хотела отправиться туда пешком через их нынешний крошечный садик, а далее через сад и парк возле замка.
Это был самый короткий путь.
В коляске пришлось бы ехать почти полчаса.
Но Летти сказала:
— Пешком идти нельзя. Это будет выглядеть так, словно ты деревенская попрошайка. Я поеду с тобой.
— На чем? — вскинула брови Мариста.
Фаэтон, коляска и даже легкий экипаж, который обычно посылали за слугами и багажом гостей, приезжающих в замок, давно были проданы, чтобы оплатить долги, оставшиеся после смерти сэра Ричарда.
Все, что имело хоть малейшую ценность, тоже пришлось продать, в том числе драгоценности и меха леди Рокбурн.
И хотя вырученных денег все равно не хватило, кредиторы, рассудив, что это лучше, чем вообще ничего, удовольствовались малым и перестали досаждать семье Рокбурнов.
Внезапно Мариста вспомнила, что есть еще старая коляска гувернантки. В детстве они с Летти обожали на ней кататься.
За эти годы коляска изрядно обветшала, и никто не захотел ее покупать"
Мариста и Летти пошли к конюшне и чистили коляску до тех пор, пока она не приобрела более или менее приличный вид.
Потом они запрягли в нее лучшую из двух оставшихся лошадей.
После самоубийства сэра Ричарда для Энтони было непереносимо оставаться в доме, поэтому он с утра до вечера ездил на них по поместью, пока бедные животные не начинали валиться с ног.
Но с тех пор, как он нанялся к Доусону, усталость не позволяла ему по вечерам ездить верхом, и лошади, стоя в конюшне, разжирели и обленились.
Что касается Маристы и Летти, то им было проще при необходимости дойти до деревни, чем звать конюха и просить оседлать лошадей.
Мариста вообще любила ходить пешком, нередко спускалась к морю и гуляла по берегу.
Иногда она думала об отце, но чаще сочиняла на ходу всякие истории.
У этих историй всегда был счастливый конец, потому что ей неизменно удавалось отыскать таинственное сокровище при помощи русалок, лесных нимф или ангелов.
Обладая богатым воображением, Мариста настолько погружалась в собственные выдумки, что порой ей было трудно понять, где заканчивается фантазия и начинается реальная жизнь.
И вот сейчас она оказалась перед жестокой необходимостью на коленях просить о милосердии ненавистного ей человека.
— Если он откажет нам, что тогда будет? — спросила Мариста, заранее опасаясь ответа.
Словно прочитав ее мысли, Летти сказала:
— Я уверена, все будет не так плохо, как ты думаешь.
— Что может быть хуже, чем необходимость встретиться с графом?
— Почему ты так говоришь? — пожала плечами Летти. — Откуда ты знаешь, может, он вовсе не такой плохой, как мы о нем думаем.
— Однажды я говорила с папенькой о графе, — тихо вымолвила Мариста. — Это было после обеда, когда ты и маменька вышли из комнаты и мы остались вдвоем. Он выпил много кларета и против обыкновения не был молчалив.
— О чем же ты его спрашивала? — живо поинтересовалась Летти.
— Я спросила: «Во время той ужасной партии, когда граф Стэнбрук выиграл все, что принадлежало нам, он подстрекал вас делать такие высокие ставки?» Папенька на миг задумался, а потом ответил: «Не совсем так. Я постараюсь быть честным, Мариста. Дело не в том, что он говорил, а в том, как он себя держал. Понимаешь, он был настолько уверен в себе, был так убежден в своей победе, что это выглядело как вызов, которого ни я, ни любой другой спортсмен не мог бы не принять».
Голос Маристы прервался.
— Не терзай себя, дорогая, — сказала Летти. — Мне кажется, если ты заплачешь, графу это не понравится. Мужчины ненавидят женские слезы. Просто вежливо попроси его и постарайся сделать так, чтобы он почувствовал себя виноватым.
Мариста хотела возразить, что у нее это не получится, но тут впереди показался замок.
С тех пор, как им пришлось покинуть родной дом, она не могла без волнения смотреть на него.
Вот и сейчас при виде его красоты у нее сжалось сердце.
Замок был таким романтичным, и она так глубоко с ним сроднилась, что ей казалось, будто ее имя выбито на каждом камне.
Старый Руфус, и в былые времена не отличавшийся лихостью, медленно протащил коляску по аллее столетних дубов, через мостик над озером и, наконец, по склону, ведущему во внутренний дворик, откуда каменные ступени поднимались к окованной железом парадной двери.
Почти бессознательно Мариста отметила, что стекла в окнах отмыты до блеска, гравий перед входом тщательно разровнен, а ступени чисты, словно шейные платки, которые она стирала и гладила для Энтони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35