— Я не знаю, — нарушил тишину Керис, — вообще-то Джоанна не послушница, не говоря уже о том, что она не волшебница! Она не понимает… — тут Керис сам содрогнулся, представив себе контуры печати Бога Мертвых. Послушник вспомнил, с какой ненавистью он помогал держать Антрига, когда кузнец заклепывал на его шее тот самый ошейник с печатью. Теперь одно воспоминание об этом вызывало тошноту, — сила, заключенная в печати, равна силе того волшебника, которого она должна удерживать! Печать сломила Антрига! Он не мог избегнуть той участи, которая в этом случае ожидает всех, надевших ошейник!
— Значит, ты думаешь, что все это безнадежно? — глухо спросила девушка.
— А ты думаешь иначе? — отозвался он.
Принцесса ничего не ответила, она многозначительно промолчала, словно давая понять, что знает о том, что Керис говорит не все. Тем временем ветер принялся завывать еще яростнее, и лошади принялись испуганно топтаться в стойлах. В воздухе пахло лошадьми и, как уловил Керис, слегка чувствовался аромат волос принцессы. Керис чувствовал, что ему просто необходимо лечь и заснуть, поскольку с наступлением рассвета им снова предстоит неблизкий путь. Но он понимал, что все равно не заснет сейчас — странным образом, тело его не чувствовало усталости и напряжения — обычно так бывает перед кулачной схваткой, когда участники состязаний выпивают эзм, напиток из сока диких ягод, чтобы подбодрить и вселить в себя уверенность.
— Пелла, — сказал послушник, — мне нужно одно-единственное! Я просто обязан убить Сураклина! Я… — тут злость перехватила дыхание парня. Злость накопилась в нем с того момента, как он обнаружил в ящике дедова стола пригоршню зловеще заостренных патронов к чужеземному пистолету. Наконец Керис выдавил, — я ведь любил деда! Вообще-то любовь — это негодное для послушника дело, я скажу тебе честно. Но я все равно больше всего на свете любил его! Даже сильнее, чем родителей, хотя они старались воспитывать меня, как могли и я не могу сказать о них ни единого дурного слова! Но они были простыми крестьянами, а дед… — тут Керис замолчал, не в силах больше бороться с внезапным приливом эмоций.
Пеллицида ничего не сказала, и потому Керис, собравшись с силами, продолжал:
— Я и послушником-то стал только из-за привязанности к нему! А он знал это, он был единственным человеком на свете, кому я сказал об этом! А когда в его тело вселился Сураклин, то и он тоже узнал это. И Сураклин стал бессовестно врать мне, вертеть и помыкать мной, как хотел! Он убил его, как разбойник на большой дороге убивает путника, чтобы завладеть его имуществом. Я был как бы частью этого самого имущества!
Керис снова замолчал, вглядываясь в темноту и рассеянно поглаживая болонку по шелковистой шерстке. Вдруг парень подумал, что его жизнь очень напоминает одну когда-то услышанную им историю в которой гулящая женщина почти каждый день ходила в спальню соседа, подделывая свой голос под голос его жены. Так продолжалось довольно долго, но потом обман все-таки раскрылся.
— Теперь дороги назад у меня не остается! — горько сказал Керис, — к тому же я переступил клятвы, которые дал! Теперь мне нужно единственное — его жизнь!
В путь они тронулись даже до наступления рассвета. Копыта коней с хрустом взломали подмерзшую корку песка на дороге. Джоанна, усевшись в углу кареты, спала — она заслужила этот отдых. Ведь почти всю ночь, не смыка глаз, она училась подделывать подпись регента. Мало того, что тут была масса очень характерных завитушек, так и алфавит был незнакомым. Да и к писанию гусиными перьями человек из технологического века тоже не слишком приучен. К тому же ее совершенно доконали переживания — Джоанна то и дело начинала думать, отправились ли в дорогу инквизиторы, и если отправились, то где они находятся сейчас — сзади них или спереди, возле Кимила. Как только на пути попадалось очередное здание имперской почты, Джоанна выбегала и справлялась о проезжавших за последние сутки каретах. Новости каждый раз были одни и те же — из них ничего нельзя было узнать. Станционные смотрители осторожничали, поскольку сама жизнь говорила им твердо: благоразумная недоверчивость — мать безопасности. Наконец в одном месте Джоанна услышала ужасную новость — Костолом был впереди них, он ехал по этой же самой дороге, причем делал в пути только самые короткие остановки.
— Послушай, а может, нам стоит попробовать догнать его, если мы будем ехать и по ночам? — обеспокоенно спросила как-то Джоанна Кериса, когда тот помогал ей выйти из кареты, — или хотя бы не каждую ночь, но через одну, поскольку мне же нужно сработать эти самые рекомендательные письма!
Наконец и Пелла, и Джоанна перестали заниматься подделкой почерка Фароса. Причем Джоанна сумела сделать в этом отношении довольно значительный прогресс. Пелла же, не приученная к письму, показала плачевные результаты. И это несмотря на то, что она все-таки знала местную грамоту. Потом последовали попытки снять одну из трех имевшихся в их распоряжении печатей и подвесить их к нужному листу бумаги. Но тут путешественники потерпели фиаско: то ли печать была хлипкая, то ли обращались они с этим кусочком воска не слишком тактично, но печать раскололась пополам. Прямо сущее мучение!
Все это время Джоанна, опасаясь всяких непредсказуемых случайностей, носила свой кошелек везде. Происшествие в доме Магистра Магуса, когда ридикюль остался там и его пришлось добывать с риском для жизни, научило Джоанну осторожности. Ведь в кошельке находилось сокровище, кое полагалось беречь, как зеницу ока — та самая дискета, что должна была уничтожить все плоды усилий Сураклина. Впрочем, Керис довольно скептически отнесся к этой затее Джоанны, когда она поведала ему о своих планах. Относительно Сураклина у него был более простой план, но, как ему казалось, гораздо более надежный.
Кстати говоря, разговаривая с Джоанной, Керис вдруг неожиданно поймал себя на мысли, что от его ночной хандры и злости на весь свет не осталось и следа. Словно бы присутствие в конюшне Пеллы, хотя она и не сказала слишком много, помогло выпустить Керису пар его ярости. Услышав предложение Джоанны о езде и ночью, Пелла с сомнением посмотрела на подругу.
— Боюсь, что это вряд ли возможно. Такая темнота, словно глаз выколи. Ничего не видно. Так далеко не уедешь.
— Если нам дадут очень выносливых лошадей, — возразил Керис, — то я могу править хоть всю ночь. Мои глаза запросто видят в темноте. Конечно, не столь остро, как глаза настоящих волшебников, но я все равно не чувствую себя ночью слепым котенком. Я смогу править конями,
— тут, поглядев на удивленное лицо Джоанны, внук архимага поспешно добавил: — Конечно же, я не уверен, что это принесет нам какую-то пользу, но мне будет просто приятно убедиться, что Антриг окажется и в самом деле не таким уж плохим парнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96