-- Я бы мог доказать, что многим людям, ставшим гордостью человечества, родственные узы, объединяя, умножая силы, помогали служить делам благороднейшим.
-- И докажи! -- посоветовала Катя.
-- Ну да... Попробуй назвать бессмертные имена! Сразу услышишь в ответ: "Причисляете себя к этому рангу?" Но ведь кто-то -- не помню уж кто сказал: "Хочешь понять обыкновенное -- примерь на великое!"
Катя поняла, что, если дедушка прибегает к такому количеству цитат и сравнений, ему, маме и Васе грозит нечто опасное. Признаки тошноты зашевелились в желудке и неспешно стали подкатываться к груди и горлу. Словно грозя тому, кто поднял свою неопознанную руку на любимых ею людей, Катя стиснула кулаки: детству свойственно отстаивать справедливость в драке, а не в словесных дискуссиях.
-- И про Васю... тоже написано?
-- Это уж вовсе бессовестно! -- возмутился Александр Степанович так зычно, что эхо подхватило его возмущение. -- Накалякали, что Вася фактически мой сын. Хотя отца его зовут Григорием Кузьмичом и он, слава богу, жив-здоров. Выходит, что семейственность создалась вопиющая!...
То, что Васю посчитали сыном Александра Степановича, Кате понравилось.
-- И лизоблюдом его назвали, -- потише добавил Александр Степанович.
Катя подумала, что уж лучше бы Васю назвали хулиганом или еще кем-нибудь.
-- Оказывается, это не первый донос. Был еще один. Его от меня скрыли... И в обоих случаях Вася пострадал больше всех: согласись, считаться покровителем, благодетелем приятней, чем лизоблюдом и прилипалой. Таким, я уверен, макаром! -- Александр Степанович оглянулся, по привычке проверяя, не слышит ли его Юлия Александровна. Хоть она была в городе. "Говори уж лучше -- "таким Антоном", -- советовала ему дочь. -- Пусть думают, что ты имеешь в виду Макаренко".
-- Самое чудовищное, знаешь, что? -- спросил Александр Степанович.
-- Что?
-- Оба доноса написаны детской рукой. Одной и той же... Стало быть, кто-то, называющий себя педагогом и работающий в нашем институте, вовлек ребенка в интригу. Неважно, против нашей семьи или против другой, но вовлек... Ребенка! Это не подлежит прощению. -- Александр Степанович беспощадно лупил свою голову. И она бы, вероятно, не выдержала, если б не была до такой степени львиной. -- Это же патологический факт. Повторяю: прощению не подлежит!
Он продолжал нарушать педагогическую теорию о необходимости особой манеры разговора с детьми. Рассказывал внучке все как есть, без купюр, которых требовал ее возраст. И теми же словами, какими рассказывал бы своей взрослой дочери, если б не боялся снова ранить ее хоть малейшей неприятностью после того ранения, что перенесла она шесть лет назад, и последствие которого -- женское одиночество -- грозило не покинуть Юлию Александровну никогда. Не излиться огнедышащей откровенностью вулканический малининский характер в тот вечер не мог.
-- Неужели девчонка какая-нибудь сочиняла? -- захотелось уточнить Кате.
-- Нет, я уверен, что в обоих случаях писал мальчик. Не сочинял, а писал под диктовку.
-- Почему ты уверен?
-- Девичьи почерки сохраняются на всю жизнь. Особенно почерки отличниц, аккуратисток... Тогда нелегко бывает по буквам и словам определить возраст. Мама, к примеру, выводит те же четкие строки и с тем же умеренным наклоном, что выводила в третьем классе или седьмом. А тут строчки разухабистые, буквы отпускают поклоны в разные стороны. Мальчишка писал... Это я безошибочно определяю!
Помолчав, он сообщил:
-- Вася включился в борьбу. Куда-то поехал...
-- Он, конечно, и вас с мамой защищает. А не только себя! -- выразила уверенность Катя.
-- Тоже пытается доказать, что от слова "семья" не могут происходить слова с негативным... то есть плохим значением. Мы с Васей думаем, что для неправедного... то есть нечестного использования родственных отношений (а это бывает!) надо бы изобрести другое обозначение. Ты согласна?
Катя всегда соглашалась с дедушкой. И тем более с Васей!
-- Вот если на заводе или на фабрике работают отец, мать и их дети, это именуется трудовой династией. А если то же самое в педагогическом институте -- семейственность! Почему, а?
Катя в свои двенадцать с половиной лет не смогла ответить на этот вопрос. Но и Александр Степанович в свои пятьдесят восемь тоже не смог.
-- А это письмо разорвать нельзя? -- простодушно поинтересовалась Катя.
-- Что ты? Ни в коем случае!
Дедушкина львиная голова вновь подверглась отчаянной трепке.
-- Нельзя разорвать?
-- Нельзя... Потому что кое-кто в институте именует такие письма "письмами трудящихся". Нонсенс, конечно! То есть чепуха... -- Александр Степанович обычно находил синонимы слов, которые внучка могла не понять. --Под письмами трудящихся надо разуметь только письма людей порядочных. А если столь уважаемым именем награждать доносы и пасквили... ну, ложь, одним словом, не кощунство ли это?
Отравленная стрела была нацелена не только в него самого, не только в Васю, но и в Юлию Александровну... И Катя поняла, что дедушка скоро не успокоится.
-- Одного моего знакомого, директора педучилища, пятый год, как раз перед самым его днем рождения, атакуют доносами. И что ж? На глазах у всех, кого он учит и кем руководит, прибывают комиссии. Обвинения в основном не подтверждаются. Но как же он после этого может воспитывать, обучать? Кто ему будет верить? Сама процедура почти следственного разбирательства -- уже тень на репутации человека. А она чистая... Незапятнанно чистая! Я ручаюсь за него, он мой бывший студент.
-- "В основном не подтверждаются"? -- уловила дотошная Катя. -- Немного он, значит, все-таки виноват?
-- Что-нибудь, Катюша, обнаружить можно всегда. Ну, к примеру... Должна на столе быть одна чернильница, а стоят две. Излишество! Вот тебе и пункт в заключительном документе... А если подсчитать, сколько народных денег уходит на комиссии, которые обнаруживают "что-нибудь"?
Катя испугалась, что на поляне, окруженной березами, у которых гигантский рост не отобрал изящества, дедушка вновь, как поверженный витязь, раскинется на траве. А Васи-спасителя рядом не было.
-- Давай вернемся, -- попросила она.
Но Малинин еще не все высказал. Катя поняла, что он должен разрядиться здесь, в лесу, чтобы протестующая энергия не осталась в нем и, мечась внутри организма, не задела бы сердце.
-- Раньше за оскорбление вызывали к барьеру. На дуэль то есть... --пояснил Александр Степанович. -- "Две пули -- больше ничего -вдруг разрешат судьбу его..." Пальбу устраивать, я уверен, не следует. Но ведь пасквили даже бессмертных до отчаяния доводили. Нет уж... За нападение на человека с кастетом или с ложью отвечать надо.
Дедушкины слова были очень похожи на те, которые два года назад при подобной же ситуации произносил Вася. Катя не могла про себя не отметить это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15