— Твоя же лепта просто непомерна, — с сарказмом сказал Хо. — Хотя бы раз ты приносила рыбу в дом? — Он поднял вверх палец. — Хоть одну рыбешку? Всего лишь одну?
— Я...
— Что — ты? Ты — ничего. Где этот манта-рэй?
Палома неопределенно махнула в сторону моря:
— Вон там.
— Где — там?
— В море.
— Я знаю, что в море. Где в море?
— Это не имеет значения. Он все равно уплыл.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю, потому что я причинила ему боль и он уплыл прочь.
— Как ты причинила ему боль?
— Я вытащила часть веревок из его раны, и это причинило ему боль, — сказала, не подумав, Палома.
Миранда поднялась на ноги. У нее был ошеломленный вид:
— Что ты сделала?!
— Ты подплыла так близко? Я не верю! — воскликнул Хо.
— Что ж, не верь, — сказала Палома, прекрасно зная, что Хо верит каждому ее слову.
— Что ты сделала? — снова спросила Миранда.
— Не беспокойся, мама, — сказала Палома. — Это было не опасно.
— Она права, мама, — встрял Хо. — Это было не опасно, потому что на самом деле этого не было.
Миранда смотрела то на Хо, то на Палому, не зная, кому из них верить. Но она чувствовала, что основания для тревоги у нее были: если Палома сделала так, как она говорит, Миранде нужно беспокоиться за ее жизнь; если нет — тогда беспокойство вызывало то, что ее дочь любит приврать.
Видя, что мать в растерянности, Палома повторила:
— Не волнуйся, мама. Главное, что мы все здесь, в безопасности.
Миранда поверила ей, потому что ей хотелось поверить, — и вернулась к своей работе.
Хо больше не упоминал о манта-рэе. За ужином он без тени хвастовства рассказывал о сегодняшней рыбалке, о том, что он поймал и что надеялся поймать. Здорово, говорил Хо, что окунь поднялся в цене, но причина в том, что окуня становится все меньше. Или же рыбьи стаи просто решили переселиться на другое место.
— Там, где ты плаваешь, встречаются окуни? — спросил он Палому.
— Немного — да.
— Больше или меньше, чем раньше?
— Вроде бы столько же, — пожала плечами Палома.
— Ты бы принесла немного рыбы домой.
— Я не ловлю рыбу.
— Я знаю. — Хо помолчал секунду. — Как-нибудь я приплыву посмотреть на твое любимое место.
Все внутренние системы тревоги Паломы тут же пришли в действие, но она продолжала сидеть на стуле, развалившись, и старалась казаться равнодушной.
— Не стоит тратить время. Там, в общем-то, нечего смотреть.
— Почему же ты постоянно туда плаваешь?
— Я продолжаю изучать разные вещи. — Палома взглянула на брата. — Те, что велел мне изучить отец.
Хо поджал губы и отвернулся:
— Да-да, конечно.
После ужина Миранда вымыла чашки и тарелки, а Палома протерла стол мокрой тряпкой. Хо сидел и наблюдал за ней.
— Я принял решение. Я хочу, чтобы ты научила меня нырять, — сказал Хо после долгого молчания.
— Ты действительно этого хочешь? — Это был первый раз, когда Хо попросил Палому чему-нибудь его научить. — Зачем тебе нырять? Ты ведь сам говорил, что это пустая трата времени.
— Да, но, возможно, я был не прав.
Палома взглянула на мать:
— Похоже, Хо заболел.
— Он просит тебя помочь, — строго сказала Миранда. — Что ты на это скажешь?
Палома посмотрела на Хо.
— Но ты же знаешь, как нырять. По крайней мере, ты нырял однажды.
— Ах да, — сказал Хо, заливаясь румянцем. — Тогда у меня не очень-то вышло.
Палома помнила всю историю, как Хобим шаг за шагом учил Хо нырять: сначала там, где воды было по колено, затем — по горло, потом там, где вода скрывала его с головой, потом — на глубине трех-четырех метров.
Хо прошел все уроки, знал все правила, делал все так, как говорил ему отец, но люто ненавидел весь этот процесс. В воде он чувствовал себя некомфортно, неестественно, а на глубине вода и вовсе казалась ему угрожающей. Но он ни разу не посмел сказать об этом отцу, так как одобрение Хобима ценил больше всего на свете. Не менее важно для него было быть вместе с отцом, проводить с ним дни, а сделать это можно было, только ныряя вместе с ним. Поэтому Хо пытался пересилить себя.
Однажды Хобим первый раз взял сына в открытое море. Они заплыли туда, где не было видно дна, так как Хобим хотел научить Хо определять глубину по давлению воды на тело и по расстоянию до поверхности.
Они спустились по якорному тросу, и на глубине примерно двенадцати метров Хо испытал приступ клаустрофобии. Там, где другие ощущали свободу водных просторов, Хо вдруг почувствовал себя в ловушке. Вода давила на каждую клетку его тела, ему казалось, что он заперт, и он стал задыхаться. Вокруг не было земли — ни внизу, ни по сторонам, ни вверху. Все вокруг было синим, тяжелым и гнетущим. Он должен был выбраться оттуда.
Хо закричал под водой и, цепляясь руками за трос, стал карабкаться наверх. Трос застрял между его маской и воздушной трубкой. Судорожно стараясь высвободиться, он еще больше затянул резиновую лямку вокруг троса.
Хобим обхватил его руками, стараясь успокоить, но паника сделала Хо сильнее обычного, он отбивался руками и ногами и наконец сорвал с отца маску.
Он запросто мог потопить их обоих, если бы Хобим вслепую не нащупал его горло и не сжимал его рукой до тех пор, пока сын не потерял сознание. Только тогда Хобим смог быстро поднять его на поверхность.
Нет, вспоминая эту историю, Палома не могла понять, отчего вдруг Хо снова захотел нырять или отчего вдруг он решил, что сможет нырять, не поддаваясь панике. Однако она сказала:
— Хорошо, если ты хочешь.
— Вот здорово. Я хочу видеть все, что видишь ты. Так значит, завтра?
Палома быстро проговорила:
— Нет, только не завтра. Завтра у меня много дел.
Делать ей было, в общем-то, нечего, но завтра — это уж слишком скоро. Ей необходимо было время, чтобы подумать о том, что там такое надумал Хо, поскольку она не верила, что Хо действительно хочет просто научиться нырять. Слишком не похоже это на него.
— Тогда — в ближайшее время.
— Хорошо, в ближайшее время.
Хо поднялся на ноги, зевнул, пожелал спокойной ночи и вышел через дверь в темноту. Его комната находилась за углом, хотя и пристроенная к дому, но с отдельным входом с улицы. Это была одна из привилегий, которую мальчик получил в четырнадцатилетнем возрасте, пройдя тщательно разработанный старинный ритуал посвящения в мужчины. По мнению Паломы, смысл ритуала состоял только в том, чтобы наделить мальчиков привилегиями. Они не становились вдруг мужчинами, их просто называли теперь мужчинами.
Палома с матерью делили угол в большой комнате. Ни днем, ни ночью ни у одной них не было возможности остаться наедине с собой.
Сейчас Палома думала о том, как это странно, что Хо попросил ее помощи в чем-то. Это было значительной уступкой с его стороны. Для него признать, что она, девушка, могла лучше, чем он, разбираться в чем-то существенном, было серьезным шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54