-- А вот здесь Вася тебя спасал, -- напомнила она.
-- Нет, ты подумай... -- опять зарядился энергией протеста Александр Степанович. -- Давным-давно была такая история... В одной газете, областной, кажется, или в ведомственном журнале (до войны это было, и я запамятовал, где именно!) напечатали разоблачительное письмо. Обвинили человека во всех смертных грехах. Сначала опубликовали, а потом проверили. Факты не подтвердились... Не оказалось грехов! Вызвали в редакцию объект нападок... то есть человека этого, которого обвинили. Чтоб извиниться! А он не пришел.
-- Обиделся? -- Нет, он умер.
-- Как умер?...
-- Обыкновенно... Кровоизлияние на почве острых переживаний. И что ты думаешь? Сотруднику, который вовремя не проверил письмо и оболгал человека, объявили выговор. Даже строгий! Но ведь он совершил убийство. А за убийство что полагается?
-- Смерть, -- со свойственной ей бескомпромиссностью заявила Катя.
-- Ну суд хотя бы... А тут выговор. Непостижимо! Ненаказуемое убийство получается. А у человека, между прочим, жена, дети... И старая мать. Я об этом в своей последней монографии написал.
Эхо начало повторять мысли дедушки -- и он приглушил голос.
-- Ложь, клевета... Они же разъединяют людей. А людей надо объединять! Вася об этом две диссертации защитил. И даже, я бы сказал, защитил не столько диссертации, сколько законы дружбы и братства. Честное разоблачение -- это очистительная волна. Она благородна, необходима! Но если с помощью псевдоразоблачений сводят личные счеты или прокладывают дорогу корыстолюбию?... Когда разоблачают клеветники и демагоги...
Александр Степанович не мог с ходу подобрать синоним к слову "демагоги" и замолчал.
Хотя вообще-то был убежден, что ребенок способен понять все на свете! С внучкой да еще в лесу он мог не сдерживать себя, не оглядываться по сторонам... Его устраивали и моментальность Катиного восприятия, и то, что "утечки информации" быть не могло.
Все же он сказал:
-- Умолчание -- разумеется, форма лжи. Но в некоторых случаях наиболее допустимая. Так что маме ни слова. Договорились? Довольно с нее...
4
Юлия Александровна часто сравнивала Васину жизнь с жизнью Александра Степановича.
-- Ты прошел путь от учителя до ученого... А он от института до института! Студент, аспирант, заместитель декана, декан... С учителями общался лишь тогда, когда сам был школьником.
Малинин сперва преподавал в школе литературу и русский язык, потом стал директором школы и лишь после этого пришел в институт. Точнее сказать, его туда привел ректор, которого все называли по фамилии: Туманов. Юлия Александровна ступень в ступень прошла той же лестницей.
-- У каждого своя дорога, -- возражал дочери Александр Степанович. -- А ты хочешь, чтобы все считали нашу с тобой стезю единственно возможной. На каком основании?
-- На основании правил закономерности, -- негромко, но кропотливо отстаивала свою точку зрения Юлия Александровна. -- Воспитатель, не ведавший школы? Это все равно, что агроном, не ведавший поля.
О ректоре института Туманове все говорили с восторженным придыханием. Он был легендой: старые учителя города при упоминании его фамилии мечтательно закатывали глаза, словно он олицетворял лучшие и невозвратные годы их жизни.
-- Будучи ректором, по сути, остался учителем, -- рассказывала Юлия Александровна. -- Каждый деятель педагогической науки обязан продолжать быть учителем. Хотя бы в душе! Иначе какой же он воспитатель?
Александр Степанович тоже восторгался Тумановым, но без обычной бравурности, а с какой-то беспомощной грустью.
-- Всем помогал... Никому и ни в чем не отказывал. Но, всем помогая, здоровью своему этим помощи не оказал. А никому не отказывая, самому себе отказывал не то что в отдыхе, а даже в кратковременной передышке. И вот результат...
Институтом Туманов в последние годы руководил главным образом из больницы. В таких обстоятельствах Александр Степанович болеть не имел права.
-- Тяжело раненный командир доверил мне свою боевую часть! --по-военному подтягиваясь, заявлял Малинин.
Он не случайно употреблял такую терминологию: они с Тумановым вместе ушли на фронт летом сорок первого года.
-- Он в ту пору не раз прикрывал меня, -- вспоминал Александр Степанович. -- Теперь я должен прикрыть его.
Ректора Катя впервые увидела в больничном парке, когда вместе с дедушкой навещала Туманова. Он был умным, маленьким и веселым... Называл дедушку Сашей, а Саша его, Алексея Алексеевича, -- Алехой.
Алеха, Саша и Катя бродили среди людей в одинаковых унылых халатах. Но сам ректор был в модном густо-синем костюме, возмещавшем своей элегантностью нестройность фигуры. Рубашка с вроде бы отлитым из синего металла воротничком, безупречно завязанный галстук, подстроившийся под цвет костюма и рубашки, -- все это свидетельствовало о жизнелюбии Алексея Алексеевича. Но настойчивей всего об этом напоминали его глаза -- ничуть не уставшие, азартно подмигивавшие проходившим мимо медсестрам.
-- Здоровые у меня только глаза и уши, -- сообщил Алексей Алексеевич. -- Все остальное -- утиль! Да еще на фоне прогрессирующего диабета.
Он расхохотался по этому поводу.
-- А как тебе разрешили щеголять по больнице в костюме? -- удивился Александр Степанович, на время превратившийся в Сашу.
-- Как разрешили? В порядке сочувствия! Знаешь, Саша, безнадежно больным позволяют все пить и все есть. А мне позволили это... Как известному в городе пижону! Кстати, запомни... Я все обдумал: если, как говорится, откину копыта, ректором будешь ты. Я написал... Не завещание, нет! Зачем такой реквием? А веселую докладную записку. Дескать, в виде шутки хочу забежать вперед события, которое неминуемо. Рано или поздно, Саша! Только в этом смысле: рано или поздно... И ты, Катя, подтвердишь: старик, скажи, так хотел. Слышала собственными ушами! -- Он снова расхохотался. -- Жить надо до конца жизни!
Оспаривать то, что он говорил, возражать было глупо. И Малинин с Катей тоже расхохотались, но не так естественно, как Алексей Алексеевич, а нехотя и натужно. Чтобы скрыть это, Катя спросила:
-- Почему вы к нам в гости никогда не приходите? -- Приходил! Случалось... Но то заваливался чересчур поздно, и ты, маленькая, уже спала. То была в пионерлагере, то в каком-нибудь туристском походе... У меня даже создавалось впечатление, что ты меня избегаешь.
-- Ну, что-о вы? -- от смущения с непривычной для нее манерностью возразила Катя.
-- А если по правде сказать... мы с Сашей предпочитали гулять вдвоем. Сначала в дружеских компаниях... -- Он подмигнул, с наслаждением вспоминая о той лихой поре жизни. -- А в более поздние годы -- на свежем воздухе. Мне давно уж предписано поглощать кислород в максимальных количествах.
Катя ко времени прогулки по больничному парку успела стать семиклассницей -- и неожиданно для себя подумала, что могла бы влюбиться в Алексея Алексеевича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15