— Она будет разочарована, — ответил Филипп Дюбушерон. — Но, без сомнения, даже сложные чувства можно выразить простыми словами.
— Конечно, — согласился герцог. — И завтра я надеюсь, что вы заглянете ко мне с картинами, которые вы обещали показать.
— Я буду у вашей светлости, — ответил Филипп Дюбушерон.
Герцог обернулся к Уне и, к своему удивлению, заметил, что она не слушает их разговор, а пристально смотрит на танцевальную площадку.
— Я уверена, — воскликнула она волнуясь, — что это месье Тулуз-Лотрек. Он выглядит как раз так, как папа мне его описывал. Он рисует кого-то из танцующих.
Филипп Дюбушерон проследил за ее взглядом.
— Да, это Лотрек, — сказал он. — Неудивительно, что его семья так стыдится его внешности.
Карлик, в котелке, с тонкими ножками и непропорционально большой головой, в стальном пенсне на толстом носу, и впрямь выглядел карикатурно.
— Он не виноват, что так выглядит, — с состраданием сказала Уна.
Она хотела сказать еще что-то, но обратила внимание, что герцог стоит, и подняла на него взгляд.
— Я отвезу вас домой, — тихо сказал он.
— Спасибо, — ответила она.
Только отойдя от стола, она заметила, что Филипп Дюбушерон не идет с ними. Уна обернулась.
— Все в порядке, — сказал ей Дюбушерон. — Герцог позаботится о вас, а ваш чемодан у него.
— А где я… буду ночевать?
— Герцог все вам скажет, — ответил Дюбушерон. — Идите за ним. Он не любит, когда его заставляют ждать.
— Ах, конечно нет.
Уна подхватила свою шаль, которая висела на спинке стула, и поторопилась за герцогом, прокладывавшим себе дорогу между столиков к выходу.
Пока они проталкивались через толпу, разговаривать было невозможно; большинство посетителей были во фраках и цилиндрах, но среди них попадались странные личности в бархатных костюмах, со свободно повязанными галстуками.
Хлопали пробки открываемого шампанского; пестрая толпа отражалась в огромном зеркале, занимавшем целую стену зала.
Они немного задержались в дверях, дожидаясь, пока подъедет карета герцога; и вот они едут обратно, и на заднем сиденье гораздо больше места, чем когда там сидели три человека.
— Благодарю вас за такой интересный, волнующий вечер! — тихонько проговорила Уна.
— Вам понравилось? — спросил герцог.
— Обед в вашем доме понравился мне больше всего на свете, а «Мулен Руж» я давно мечтала увидеть.
— Почему?
— Потому что мне рассказывал о нем папа, и даже девочки в школе и то слышали о нем.
— В школе? — спросил герцог.
— Последние три года я провела в монастырской школе во Флоренции, — объяснила Уна.
Герцог немного помолчал и спросил:
— Это Филипп Дюбушерон велел вам мне рассказать?
Уна выглядела озадаченной.
— Нет. При чем здесь Дюбушерон? Но я думала, он сказал вашей светлости, что я приехала в Париж, потому что папа позвал меня, но по приезде я узнала, что он… умер.
От герцога не укрылось, как нелегко ей было выговорить последние слова.
— Расскажите мне с самого начала, что же все-таки случилось.
— Когда мама умерла… — начала Уна.
В нескольких словах она рассказала ему, как мама оставила все свои деньги, чтобы оплатить образование Уны, и как ее отправили во Флоренцию. И только когда отец ответил ей телеграммой на письмо, где она сообщала ему, что по возрасту не может больше оставаться в школе, она вернулась во Францию.
Она и не догадывалась, что ее скупо и просто рассказанная история опять возбудила в герцоге подозрения.
Все это уж слишком уместно, слишком гладко, подумал он. Невинная молодая девушка приезжает в Париж, чтобы узнать, что ее отец умер, и Дюбушерон, известный сводник, в тот же вечер везет ее обедать к герцогу.
Если Уне все это казалось удивительным, то герцогу — просто невероятным, и он, откинувшись на спинку сиденья, изучал ее профиль, подсвеченный газовыми фонарями из окна.
Со стороны Дюбушерона было очень умно, подумал герцог, посоветовать ей не надевать шляпу, тогда как чуть ли не у всех женщин в Париже были вечерние шляпы — у кого из перьев экзотических птиц, у кого — с огромными букетами искусственных цветов.
Герцог подумал, что Дюбушерон в очередной раз устроил ему ловушку, но хоть на этот раз наживка была чрезвычайно оригинальной, а не вариантом на ту же старую тему, каковой являлась Иветт Жуан.
Внезапно, сам не зная почему, он подумал, что Иветт не удалось заинтересовать его, более того, он нашел ее отталкивающей.
Она говорила ему распутные, непристойные слова — такого он много наслушался за свою жизнь.
Он знал, что они обычно возбуждают — так велик был контраст между низким бархатным голосом и смыслом этих слов, но все время пока она говорила, герцог ни на минуту не забывал о том, что по другую сторону от него сидит молоденькая девушка.
Уна ни сделала ни малейшей попытки привлечь его внимание или как-то проявить себя.
Может быть именно по этой причине он и не мог отвести от нее глаз.
Но все же уж слишком складная у нее история, решил он, когда она закончила говорить. Однако, будет очень жалко прямо сейчас дать ей понять, что она его не сможет обмануть.
Если ей хочется играть в эту игру — что ж, он подыграет. Вслух же герцог сказал:
— Должно быть, вам было очень тяжело узнать, что ваш отец умер.
— Мне было трудно в это поверить, — ответила Уна. — Но я три года не видела его и… мне показалось… он очень изменился…
— Почему вы так решили?
— Его студия совсем не походила на то место… где он мог бы поселиться… пока мама была жива.
— Так что вид студии несколько уменьшил ваше горе?
— Я действительно очень переживала, — ответила Уна. — Но знаете, мне показалось, что я потеряла папу раньше.
В ее голосе звучала весьма убедительная нота сожаления, и ее объяснение было логичным и понятным, подумал герцог.
И все же он опять сказал себе, что все это звучало слишком гладко, уж очень много было совпадений.
Совпадение, что она приехала в Париж в тот же день, что и он; совпадение, что можно было купить как раз такую картину, как он хотел; и что у него не было определенных планов на вечер.
Конечно, Дюбушерон оставил эту девушку на всякий случай, ожидая, что появится какой-нибудь простак и обнаружит, что она совсем непохожа на обычных девиц легкого поведения.
К тому же, какая девушка, прямиком из монастырской школы, поехала бы одна с ним, не имея даже места, где остановиться, кроме, разве, как у герцога, что, похоже, и предвидел Дюбушерон?
Совершенно невозможно было привезти женщину, которая была любовницей герцога, в любой его дом — везде, но только не в Париже.
Он давно уже дал понять своему управляющему, так же как и друзьям, что в Париже он оставляет за собой право вести себя как ему заблагорассудится и что он не потерпит никаких расспросов на этот счет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43