Собаки зарывают мои косточки в качестве лакомства. Видение было настолько курьезным и в то же время ужасающим, что я не знал, плакать мне или смеяться. И решил не делать ни того ни другого.
- Ричард, с вами…
Она только начала говорить, когда ее слова заглушил мужской голос:
- А-а, с добрым утром, мисс Маккенна.
К столу приближался коренастый мужчина (неужели в эту эпоху все мужчины коренастые?), елейно улыбающийся Элизе.
- Надеюсь, вас все устраивает, - молвил он.
- Да. Благодарю вас, мистер Бэбкок, - ответила она.
Я воззрился на него, несмотря на депрессию потрясенный видом этого человека. Элиза представила меня, и он пожал мне руку - и, скажу я вам, мало что может сравниться с крепким рукопожатием человека, который к этому моменту в вашем сознании давно уже мертв.
Пока он говорил Элизе, что все взволнованы потрясающей возможностью увидеть сегодня эту пьесу, я представил себе, как сижу в жарком подвале и читаю вылинявшие, отпечатанные на машинке письма - а сейчас некоторые из них он еще не сочинил, а тем более не напечатал. Это видение, как и другие подобные, подействовало явно разрушающе на мою связь с 1896 годом, и я сделал попытку выкинуть его из головы.
Когда Бэбкок ушел, я вновь взглянул на Элизу. Увидев, как изменилось выражение ее лица, я осознал, что совсем не помогаю ей себя полюбить. Если я буду сидеть тут в мрачном настроении, она устанет от меня, независимо оттого, какие чувства испытывает ко мне.
- Вчера вечером у меня была настоящая погоня, - сказал я, стараясь говорить весело.
- Правда?
Ее губ коснулась полуулыбка, способная ввести в заблуждение.
Когда я рассказал ей о своей погоне за Робинсоном, она улыбнулась более открыто.
- Простите, - сказала она. - Могла бы и догадаться, что он сделает нечто подобное.
- Почему у него комната на верхнем этаже? - спросил я.
- Он всегда берет верхний этаж, - ответила она. - Быстро ходит по лестнице вверх-вниз для поддержания, как он выражается, «физической формы».
Улыбнувшись, я едва не покачал головой, вспомнив его телосложение.
- Какого он, по-вашему, мнения обо мне? - спросил я, но, прежде чем она заговорила, поднял руку в знак протеста. - Неважно, лучше мне не знать. Скажите, что думает ваша матушка. Надеюсь, она не так ненавидит меня?
- Вы думаете?
Уголки ее губ поползли вниз.
- Жаль, - сказал я.
- Если вы действительно хотите знать… - Она слегка наклонила голову, и мне вспомнились слова Джона Дрю о ее грациозной, ни с чем не сравнимой манере держаться на сцене. - Она считает вас мошенником и мерзавцем.
- Неужели? - Я кивнул с притворной важностью. - Как жестоко. - Вот так-то лучше. Безусловно, всепоглощающей скорби она предпочитает подшучивание. - И что вы на это ответили?
- Что именно поэтому мне хотелось бы испробовать вашей сладости.
Боюсь, я от удивления открыл рот. «Неужели она надо мной смеется?» - подумал я с внезапным ужасом.
- Разве вы не знаете, что такое «humbugs» и «blackguards»? - спросила она, заметив мое недоумение.
Я заморгал.
- Считал, что знаю.
- Это конфеты.
- Конфеты?
Я пришел в замешательство.
Она объяснила мне, что humbugs - это длинные ярко-желтые конфеты с белой сердцевиной, a blackguards - такие же конфеты, но квадратной формы. Я чувствовал себя круглым дураком.
- Простите, - сказал я. - Боюсь, я не слишком хорошо информирован.
«Если не считать тебя и твоей жизни», - тут же возникла мысль.
- Расскажите о том, как вы пишете, - попросила она.
Мне показалось, что эта просьба продиктована вежливостью, но в тот момент я не мог спрашивать о мотивах.
- Что же вам рассказать?
- Что вы сейчас пишете?
- Работаю над книгой, - сказал я.
Мне было неловко, но я заставил себя расслабиться. Наверняка не будет большой беды в том, если расскажу ей об этом.
- О чем она? - допытывалась Элиза.
- Это любовная история, - ответил я.
- Когда закончите, мне бы хотелось ее прочитать, - сказала она.
- Прочитаете, - откликнулся я, - когда придумаю конец.
Она слегка улыбнулась.
- А вы разве еще не знаете?
Я почувствовал, что слишком далеко зашел в этом направлении. Пришлось заметать следы.
- Нет, обычно я не знаю, пока не дойду до конца.
- Странно, - пожала она плечами. - Мне казалось, вы точно должны знать, чем оканчивается ваша история.
«И еще тебе казалось, будто ты знаешь, чем оканчивается твоя история», - подумал я, а вслух произнес:
- Не всегда.
- Ну, все равно, - сказала она, - мне бы хотелось прочитать, когда закончите.
«Прочитать? - подумал я. - Ты ее проживаешь».
- Прочитаете, - пообещал я.
