-- восклицала Юлия Александровна, обращаясь к отцу.
Александр Степанович все делал по вдохновению... Оно, подобно ветру, надувало податливые паруса его энергии и несло нередко навстречу опасностям. Он по вдохновению ел, не соблюдая диеты, курил ровно столько, сколько не спал, передавая непрерывную эстафету от одной папиросы другой. Нарушая педагогические законы, он предоставлял внучке дерзкую свободу действий. Необдуманно, очертя голову поддерживал своих любимых учеников, и в том числе Васю Кулькова, потому что, однажды поверив, не мог предать эту веру, как вообще не умел отрекаться и предавать.
А Юлия Александровна, прежде чем допустить человека в круг друзей или просто знакомых, подвергала его сложнейшим приемным экзаменам. "Вот и в Васе она сомневается", -- думала Катя, уже шестиклассница, отправляясь за Сониной статьей, посвященной братству "Могучей кучки".
Катя явилась без предупреждения -- и вначале Васино лицо выразило испуг, как если бы через порог секретного предприятия переступил человек, не имеющий пропуска. Затем Кульков овладел собой... Но только отчасти. Он силился обрести привычную для Кати форму общения, но не сумел. Как один и тот же злак на разных почвах выглядит неодинаково, так и он на почве своей семьи выглядел иным, чем на почве дома Малининых. Катя сочла это естественным. Хотя Юлия Александровна не раз ее уверяла:
-- Люди отличаются от растений и тем, что обязаны оставаться самими собой, не меняясь в зависимости от места и времени. Да и вообще ни от каких обстоятельств!
Длинная Васина шея постепенно обрела властную напряженность, сделалась похожей на жезл регулировщика. Он регулировал движение мыслей и поступков членов своей семьи. Цвет лица его и выражение глаз менялись с повелительностью светофора. Если он и не был пророком в своем домашнем отечестве, то уж хозяином был.
Это "строгость заботы, тревоги за них всех, -- мысленно расшифровывала происходящее Катя. -- Да, регулирует... Но тем предотвращает аварии, несчастные случаи!"
Маршрут Анастасии Петровны пролег на кухню, чтобы Катя, как полагается в вечернюю пору, могла поужинать. Соня сразу же уселась за пианино, чтобы усладить Катин слух.
И только один член семьи нарушал правила: двигался в неугодном Васе направлении -- то по собственной инициативе раздвинул стол, чтобы за ужином было вольготнее, то, не спросясь, распахнул окно, чтобы гостье лучше дышалось. И хотя это был Васин отец, молотка у него в руках Катя не обнаружила. Руки эти все время стремились сделать что-нибудь непредусмотренное, но, по мнению Григория Кузьмича, полезное для окружающих. Впрочем, о молотке он все же косвенно вспомнил:
-- Ножка-то у стола прихрамывать стала. Гостья пришла -- и заметил... Надо бы вылечить!
-- Ножка абсолютно здорова, -- холодно диагностировал Вася. И обратился за сочувствием к Кате: -- Дай ему волю, все по-своему перелопатит.
Вне своего дома Катя для приличия называла Кулькова Васей Григорьевичем.
-- А Вася Григорьевич рассказывал, что вы можете прибить молотком любого злодея. Хулигана, например... -- сказала она, желая сделать приятное одновременно и Васе и его отцу.
Воображение у Кати было пылкое, подчас искажавшее истину. Но лишь во имя добра и мира!... Вася-то на самом деле говаривал, что молоток Григория Кузьмича может обрушиться и на его неповинную сыновью голову.
Шея Кулькова согласным кивком одобрила Катину выдумку. И Григорий Кузьмич рукавом вытер глаза, которые под влиянием возрастной сентиментальности увлажнялись, видимо, часто.
Катя приступила к изучению кульковской квартиры...
Над Васиным столом она увидела фотографию дедушки, обрамленную рамой из дерева, столь тщательно отполированного, будто оно никогда не было живым. Фотография воспринималась не только как святое место Васиного кабинета, но и как центр всей квартиры. Три комнаты были смежными, -- и дедушкин взгляд, зафиксировавший его безоглядную, не боявшуюся обмануться доброту, пронизывал все пространство, на котором обитала семья Кульковых.
Еще в детсадовском возрасте Катя поняла, что Вася любит Александра Степановича беззаветно. И, может, именно за это отдала ему свое сердце...
"Сто раз поможешь человеку, а один раз нет и -- все содеянное будет забыто и обесценено" -- этот ходячий вывод из житейской практики, который не раз долетал до Катиных ушей, к Васе отношения не имел.
-- Я подсобил ему лишь раз в жизни -- и он помнит об этом всю жизнь, --сказал в присутствии внучки Александр
Степанович. -- Наградой мне стал преданный друг!
