Комната двести шесть. Куртку повесьте на вешалку, ее никто не тронет.
Она говорила бесстрастным ледяным голосом. Оставлять куртку где ни попадя – против моих правил, но ледяные команды не терпели возражений.
Я повесил куртку на указательный палец руки-вешалки.
Медсестра посмотрела, как я нажал в лифте цифру два, и вышла из квадратной комнаты, закрыв за собою дверь.
Лифт подергался, через три секунды двери открылись… и я оказался на прежнем месте – в квадратной комнате с диваном, вешалкой и моей курткой.
Не то нажал, что ли, подумал я. Вернулся в лифт, опять надавил на двойку.
Лифт исполнил те же телодвижения и с похожим хронометражем.
Квадратная комната с диваном, вешалкой и курткой.
Бред. Лифт испорчен. Я вышел из комнаты в короткий коридорчик и поднялся по длинному лестничному пролету. Открыл какую-то дверь. Передо мной был обычный больничный коридор белого цвета с окнами, дверьми в палаты и санитаркой, которая толкала перед собой тележку с банками, склянками и прочей больничной ерундой.
На всякий случай я поинтересовался:
– Это второй этаж?
Санитарка посмотрела на меня, поморгала, и ответила:
– Нет, третий.
А сама так потихоньку пододвигается в мою сторону. В кармане белого халата оттопыривалось что-то небольшое и продолговатое – как цефалошокер.
Как бы она не приняла меня за одного из своих подопечных, мелькнуло в голове. Я ретировался к лестнице.
Наверное, у них тут этажи какие-нибудь кривые, лестница ведет с первого этажа сразу на третий.
Я снова вернулся в лифт и долбанул по цифре два. Лифт совершил знакомый ритуал, ничего не поменялось. Со злости я стал тыкать по очереди на все кнопки – от минус первой до третьей. Лифт дергался, скрежетал, но увозить меня от квадратной комнаты не хотел ни в какую!
Обессиливший, я плюхнулся на диван. Потом со страшным предчувствием вскочил и обыскал карманы куртки, которая, к счастью, висела, где я ее повесил.
Карманы были пусты.
Я успокоился, потому что они и должны быть пусты – какой же сыщик оставит в незнакомом месте куртку с полными карманами. В этот момент деревянная дверь распахнулась и вошла бой-баба.
– Вы передумали? – спросила она меня. Теперь голос у нее был ласковый до тошноты.
– Почините лифт, – буркнул я.
– Он исправен, – сказала она все так же ласково. – Пойдемте, я вам покажу.
Она взяла меня под локоть – очень нежно, но крепко. Держать одновременно и нежно и крепко умеют только опытные санитары. Я почувствовал, как холодеет моя спина. А бластер-то остался в флаере…
– Сейчас мы спокойненько поедем, – приговаривала она, заталкивая меня в лифт. – Вот кнопочки. Смотрите – один, два, три. Нам нужен, помните, какой этаж? Второй, правильно… Следовательно, куда нам надо нажать? На кнопочку с цифрой два. Давайте нажмем… – она нажала сама, я ей был не помощник, я думал, каким путем буду отсюда удирать.
Лифт дрогнул, прошуршал, двери открылись. Увидев в десятый раз квадратную комнату с неизменной обстановкой, я ничуть не удивился.
– Замечательно, вот мы и приехали…
У меня малость подкосились ноги.
Она выволокла меня из лифта, мы пересекли ненавистный квадрат, миновали одну дверь, другую и оказались в коридоре, совсем не походившем на коридор первого этажа. Я уже ничего не соображал – шел куда ведут.
Перед дверью с номером двести шесть мы остановились, она открыла дверь и сказала кому-то внутри:
– Доктор Гельман, к вам посетитель.
Мне было все равно: Гельман, так Гельман. Хоть доктор Фрейд, царство ему небесное.
Бой-баба ушла, оставив меня стоять посреди кабинета.
За письменным столом сидел грузный мужчина лет пятидесяти. Бритые щеки в треть лица каждая, густые черные усы. В руках он теребил очки, пытаясь отломать им дужки. Очки были без стекол.
По-видимому, никто не собирался надевать на меня смирительную рубашку, колоть транквилизаторы и бить по голове электрошоком. Я думал, он укажет мне на кожаную кушетку, стоявшую справа от стола, но он вытянул откуда-то из-за спины стул на колесиках и, привстав, установил стул перед столом.
– Прошу, – он указал на стул с колесиками. – Чем обязан?
– Что у вас с лифтом? – выдавил я из себя.
– С лифтом? Ничего… А, понимаю, – и он улыбнулся одними усами, – Дора бросила вас одного в лифте. Разве она не объяснила? Комната с диваном и вешалкой – это тоже лифт. Вернее, часть лифта. Лифт состоит из двух частей – из квадратной комнаты и маленькой будки, где вас, вероятно, и оставили.
Ну не идиот ли я? Так разыграли!