Признаться, я сомневался, осмелюсь ли когда-нибудь дать ей это прочитать. «Пора поменять тему разговора», - подсказал разум.
- Можно мне сегодня посмотреть репетицию? - спросил я.
Она слегка нахмурилась. Я сказал что-то не то?
- Вы разве не можете подождать до вечера? - наконец молвила она.
- Если вы этого хотите, - откликнулся я.
- Дело не в том, что я недобрая. - Она словно оправдывалась. - Просто… понимаете, мне обычно не нравится, когда посторонние смотрят мою… - Заметив мою реакцию, она умолкла, а потом поправила себя: - Это неподходящее слово. Я вот что пытаюсь сказать… - Она тяжело вздохнула. - Такая ситуация меня нервирует. Если вы будете смотреть, я не смогу работать.
- Понимаю, - сказал я. - Я понимаю ваши потребности как актрисы. На самом деле. - Это, по крайней мере, было правдой. - Буду рад подождать до вечера. Нет, не так. Совсем не буду рад, но подожду. Ради вас.
Она слабо улыбнулась.
- Вы очень чуткий.
«Вовсе нет, - подумал я. - Чего мне действительно хочется, так это чтобы нас вместе сковали наручниками».
* * *
Нет смысла подробно описывать наш совместный завтрак. Прежде всего, мы мало разговаривали, ибо, по мере того как на завтрак приходило все больше постояльцев, шум усиливался. Вот уж эпоха чревоугодников! Утром первым делом люди приступают к процессу пищеварения и занимаются этим весь день, до самой ночи. Я подумал было, что мой желудок почти пришел в норму, пока атмосфера помещения не стала наполняться дьявольской смесью ароматов: ветчины, бекона, жареного мяса, колбасы, яиц, вафель, блинчиков, каши, свежеиспеченного хлеба и печенья, молока, кофе и так далее. Я был рад тому, что Элиза ела не больше меня и наша трапеза была краткой. Когда мы вышли из зала, Элиза сказала:
- Теперь мне надо подготовиться к репетиции. Мы начинаем в полдесятого.
Думаю, мне в первый раз удалось не выдать своего ужаса.
- У вас есть сегодня хоть немного свободного времени? - спросил я.
Кажется, голос мой прозвучал спокойно. Она взглянула на меня, словно взвешивая мои слова, возможно, даже мое место в ее жизни.
- Пожалуйста, - умоляюще сказал я. - Вы ведь знаете, что я хочу вас видеть.
Наконец она заговорила:
- Вы свободны в час?
Я улыбнулся.
- У меня плотный график. Он состоит из встреч с вами в любое время дня и ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- Ричард, с вами…
Она только начала говорить, когда ее слова заглушил мужской голос:
- А-а, с добрым утром, мисс Маккенна.
К столу приближался коренастый мужчина (неужели в эту эпоху все мужчины коренастые?), елейно улыбающийся Элизе.
- Надеюсь, вас все устраивает, - молвил он.
- Да. Благодарю вас, мистер Бэбкок, - ответила она.
Я воззрился на него, несмотря на депрессию потрясенный видом этого человека. Элиза представила меня, и он пожал мне руку - и, скажу я вам, мало что может сравниться с крепким рукопожатием человека, который к этому моменту в вашем сознании давно уже мертв.
Пока он говорил Элизе, что все взволнованы потрясающей возможностью увидеть сегодня эту пьесу, я представил себе, как сижу в жарком подвале и читаю вылинявшие, отпечатанные на машинке письма - а сейчас некоторые из них он еще не сочинил, а тем более не напечатал. Это видение, как и другие подобные, подействовало явно разрушающе на мою связь с 1896 годом, и я сделал попытку выкинуть его из головы.
Когда Бэбкок ушел, я вновь взглянул на Элизу. Увидев, как изменилось выражение ее лица, я осознал, что совсем не помогаю ей себя полюбить. Если я буду сидеть тут в мрачном настроении, она устанет от меня, независимо оттого, какие чувства испытывает ко мне.
- Вчера вечером у меня была настоящая погоня, - сказал я, стараясь говорить весело.
- Правда?
Ее губ коснулась полуулыбка, способная ввести в заблуждение.
Когда я рассказал ей о своей погоне за Робинсоном, она улыбнулась более открыто.
- Простите, - сказала она. - Могла бы и догадаться, что он сделает нечто подобное.
- Почему у него комната на верхнем этаже? - спросил я.
- Он всегда берет верхний этаж, - ответила она. - Быстро ходит по лестнице вверх-вниз для поддержания, как он выражается, «физической формы».
Улыбнувшись, я едва не покачал головой, вспомнив его телосложение.
- Какого он, по-вашему, мнения обо мне? - спросил я, но, прежде чем она заговорила, поднял руку в знак протеста. - Неважно, лучше мне не знать. Скажите, что думает ваша матушка. Надеюсь, она не так ненавидит меня?
- Вы думаете?
Уголки ее губ поползли вниз.
- Жаль, - сказал я.