-- Он не друг, а заинтересованное лицо, -- прямолинейно возразила Юлия Александровна. И для смягчения добавила: -- Оберегает колодец, из которого пьет.
-- До такой степени оберегает... что ты и представить себе не можешь! -- таинственно произнес Александр Степанович. -- Хотя иные в подобный колодец плюют.
-- Он слишком расчетлив, чтобы плевать.
-- Ты многого не знаешь...
Дедушка запнулся, боясь выдать что-то не подлежащее разглашению.
Юлия Александровна, движимая тактом, не стала допытываться.
-- А сколько раз ты читал его сочинения в рукописях?
-- Столько же, сколько он мои!
-- Но он, читая тебя, учился. А ты, читая его, учил! Понимая внешнюю бесспорность таких утверждений, Катя
все же спорила с ними. Но молча, не вслух: ее адвокатство лишь насторожило бы мать.
Катя видела, как чувство благодарности распирало Васю. И подозревала, что это тоже сердит Юлию Александровну, что она не хочет делить ни дочь, ни дедушку с посторонними.
-- "Победителю ученику от побежденного учителя..." Почаще бы наши Жуковские от педагогики отваживались произносить эту фразу. Или писать на своих изысканиях, даримых ученикам, -- сказал во время очередной шахматной партии Александр Степанович.
Шахматы подталкивали его к размышлениям. Вначале ходы делались быстро, почти механически -- и Александр Степанович, передвигая фигуры, впадал в философские раздумья. Он продолжал философствовать и далее, если дело шло к выигрышу, а если к проигрышу, то умолкал. Вася залился клюквенным морсом и осмелился возразить:
-- Чтобы Жуковский от педагогики имел основания так написать, должен проявиться и Пушкин от педагогики. Вы не согласны?
-- Ну-ну?... -- заинтересовался Александр Степанович. -- Слишком часто ныне, наблюдаю я... -- продолжал Вася, -- кое-кто хотел бы написать: "Побежденному учителю -- от победившего ученика". Стыдно становится. "Вот он!... Весь в этом. Застенчивый и благородный! Неужели мама не видит? Не чувствует? -- про себя изумлялась Катя. -- Почему верность своей "теме" надо ставить в вину? Фанатик! Человек либо верен себе и другим, либо ни в чем не верен".
Александр Степанович считал, что Кульков давно уже следует в науке своим индивидуальным курсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Александр Степанович все делал по вдохновению... Оно, подобно ветру, надувало податливые паруса его энергии и несло нередко навстречу опасностям. Он по вдохновению ел, не соблюдая диеты, курил ровно столько, сколько не спал, передавая непрерывную эстафету от одной папиросы другой. Нарушая педагогические законы, он предоставлял внучке дерзкую свободу действий. Необдуманно, очертя голову поддерживал своих любимых учеников, и в том числе Васю Кулькова, потому что, однажды поверив, не мог предать эту веру, как вообще не умел отрекаться и предавать.
А Юлия Александровна, прежде чем допустить человека в круг друзей или просто знакомых, подвергала его сложнейшим приемным экзаменам. "Вот и в Васе она сомневается", -- думала Катя, уже шестиклассница, отправляясь за Сониной статьей, посвященной братству "Могучей кучки".
Катя явилась без предупреждения -- и вначале Васино лицо выразило испуг, как если бы через порог секретного предприятия переступил человек, не имеющий пропуска. Затем Кульков овладел собой... Но только отчасти. Он силился обрести привычную для Кати форму общения, но не сумел. Как один и тот же злак на разных почвах выглядит неодинаково, так и он на почве своей семьи выглядел иным, чем на почве дома Малининых. Катя сочла это естественным. Хотя Юлия Александровна не раз ее уверяла:
-- Люди отличаются от растений и тем, что обязаны оставаться самими собой, не меняясь в зависимости от места и времени. Да и вообще ни от каких обстоятельств!
Длинная Васина шея постепенно обрела властную напряженность, сделалась похожей на жезл регулировщика. Он регулировал движение мыслей и поступков членов своей семьи. Цвет лица его и выражение глаз менялись с повелительностью светофора. Если он и не был пророком в своем домашнем отечестве, то уж хозяином был.
Это "строгость заботы, тревоги за них всех, -- мысленно расшифровывала происходящее Катя. -- Да, регулирует... Но тем предотвращает аварии, несчастные случаи!"
Маршрут Анастасии Петровны пролег на кухню, чтобы Катя, как полагается в вечернюю пору, могла поужинать. Соня сразу же уселась за пианино, чтобы усладить Катин слух.