Совсем успокоившись, я спросил:
– Зачем вам двойной лифт?
– Некоторые пациенты боятся обычных лифтов. Мы возим их с этажа на этаж в комнате с диваном. Пока они сели – встали, комната приехала на нужный этаж… Да вы садитесь, вот же стул…
Я сел, придерживая стул рукой – мне почему-то пришло в голову, что он неспроста вытянул из-под стола длинную ногу в черной брючине и в лакированной туфле. Его ли это нога? – задумался я. Потом взял себя в руки. Пусть не думают, что своим дурацким лифтом они заставили меня забыть, что я по-прежнему лучший… ну, в общем, вы знаете…
Голосом тверже алмаза я быстро заговорил:
– Не буду отнимать у вас время долгим вступлением. Не знаю, известно ли вам, что ваш пациент, Бенедикт Эппель, недавно умер. Он был убит, если говорить точно – отравлен.
Гельман прикрыл глаза. Дужка очков выгнулась, готовая вот-вот лопнуть.
– Когда это произошло?
– Двадцать девятого июля. На Ауре. Я расследую это убийство.
– Почему вы, почему не полиция?
– Думаю, она скоро к вам придет. Правильно ли я сделал, что предупредил вас?
– Предупредили? – он посмотрел мне в глаза. – Я не нуждаюсь в предупреждениях…
– Хорошо, забудем. Как я сказал, Эппеля отравили. Яд был в одной из капсул алфенона, который вы ему регулярно выписывали. Он получал лекарство непосредственно от вас?
– Если это намек, то безосновательный, – отрезал он. – Алфенон я передал через адвоката и с разрешения полиции. Это лекарство рекомендовано Эппелю давно, я имел право выдавать его в любое время и в любом месте.
– И вызов в тюрьму вас не удивил?
Гельман протормозил с ответом.
– Удивил, – кивнул он.
– Что именно вас удивило?
– Дело в том, что предыдущий пузырек я выдал ему… секундочку… – он сверился с записями, – пятого июня. Десятого июля в пузырьке должно было оставаться примерно пятнадцать капсул. Позвонив после ареста, Бенедикт сказал мне, что лекарства почти не осталось. Долго ли его продержат в изоляторе, он не знал, а я тринадцатого июля улетал в недельную командировку, поэтому у меня не было иного выхода как отвезти лекарство в изолятор.
– Он как-нибудь объяснил, куда делись капсулы?
– Он сказал, что рассыпал. Кажется, его кто-то подтолкнул, случайно…
Сердце вот-вот готово было выпрыгнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Она говорила бесстрастным ледяным голосом. Оставлять куртку где ни попадя – против моих правил, но ледяные команды не терпели возражений.
Я повесил куртку на указательный палец руки-вешалки.
Медсестра посмотрела, как я нажал в лифте цифру два, и вышла из квадратной комнаты, закрыв за собою дверь.
Лифт подергался, через три секунды двери открылись… и я оказался на прежнем месте – в квадратной комнате с диваном, вешалкой и моей курткой.
Не то нажал, что ли, подумал я. Вернулся в лифт, опять надавил на двойку.
Лифт исполнил те же телодвижения и с похожим хронометражем.
Квадратная комната с диваном, вешалкой и курткой.
Бред. Лифт испорчен. Я вышел из комнаты в короткий коридорчик и поднялся по длинному лестничному пролету. Открыл какую-то дверь. Передо мной был обычный больничный коридор белого цвета с окнами, дверьми в палаты и санитаркой, которая толкала перед собой тележку с банками, склянками и прочей больничной ерундой.
На всякий случай я поинтересовался:
– Это второй этаж?
Санитарка посмотрела на меня, поморгала, и ответила:
– Нет, третий.
А сама так потихоньку пододвигается в мою сторону. В кармане белого халата оттопыривалось что-то небольшое и продолговатое – как цефалошокер.
Как бы она не приняла меня за одного из своих подопечных, мелькнуло в голове. Я ретировался к лестнице.
Наверное, у них тут этажи какие-нибудь кривые, лестница ведет с первого этажа сразу на третий.
Я снова вернулся в лифт и долбанул по цифре два. Лифт совершил знакомый ритуал, ничего не поменялось. Со злости я стал тыкать по очереди на все кнопки – от минус первой до третьей. Лифт дергался, скрежетал, но увозить меня от квадратной комнаты не хотел ни в какую!
Обессиливший, я плюхнулся на диван. Потом со страшным предчувствием вскочил и обыскал карманы куртки, которая, к счастью, висела, где я ее повесил.
Карманы были пусты.
Я успокоился, потому что они и должны быть пусты – какой же сыщик оставит в незнакомом месте куртку с полными карманами. В этот момент деревянная дверь распахнулась и вошла бой-баба.
– Вы передумали? – спросила она меня. Теперь голос у нее был ласковый до тошноты.
– Почините лифт, – буркнул я.
– Он исправен, – сказала она все так же ласково. – Пойдемте, я вам покажу.