- Если вы действительно хотите знать… - Она слегка наклонила голову, и мне вспомнились слова Джона Дрю о ее грациозной, ни с чем не сравнимой манере держаться на сцене. - Она считает вас мошенником и мерзавцем.
- Неужели? - Я кивнул с притворной важностью. - Как жестоко. - Вот так-то лучше. Безусловно, всепоглощающей скорби она предпочитает подшучивание. - И что вы на это ответили?
- Что именно поэтому мне хотелось бы испробовать вашей сладости.
Боюсь, я от удивления открыл рот. «Неужели она надо мной смеется?» - подумал я с внезапным ужасом.
- Разве вы не знаете, что такое «humbugs» и «blackguards»? - спросила она, заметив мое недоумение.
Я заморгал.
- Считал, что знаю.
- Это конфеты.
- Конфеты?
Я пришел в замешательство.
Она объяснила мне, что humbugs - это длинные ярко-желтые конфеты с белой сердцевиной, a blackguards - такие же конфеты, но квадратной формы. Я чувствовал себя круглым дураком.
- Простите, - сказал я. - Боюсь, я не слишком хорошо информирован.
«Если не считать тебя и твоей жизни», - тут же возникла мысль.
- Расскажите о том, как вы пишете, - попросила она.
Мне показалось, что эта просьба продиктована вежливостью, но в тот момент я не мог спрашивать о мотивах.
- Что же вам рассказать?
- Что вы сейчас пишете?
- Работаю над книгой, - сказал я.
Мне было неловко, но я заставил себя расслабиться. Наверняка не будет большой беды в том, если расскажу ей об этом.
- О чем она? - допытывалась Элиза.
- Это любовная история, - ответил я.
- Когда закончите, мне бы хотелось ее прочитать, - сказала она.
- Прочитаете, - откликнулся я, - когда придумаю конец.
Она слегка улыбнулась.
- А вы разве еще не знаете?
Я почувствовал, что слишком далеко зашел в этом направлении. Пришлось заметать следы.
- Нет, обычно я не знаю, пока не дойду до конца.
- Странно, - пожала она плечами. - Мне казалось, вы точно должны знать, чем оканчивается ваша история.
«И еще тебе казалось, будто ты знаешь, чем оканчивается твоя история», - подумал я, а вслух произнес:
- Не всегда.
- Ну, все равно, - сказала она, - мне бы хотелось прочитать, когда закончите.
«Прочитать? - подумал я. - Ты ее проживаешь».
- Прочитаете, - пообещал я.
Признаться, я сомневался, осмелюсь ли когда-нибудь дать ей это прочитать. «Пора поменять тему разговора», - подсказал разум.
- Можно мне сегодня посмотреть репетицию? - спросил я.
Она слегка нахмурилась. Я сказал что-то не то?
- Вы разве не можете подождать до вечера? - наконец молвила она.
- Если вы этого хотите, - откликнулся я.
- Дело не в том, что я недобрая. - Она словно оправдывалась. - Просто… понимаете, мне обычно не нравится, когда посторонние смотрят мою… - Заметив мою реакцию, она умолкла, а потом поправила себя: - Это неподходящее слово. Я вот что пытаюсь сказать… - Она тяжело вздохнула. - Такая ситуация меня нервирует. Если вы будете смотреть, я не смогу работать.
- Понимаю, - сказал я. - Я понимаю ваши потребности как актрисы. На самом деле. - Это, по крайней мере, было правдой. - Буду рад подождать до вечера. Нет, не так. Совсем не буду рад, но подожду. Ради вас.
Она слабо улыбнулась.
- Вы очень чуткий.
«Вовсе нет, - подумал я. - Чего мне действительно хочется, так это чтобы нас вместе сковали наручниками».
* * *
Нет смысла подробно описывать наш совместный завтрак. Прежде всего, мы мало разговаривали, ибо, по мере того как на завтрак приходило все больше постояльцев, шум усиливался. Вот уж эпоха чревоугодников! Утром первым делом люди приступают к процессу пищеварения и занимаются этим весь день, до самой ночи. Я подумал было, что мой желудок почти пришел в норму, пока атмосфера помещения не стала наполняться дьявольской смесью ароматов: ветчины, бекона, жареного мяса, колбасы, яиц, вафель, блинчиков, каши, свежеиспеченного хлеба и печенья, молока, кофе и так далее. Я был рад тому, что Элиза ела не больше меня и наша трапеза была краткой. Когда мы вышли из зала, Элиза сказала:
- Теперь мне надо подготовиться к репетиции. Мы начинаем в полдесятого.
Думаю, мне в первый раз удалось не выдать своего ужаса.
- У вас есть сегодня хоть немного свободного времени? - спросил я.
Кажется, голос мой прозвучал спокойно. Она взглянула на меня, словно взвешивая мои слова, возможно, даже мое место в ее жизни.
- Пожалуйста, - умоляюще сказал я. - Вы ведь знаете, что я хочу вас видеть.
Наконец она заговорила:
- Вы свободны в час?
Я улыбнулся.
- У меня плотный график. Он состоит из встреч с вами в любое время дня и ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75