И только один член семьи нарушал правила: двигался в неугодном Васе направлении -- то по собственной инициативе раздвинул стол, чтобы за ужином было вольготнее, то, не спросясь, распахнул окно, чтобы гостье лучше дышалось. И хотя это был Васин отец, молотка у него в руках Катя не обнаружила. Руки эти все время стремились сделать что-нибудь непредусмотренное, но, по мнению Григория Кузьмича, полезное для окружающих. Впрочем, о молотке он все же косвенно вспомнил:
-- Ножка-то у стола прихрамывать стала. Гостья пришла -- и заметил... Надо бы вылечить!
-- Ножка абсолютно здорова, -- холодно диагностировал Вася. И обратился за сочувствием к Кате: -- Дай ему волю, все по-своему перелопатит.
Вне своего дома Катя для приличия называла Кулькова Васей Григорьевичем.
-- А Вася Григорьевич рассказывал, что вы можете прибить молотком любого злодея. Хулигана, например... -- сказала она, желая сделать приятное одновременно и Васе и его отцу.
Воображение у Кати было пылкое, подчас искажавшее истину. Но лишь во имя добра и мира!... Вася-то на самом деле говаривал, что молоток Григория Кузьмича может обрушиться и на его неповинную сыновью голову.
Шея Кулькова согласным кивком одобрила Катину выдумку. И Григорий Кузьмич рукавом вытер глаза, которые под влиянием возрастной сентиментальности увлажнялись, видимо, часто.
Катя приступила к изучению кульковской квартиры...
Над Васиным столом она увидела фотографию дедушки, обрамленную рамой из дерева, столь тщательно отполированного, будто оно никогда не было живым. Фотография воспринималась не только как святое место Васиного кабинета, но и как центр всей квартиры. Три комнаты были смежными, -- и дедушкин взгляд, зафиксировавший его безоглядную, не боявшуюся обмануться доброту, пронизывал все пространство, на котором обитала семья Кульковых.
Еще в детсадовском возрасте Катя поняла, что Вася любит Александра Степановича беззаветно. И, может, именно за это отдала ему свое сердце...
"Сто раз поможешь человеку, а один раз нет и -- все содеянное будет забыто и обесценено" -- этот ходячий вывод из житейской практики, который не раз долетал до Катиных ушей, к Васе отношения не имел.
-- Я подсобил ему лишь раз в жизни -- и он помнит об этом всю жизнь, --сказал в присутствии внучки Александр
Степанович. -- Наградой мне стал преданный друг!
-- Он не друг, а заинтересованное лицо, -- прямолинейно возразила Юлия Александровна. И для смягчения добавила: -- Оберегает колодец, из которого пьет.
-- До такой степени оберегает... что ты и представить себе не можешь! -- таинственно произнес Александр Степанович. -- Хотя иные в подобный колодец плюют.
-- Он слишком расчетлив, чтобы плевать.
-- Ты многого не знаешь...
Дедушка запнулся, боясь выдать что-то не подлежащее разглашению.
Юлия Александровна, движимая тактом, не стала допытываться.
-- А сколько раз ты читал его сочинения в рукописях?
-- Столько же, сколько он мои!
-- Но он, читая тебя, учился. А ты, читая его, учил! Понимая внешнюю бесспорность таких утверждений, Катя
все же спорила с ними. Но молча, не вслух: ее адвокатство лишь насторожило бы мать.
Катя видела, как чувство благодарности распирало Васю. И подозревала, что это тоже сердит Юлию Александровну, что она не хочет делить ни дочь, ни дедушку с посторонними.
-- "Победителю ученику от побежденного учителя..." Почаще бы наши Жуковские от педагогики отваживались произносить эту фразу. Или писать на своих изысканиях, даримых ученикам, -- сказал во время очередной шахматной партии Александр Степанович.
Шахматы подталкивали его к размышлениям. Вначале ходы делались быстро, почти механически -- и Александр Степанович, передвигая фигуры, впадал в философские раздумья. Он продолжал философствовать и далее, если дело шло к выигрышу, а если к проигрышу, то умолкал. Вася залился клюквенным морсом и осмелился возразить:
-- Чтобы Жуковский от педагогики имел основания так написать, должен проявиться и Пушкин от педагогики. Вы не согласны?
-- Ну-ну?... -- заинтересовался Александр Степанович. -- Слишком часто ныне, наблюдаю я... -- продолжал Вася, -- кое-кто хотел бы написать: "Побежденному учителю -- от победившего ученика". Стыдно становится. "Вот он!... Весь в этом. Застенчивый и благородный! Неужели мама не видит? Не чувствует? -- про себя изумлялась Катя. -- Почему верность своей "теме" надо ставить в вину? Фанатик! Человек либо верен себе и другим, либо ни в чем не верен".
Александр Степанович считал, что Кульков давно уже следует в науке своим индивидуальным курсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15