Она взяла меня под локоть – очень нежно, но крепко. Держать одновременно и нежно и крепко умеют только опытные санитары. Я почувствовал, как холодеет моя спина. А бластер-то остался в флаере…
– Сейчас мы спокойненько поедем, – приговаривала она, заталкивая меня в лифт. – Вот кнопочки. Смотрите – один, два, три. Нам нужен, помните, какой этаж? Второй, правильно… Следовательно, куда нам надо нажать? На кнопочку с цифрой два. Давайте нажмем… – она нажала сама, я ей был не помощник, я думал, каким путем буду отсюда удирать.
Лифт дрогнул, прошуршал, двери открылись. Увидев в десятый раз квадратную комнату с неизменной обстановкой, я ничуть не удивился.
– Замечательно, вот мы и приехали…
У меня малость подкосились ноги.
Она выволокла меня из лифта, мы пересекли ненавистный квадрат, миновали одну дверь, другую и оказались в коридоре, совсем не походившем на коридор первого этажа. Я уже ничего не соображал – шел куда ведут.
Перед дверью с номером двести шесть мы остановились, она открыла дверь и сказала кому-то внутри:
– Доктор Гельман, к вам посетитель.
Мне было все равно: Гельман, так Гельман. Хоть доктор Фрейд, царство ему небесное.
Бой-баба ушла, оставив меня стоять посреди кабинета.
За письменным столом сидел грузный мужчина лет пятидесяти. Бритые щеки в треть лица каждая, густые черные усы. В руках он теребил очки, пытаясь отломать им дужки. Очки были без стекол.
По-видимому, никто не собирался надевать на меня смирительную рубашку, колоть транквилизаторы и бить по голове электрошоком. Я думал, он укажет мне на кожаную кушетку, стоявшую справа от стола, но он вытянул откуда-то из-за спины стул на колесиках и, привстав, установил стул перед столом.
– Прошу, – он указал на стул с колесиками. – Чем обязан?
– Что у вас с лифтом? – выдавил я из себя.
– С лифтом? Ничего… А, понимаю, – и он улыбнулся одними усами, – Дора бросила вас одного в лифте. Разве она не объяснила? Комната с диваном и вешалкой – это тоже лифт. Вернее, часть лифта. Лифт состоит из двух частей – из квадратной комнаты и маленькой будки, где вас, вероятно, и оставили.
Ну не идиот ли я? Так разыграли!
Совсем успокоившись, я спросил:
– Зачем вам двойной лифт?
– Некоторые пациенты боятся обычных лифтов. Мы возим их с этажа на этаж в комнате с диваном. Пока они сели – встали, комната приехала на нужный этаж… Да вы садитесь, вот же стул…
Я сел, придерживая стул рукой – мне почему-то пришло в голову, что он неспроста вытянул из-под стола длинную ногу в черной брючине и в лакированной туфле. Его ли это нога? – задумался я. Потом взял себя в руки. Пусть не думают, что своим дурацким лифтом они заставили меня забыть, что я по-прежнему лучший… ну, в общем, вы знаете…
Голосом тверже алмаза я быстро заговорил:
– Не буду отнимать у вас время долгим вступлением. Не знаю, известно ли вам, что ваш пациент, Бенедикт Эппель, недавно умер. Он был убит, если говорить точно – отравлен.
Гельман прикрыл глаза. Дужка очков выгнулась, готовая вот-вот лопнуть.
– Когда это произошло?
– Двадцать девятого июля. На Ауре. Я расследую это убийство.
– Почему вы, почему не полиция?
– Думаю, она скоро к вам придет. Правильно ли я сделал, что предупредил вас?
– Предупредили? – он посмотрел мне в глаза. – Я не нуждаюсь в предупреждениях…
– Хорошо, забудем. Как я сказал, Эппеля отравили. Яд был в одной из капсул алфенона, который вы ему регулярно выписывали. Он получал лекарство непосредственно от вас?
– Если это намек, то безосновательный, – отрезал он. – Алфенон я передал через адвоката и с разрешения полиции. Это лекарство рекомендовано Эппелю давно, я имел право выдавать его в любое время и в любом месте.
– И вызов в тюрьму вас не удивил?
Гельман протормозил с ответом.
– Удивил, – кивнул он.
– Что именно вас удивило?
– Дело в том, что предыдущий пузырек я выдал ему… секундочку… – он сверился с записями, – пятого июня. Десятого июля в пузырьке должно было оставаться примерно пятнадцать капсул. Позвонив после ареста, Бенедикт сказал мне, что лекарства почти не осталось. Долго ли его продержат в изоляторе, он не знал, а я тринадцатого июля улетал в недельную командировку, поэтому у меня не было иного выхода как отвезти лекарство в изолятор.
– Он как-нибудь объяснил, куда делись капсулы?
– Он сказал, что рассыпал. Кажется, его кто-то подтолкнул, случайно…
Сердце вот-вот готово было выпрыгнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100